Если он поддастся

Брент посмотрел на других мальчиков. Те явно радовались за Джайлза, но все равно не могли скрыть печали. Самым грустным казался Эйбел, и Брент понял почему. Эйбел фактически заменил Джайлзу отца – заботился о нем с того момента, как подобрал кроху в проулке. Граф надеялся, что Орсону хватит чуткости, чтобы понять, как много связывало всех этих детей.

– Я думаю, Брент, что сэр Уорлок поймет, что должен поддержать всю четверку, а не просто забрать к себе одного из них, – сказала Агата шепотом, чтобы только он один ее услышал.

– Надеюсь. – Граф посмотрел на дверь.

– Ты ее скоро увидишь, Брент.

* * *

Это «скоро» превратилось в четыре часа ожидания. Не желая накачиваться бренди, Брент вместо этого принялся пить чай. К тому времени, когда все родственники нанесли визит в спальню, он уже был в изнеможении. Потом Олимпии устроили перерыв. Наконец ему разрешили зайти к ней. Он подошел к изголовью кровати, и тревога за нее ослабела, когда она улыбнулась ему.

– У тебя не семья, а самая настоящая армия, – сказал он и почувствовал раскаяние, потому что, засмеявшись, Олимпия поморщилась от боли и потрогала повязку на плече. – Ох, извини.

– За что?

– Ну, прямо сейчас – за то, что заставил тебя рассмеяться. А вообще – за то, что втянул в эту историю.

– Зато Агата теперь в безопасности, как и другие дети. А ранение в плечо – совсем небольшая плата за это.

– Согласен, но мне хотелось, чтобы ты тоже была в безопасности. Мне хочется обеспечить ее тебе.

«Ну вот, теперь и я добавилась к грузу той вины, которую он несет на своих плечах как какой-то заветный талисман», – подумала Олимпия.

– Никто не может находиться в полной безопасности, Брент. И никто не может обеспечивать ее каждую минуту и каждый день. Она собиралась застрелить тебя. Мы с мальчиками не могли просто стоять и наблюдать за ней.

– Но почему никто из них не полез по стене?

– Мне показалось, что они боятся высоты. Вышло так, что только я могла сделать это, хотя… не все у меня получилось.

Брент присел на край кровати и, взяв Олимпию за руку, поцеловал ее ладонь.

– Как бы то ни было, бедняга Пол наверняка страшно рад, что все закончилось. Полагаю, он вне себя от счастья, что больше никогда не увидит Малламов.

Олимпия почувствовала, как у нее заныло сердце, но сдержалась и не спросила, что Брент имел в виду. Может, он намеревался положить конец их отношениям теперь, когда Агате уже ничто не грозило и проблема с его матерью была решена? Что ж, если так, то она воспримет эту потерю со всем достоинством, на которое способна. Гордость придаст ей сил не показать, насколько это горько для нее.

– Пол – обученный телохранитель. Он скорее солдат, чем слуга. – Олимпия улыбнулась. – При случае может быть и кучером. После своего появления в моем доме он занимал много всяких должностей. Ты собственными глазами видел, что не Пол нажал на курок первым.

– Да, видел. Благодаря Добсону мы в результате получили кошмарную трагедию, к которой привел пикантный скандал между графиней и ее слугой.

– Вот именно. У Агаты, конечно, возникнут определенные трудности, когда она начнет появляться в обществе. Но они несопоставимы с тем позором, который пережила бы твоя семья, если бы вдруг открылась вся правда.

– Мы не единственные, кто знает правду.

– Другие будут молчать. Ведь если правда откроется всем, тогда любого человека, у которого когда-либо были дела с твоей матерью, смогут вымазать в грязи с ног до головы. Я была бы не против устроить такое кое-кому, хотя в конечном счете все сложилось как нельзя лучше. Те, кто участвовал в ее предприятиях, совершенно определенно будут поддерживать ту историю, с которой ты к ним выйдешь.

– Как ты себя чувствуешь? Сильно болит?

– Септимус хорошо поработал и почти снял боль. Кроме того, доктор оставил снадобье, и я приму его, если понадобится. Все будет хорошо. – Она едва удержалась, чтобы не зевнуть.

– Отдыхай, Олимпия. – Брент наклонился и поцеловал ее в губы. – Отдых – лучшее лекарство. А я пойду, мне нужно устраивать Агату. Завтра увидимся снова. О, еще одна новость, которая тебя заинтересует, – сказал он, остановившись. – Твоя тетка Антигона утверждает, что Орсон – отец Джайлза.

– Какая прелесть! А мне она ни словом не обмолвилась, больше интересовалась моим здоровьем, чтобы рассказать потом Илаю. Орсон будет добр к мальчику. Думаю, он возьмет на себя заботы обо всех них, потому что в общем-то они одна семья и их нельзя разделять. Орсону хватит ума, чтобы понять это.

– Вот и хорошо. Я как раз думал об этом. Отдыхай, любимая. Скоро увидимся.

Олимпия посмотрела, как за ним закрылась дверь, и вздохнула. Не было сомнения: Брент очень переживал за нее, – но она рассчитывала на большее. Олимпия чуть не рассмеялась над собой из-за тех фантазий, которые посещали ее, когда она приходила в сознание и ей обрабатывали рану. Олимпии тогда привиделось, что Брент, узнав, что она выживет, подступил к ее постели со словами о вечной любви. Она даже представить не могла, что склонна к такому девическому полету фантазии.

«Но то была всего-навсего глупая мечта», – решила она и закрыла глаза. И даже если Брент признается ей в вечной любви, то она еще подумает, принимать ли это признание всерьез. Он не замечал, что носит в сердце призрак прошлого. В его сердце все еще оставался образ Фейт. Он до сих пор винил себя за то, что случилось с ней. Теперь к этому добавилось чувство вины за преступления матери и за то, что он не смог вовремя защитить Агату, а теперь еще и ее, Олимпию. Но не в ее силах избавить его от этих переживаний. Он должен был сам избавиться от них.

Вопрос заключался в том, следовало ли ей принять признание в любви и остаться с ним в надежде, что он найдет в себе силы избавиться от чувства вины, для которого не было причин. Это чувство действовало на него как яд, но только он один мог очистить от него свою душу.

Слишком уставшая, чтобы прийти к какому-либо выводу, и понимая, что все это лишь ее догадки, так как Брент еще не признался ей в любви, Олимпия решила, что пока будет выздоравливать и набираться сил.

* * *

Брент отвез Агату назад в их городской особняк. Он понимал, что надолго здесь они не задержатся: воспоминания о том, что здесь произошло, были слишком свежи, – однако ему следовало оставаться в городе до тех пор, пока Олимпии не станет лучше.

Когда же они с Агатой устроились в малом салоне, чтобы выпить чаю и немного перекусить, Брент внимательно посмотрел на нее, но не увидел никаких признаков переживаний.

– Как ты себя чувствуешь, Агги?

– Все будет отлично, Брент. Я перепугалась, когда Минден попытался увезти меня. Мне, конечно, больно знать, что мать отдала меня ему, но теперь все прошло. И я уже давно знала, что мы все ей абсолютно безразличны. – Агата вздохнула. – Такое трудно было переносить, пока я была ребенком и пыталась изо всех сил угодить матери. Но со временем стало понятно: сколько я ни старайся – сколько все мы ни старайся! – это бессмысленно. Мы ведь не могли упрочить ее положение в обществе или набить кошелек. Отвратительная правда, но я с ней смирилась.