Если он такой умный, почему он такой мертвый
Шрифт:
После утреннего расширенного совещания, где перед сотрудниками были поставлены конкретные задачи в свете последних трагических событий у бухты Янтарная, я прибыл в кабинет полковника Петренко.
– Ну как Синельников, обживаешься?
– поинтересовался он.
– Купался в море? Море у нас хорошее.
– Степан Викторович, - кивнул головой.
– Разрешите по делу в бухте Янтарная?
– А ты в группе Деревянко?
– Нет, но...
– Капитан, у нас каждый занимается своим делом, - назидательно проговорил Петренко.
– Простите, - развел руками.
– Одного моего подследственного освободили по прокурорскому распоряжению, а второго удавили в больничном изоляторе. Так что я временно безработный. Полковник удивился: как это освободили и кого, как это удавили и кого? Я доложил. Степан Викторович крякнул и потянулся к телефону, потом остановил руку: - Милькина, говоришь? Эта сучья ментовка может испортить воздух. И портит.
– Тогда вообще зачем взяли ее внука?
– У него на лбу намарано, что внучек?
– с раздражением проговорил Петренко и, маясь, признался в том, что отношения между ментами и контрразведчиками далеки от идеальных.
– Война местного значения, - вздохнул.
– Ты пока не встревай, Вячеслав Иванович, держи нейтралитет.
– Держу, - сказал правду.
– И хочу только помочь своим.
– Ну валяй, репей, - обреченно
Я доложил свое понимание последних событий, а точнее о том, что имеются серьезные подозрения об устранении гражданки Шкурко, которую, как я уже выяснил, в городе не встречали почти уже сутки: ни хозяйка сдаваемой квартиры, где проживал Суховей с молодой любовницей, ни мать потерпевшей...
– Загуляла молодая где-то?
– Степан Викторович, такие гуляют - небесам тошно.
– Всех проверил, значит?
– Так точно.
– Вот такая вот история, - задумался полковник.
– Все бы ничего, да Татарчук в ней каким-то припеком, - и решился.
– Ну хорошо, - и вызвал капитана Черныха, от коего тянуло забористым перегаром самогона, настенного, по-видимому, на моче местного молочного поросенка.
– Ты, Евгений, закусывай, - поморщился полковник.
– Не люблю я этого дела, знаешь.
– Так это... день рождения тещи, - признался офицер, стараясь дышать в открытое окно, где плескался васильковый лоскут моря.
– Так у вас же война ни на живот, насмерть?
– удивился Петренко.
– Степан Викторович, у нас перемирие на этот день, - развел руками любящий "сын". Я передернул плечами: черт знает что; если агент ЦРУ слушает наш столь содержательный разговор, точно решит, что готовится заговор против его горячо любимой и чрезмерно патриотической родины. Наконец полковник перешел к сути проблемы: у капитана Синельникова есть версия последних трагических событий, ему нужно помочь машиной и людьми. Узнав в чем дело, тещин любимчик крепко задумался: - Без армии тридцать км. по горам будем ходить три дня. А у них вертушка?
– Ну и организуй полет, Евгений, - поморщился полковник.
– Ты это умеешь делать, массовик-затейник. Пикнички там всякие на лоне природе.
– Без горючки армия не полетит, - капитан выразительно щелкнул себя по плохо выбритой шее.
– Степан Викторович, ну вы же знаете?
– Обратись к Чубчикову, - страдал начальник отдела по борьбе с организованной преступностью.
– Так он не даст, - и посчитал нужным сообщить мне.
– Известный наш жмотюк.
– Черных, ты это... поаккуратнее с характеристиками, - предупредил Петренко.
– Сам знаешь: городской бюджет трещит по швам.
– И не только городской, - посчитал нужным уточнить вольнолюбивый офицер.
– Идите-идите с глаз моих, - огорчился начальник.
– Я Чубчикову позвоню.
– Я же для дела, Степан Викторович, - каялся капитан, выходя вместе со мной из кабинета. И объяснился в коридоре.
– А я что? Знаешь, не подмажешь, не взлетишь. А ежели официально, в сто раз дороже, я тебе толкую.
– М-да, - только и молвил я.
Не хотелось говорить ничего - нищета и позор. Власть, относящаяся подобным образом к службам безопасности, обречена, мать ее так! И не будем больше об этом.
Через два часа ножи лопастей армейского МИ-24 разрезали воздух и пятнистая дребезжащая машина начала подъем. Я с облегчением перевел дух. Предшествующие этому события меня несколько утомили своими мелкими местечковыми страстями. Поначалу мы искали по всему городу подполковника Чубчикова, отвечающего за материально-хозяйственную часть областной Конторы. Тот был неуловим, как никому не нужный ковбой Джо в кактусовых прериях. Обнаружив хозяйственника в банке "Олимпийский", капитан насел на него, как медведь на козу.
– С ящика не взлетят, - утверждал один.
– С двух взлетят, а с одного нет, я тебе толкую!
– Еще как взлетят, - отбивался завхоз.
– И с одного ящика. Со стороны происходящее казалось концентрированной галиматьей, если не знать, что спор происходит вокруг ящиков водки. В конце концов полемисты пришли к общему знаменателю: полтора ящика.
– Ну вы, ребята, весело живете, - заметил я, когда мы на казенном джипе покатили в городское сельпо за горюче-смазочным материалом.
– Живем, хлеб жуем, - отвечала группа поиска из четырех человек.
– И водочку пьем. У меня возникло впечатление, что мы отправляемся не на поиски возможного трупа, а на пикничок на лоне природы, повторю за начальником отдела по борьбе с организованной преступностью. Хотя не осуждаю - у каждого свои маленькие радости. По прибытию на военный аэродром наш массовик-затейник убыл в штабную, как он выразился, землянку. Туда он отправился с двумя бутылками родной, а через четверть часа прибыл с заикающимся полковником Соколовым и двумя инертными вертолетчиками.
– Ну что, че-чекисты, взлетим, со-соколами, - сказал командир авиаторов. Если еп-пкнемся, я не виноват. Все его прекрасно поняли - перспективы ждали нас самые радужные. И тем не менее, наша группа загрузилась в камуфляжное по цвету брюхо вертушки. И через минуту сонливый полуденный мир планеты уплыл из-под наших ног. Вид с болтающего шумного борта открывался великолепный: сияющее море плескалось в глубинной впадине, отороченной горными грядами и волнистыми лесными угодьями.
Когда МИ-24 медленно и низко поплыл над маршрутом бухта Янтарная - перевал Дальний круг, группа, используя полевые бинокли приблизила поверхность. По гудронной шоссейной ленточке тянулись друг за другом малолитражные коробки, автобусы, грузовики. На обочинах и в ущельях вскрывались следы нашей варварской цивилизации: мусорные плешки вяли в камнях и кустарниках.
Мы пролетели по всему маршруту минут за сорок - без результата. И какой может быть результат, если достаточно заложить жертву камнями или кинуть в ельник.
– Промашка вышла, капитан, - кричал Черных.
– Садимся и культурно отдыхаем.
– Еще раз, - предложил я.
– Ящик за мной.
– Ну да?
– не поверили мне.
– У нас так не шутят, товарищ капитан. Какие могут быть шутки, успокоил я коллег, вперед и ниже, и я держу слово. Видимо, перспективы активного отдыха вдохновили пилотов - вертолет припал к планете и, буквально разрубая кроны сосен, начал движение по маршруту.
Я чувствовал - прав; к сожалению, прав. В подобных случаях рад обмануться, но факты говорят сами за себя.
– Викочка? Вы ищите Викочку, - скрипел древний старик, похожий на птеродактиля, из своей комнатушки, когда я пришел по адресу.
– Хорошее дело, мы тоже ищем Викочку. Куда вы дели Викочку, убивцы?
– Не обращайте внимания, - говорила мать девушки.
– Это наш прадедушка, никак не помрет, черт старый.
– И пригласила на кухню.
– Тут удобно, наши спят все.
– Закурила.
– Чай-кофе будете?
– Я отказался. Женщина с увядшим орхидейным лицом глубоко затянулась: выпустила неустойчивые колечки дыма.
– А что до Виктории - девка она шалая, да мы с ней, как подружки, никаких секретов.
–
– не поверил я.
– Никаких секретов? Выяснилось, что мама Вики работает в детской комнате милиции, имеет, так сказать, определенный опыт в воспитании подрастающего поколения. Им не надо врать, сказала она, они все прекрасно, как звери, чувствуют. И воспитывала дочь именно в духе библейских заповедей: не лгать.
– Извините, - проговорил я.
– Такая личность, как Суховей вам, конечно, известна? Женщина притушила окурок в пепельнице из цветного стеклопластика, взглянула на меня странным косящим взглядом, будто я ее ударил, потом выдохнула: - Я выпью водки? А вы? Я отказался и попросил, если это возможно, принести фотоальбом. Мою просьбу выполнили. Я внимательно рассматривал глянцевые карточки и слушал исповедь матери, пытающейся суррогатным пойлом приглушить страх. Страх за жизнь дочери, внешность которой, оказывается была мне знакома: именно ее в белом платье, загорелую и веселую, я видел тогда в ресторане "Парус" - с Анастасией.
Счастливое детство, дедушки-бабушки, школа, после ее окончания пытается поступить в областной институт культуры - неудачно, возвращается домой и... Женщина наливает еще стопочку сивушной отрады, морщась, заглатывает ее: - А здесь Суховей, - говорит с заметной брезгливостью.
– В каком смысле?
– не понимаю.
– В самом прямом. Суховей был моим гражданским мужем, - помолчала, словно решаясь к продолжению разговора. Ее когда-то красивое лицо от водки размякло и походило на физиономию печального циркового арлекина.
– Понятно, - сказал я.
– У него с вашей дочерью возникли, так сказать, отношения.
– Отношения, - фыркнула женщина и неверным кокетливым движением руки поправила прядь волос.
– Викторию я не могу судить, а вот его, - и сжала кулачки, - убила бы. Я хотел сообщить, что теперь в этом нет необходимости: убивать. Промолчал, зачем говорить, если это уже не имеет никакого значения. Пока человек жив, он создает проблемы другим. А когда уходит в миры иные, никаких проблем для оставшихся.
...Проблемы были у тех, кто мотался в пятнистом монстре, тарахтящему механическую симфонию небу. От напряжения устали глаза - я смотрел через оптику в мелькающую карту земли и чувствовал: поиск будет завершен успешно. Если в подобных случаях можно так выразиться. И когда из-под скалисто-наслоенных нагромождений у горной речушки выметнул лилейный клок материи и пропал, я прокричал: - Стоп! Здесь вижу! Вертолет пострекотал над скалами, потом нашел удобную для посадки поляну, поросшую индиговыми туями. Отойдя от канистровой вертолетной бочки, я почувствовал проникающий в кровь питательный кислород. Кустарники населяли мелодичные невидимые птахи. Стращая их шумом шагов и голосами, наша группа приблизилась к ущелью, где в камнях, полированных быстрой водой, колотилась безымянная речушка.
Я прилег животом на теплый валун и глянул вниз. Мертвая ломкая девушка была зажата в расщелине, точно в створках гигантской раковины. Над искалеченным телом, из которого лучились тростниковые кости, приплясывал рой мух с изумрудно-нефтяным отливом.
– Точно Шкурко, - проговорил капитан Черных.
– Вызывайте деревянок и труповозку.
– И напомнил мне.
– С тебя, капитан, ящик. Я поднялся на ноги - расстояние до шоссейки метров двадцать. Тянуть тело через кусты в ночи? Странно? И я направился в сторону трассы, словно пытаясь найти ответ на этот простой вопрос.
– Эй, капитан?
– крикнул Черных в спину.
– Ты куда? Отдыхай - нехай Деревянко и его деревянки отрабатывают хлебушек. А мы сейчас тут пикничок... Мне нравятся люди с выносливыми желудками, они напоминают мне эскулапов, жующих бутерброды над открытой, как тюльпан, брюшиной смертельно больного.
На горной магистрали трудилась бригада дорожников - укладывала горячий дымящийся гудрон. Люди в оранжевых куртках махали лопатами, а тяжелый каток плющил асфальтовую крошку до панцирного состояния. Под моими сандалиями хрустела галька - я шел по обочине, осматривая кустарники. И нашел то, что искал: шифоновые белые ниточки на кустарниковых колючках. Я соскользнул по обочине вниз метров на пять. Присел на корточки: виделись явные следы грубого вторжения в кустарник: замшевая пыль была сбита с вялых листьев. Это утвердило меня в том, что совсем недавно труп перетащили в расщелину. Кто и зачем это сделал? Возможно, тело хотели убрать, как улику, да помешала дорожная бригада? Что могли видеть работяги в оранжевых куртках? Подойти к ним? Нет, решил не торопиться. Если начата игра в смерть, лучше не спешить делать ответные шаги.
– Ну ты чего, капитан?
– суетился у бесцветного костерка Черных, где был разбит наш походный бивуак.
– Ходишь-бродишь, давай к коллективу. Выпьем за упокой души рабы божьей!
– Это на ящик, - передал ассигнацию цвета полянки, на которой мы находились.
– Отрываешься от масс, - осклабился массовик-затейник.
– У нас, я тебе толкую, так не положено.
– По-положено, - неожиданно вмешался полковник Соколов, вздернув поникшую от хмельного утомления голову.
– Нам бо-больше бу-будет! От ви-винта! Мы посмеялись железной логике небесного аса и расстались: мои непритязательные коллеги остались бражничать, ожидая группу Деревянко и труповозку, а я отправился на перекладных в город.
– Я в Управление, - сказал капитану Черныху; и на шоссе, остановив частника, промчался с ветерком несколько километров по направлению к центральному проспекту Ленина, потом притормозил малолитражку и перемахнул в кабину трайлера, тянущегося туда, откуда я только приехал.
Зачем выделывал эти каскадные трюки? Мне нужно было до перевала Дальний круг и я не хотел, чтобы чьи-то бдительные глаза отметили мой интерес к магазинчику "Турист". На такое поведение у меня были основания.
– Дочь говорила, что скоро у нас не будет никаких проблем, - сказала мне на прощание мать Виктории Шкурко.
– В каком смысле?
– В материальном.
– А конкретно? Мама, смеялась Вика дня три назад, мы купим островок в океане, засадим кипарисами и будем под ними жить с папуасами.
– Островок в океане, - повторил и попросил женщину никому не говорить о моем ночном визите.
– Думаете, с ней что-то случилось?
– спросили меня. Что мог ответить - промолчал. Теперь на этот вопрос получен ответ, страшный для матери. Для меня это лишь один из кровавых эпизодов в сложной криминальной интриге по розыску республиканского наркобарона Папы-духа.
За километр до перевала "Дальний круг" я прыгнул с дизельного трайлера и он, чадящий, убыл в параллельный, более, как мне кажется, простой мир, где нет непрерывного чувства опасности.
– А с кем она дружит?
– спросил я мать Виктории на прощание. Женщина курила в коридоре и ее искаженное лицо в мутном свете лампочки казалось импрессионистским рисунком художника-коканиста.
– Не знаю, - ответила мать.
– Она со всеми дружит.
– И по моей просьбе назвала несколько имен. И среди них я услышал имя: Анастасия. Интуиция и опыт подсказывали мне, что последние трагические события каким-то образом связаны с этой девочкой. Хотя не отметаю и того, что я мог спровоцировать действия, в результате которых и случилось то, что случилось.