Если остаться жить

Когда Валя ввел Иру в комнату, и она увидела погашенный свет и зажженную свечу, она поняла, что никаких денег никто не нашел, и Валя ее просто надул.

Но вместо того чтобы сразу уйти, Ире пришлось снять пальто, так как, когда Ира с улицы входила в помещение, ее от перемены температуры бросало в жар и она должна была остыть.

— А где же Зина? — сыграла удивление Ира.

— Она ушла, я сказал ей, что у меня сегодня любовное свидание.

— Понятно, — Ира села на стул. — Расскажите, как вы переехали в Москву? — попросила Ира.

— На поезде.

— Я серьезно.

— Мне было тогда пять лет. В Москве у нас жила тетя, которая решила нас взять к себе, так как наша мама умерла. Нас с Зиной посадили в поезд, но по дороге почему-то высадили и повели к начальнику станции. Зине было девять лет. Я плакал, а Зина меня успокаивала и объясняла начальнику, кто мы, откуда и куда едем. Начальник нас посадил на следующий поезд и дал распоряжение опекать до самой Москвы. Дело в том, что Зина в отличие от меня — толковая. Вы пишете о любви?

— Да.

Ира встала, она уже остыла и могла уйти.

— Когда вы дадите мне почитать ваши произведения?

— Когда-нибудь, — уклончиво ответила Ира.

— Вы были замужем?

— Была.

— Долго?

— Одну минуту, — уже подражая Валиной манере шутить, ответила Ира.

Валя рассмеялся.

Папа спал. Ира хотела позвонить по телефону, но обнаружила, что папа забыл его вынести. Обычно он не забывал этого делать. Когда папа ложился после работы отдыхать, он переводил телефон на тихий звон и удалял его от своей комнаты на столько, на сколько позволял это сделать десятиметровый шнур.

На столе лежала записка от мамы, она писала, чтобы доченька ее — Ирочка — не волновалась за нее и не ездила к ней, а собирала материал, что она понимает ее, так как сама человек очень обязательный и не в силах никого подвести.

Илья Львович вышел, зевая и потягиваясь.

— Ты видела записку? Я был у мамы, ей лучше, но она ведь ужасно нетерпеливая. Ей поставили пиявки. Она их боится. Медсестра куда-то ушла. Пиявка уползла. Мама стала кричать. Ее соседка, очень милая женщина, нашла эту пиявку у мамы в кровати. И так глупо вышло, мама мне все это рассказывает, а я ведь вчера выпил, так, может быть, поэтому у меня были какие-то не такие глаза, а мама обвинила меня в безразличии к ее состоянию… в общем, очень глупо получилось и я ничего ей не смог объяснить… На тебя она не обижена, очень обрадовалась твоим успехам, сказала, чтобы ты не приезжала.

Ира ушла к себе. Значит, мама не обижена. Ире стало спокойнее. Мама-то понимает, что такое — Иру включили в план, когда очерк не написан даже вчерне.

Для того чтобы написать очерк вчерне, не обязательно собрать весь материал, достаточно, чтобы что-то сверкнуло, нужное, интересное, и очерк тогда выстроится сам по себе. И уж потом обрастет подробностями, «мясом», как любит говорить Инна Семеновна. Но вот этого «что-то» пока и нет. Ничего не блеснуло, ничего не зажгло, нет того, вокруг чего могло бы все обрасти. Если бы Ира писала рассказ, она бы описала Валю. С нарочито глупым лицом, с рыжей бородой. «А ведь он умный, — подумала Ира. — Умный и тонкий и только придуривается дурачком». «У тебя все «тонкие», — вспомнила, как передразнивала ее Таня. «Да, от этих «тонких» подальше…»

И вдруг Ире захотелось писать совсем другое. Не рассказ про Валю и не очерк про Зину, а совсем-совсем другое. Пока это было еще нечто неопределенное. Но Ира знала, эта неопределенность — кажущаяся. Стоит ей только взять ручку и бумагу — и рассказ выльется мгновенно, сам.

Ира хорошо знала это состояние. Впервые оно напало на нее, когда она писала курсовую работу, тогда Ира еще не понимала, что это такое, во что это может вылиться, а только чувствовала, что что-то надвигается, и охватывает ее, и не дает сдвинуться с места, повернуть в другую сторону, а ведет неумолимо к одному, заставляя подчиниться. И хотя оставалось мало времени, а то новое, нахлынувшее на нее желание было совсем неизвестно ей и казалось ни к чему, но она не смогла ему противиться, она отставила курсовую и стала писать. Вот тогда-то она и написала свой первый рассказ про туфельки.

Это состояние потом долго не приходило. Ира закончила университет, уже писала и печаталась, но оно все не приходило. А потом вдруг пришло: Ира села и написала рассказ — за десять минут.

Таких коротких рассказов теперь у Иры было много: о любви, о людях, на биологические темы. Ира ждала и боялась этих «состояний», боялась потому, что хотя короткие рассказы Ира писала быстро, но так выдыхалась, что потом долго вообще не могла писать.

Тем более она испугалась этого «состояния» теперь. «Нужно писать очерк, — уговаривала себя Ира. — Когда-то я имела право прерываться, «ловить вдохновение». Теперь все это слишком большая роскошь для меня. Надо писать очерк».

Неожиданно раздался звонок в дверь. «Вот оно, спасение», — обрадовалась Ира, слабо надеявшаяся на свою волю.

На пороге стоял пьяный Сергей.

— К тебе можно? — спросил Сергей. — Только я не один.

Ира и так видела, что он не один. Рядом с Сергеем стояла девушка. Девушка была удивительно маленькой.

— Заходите, — сказала Ира и повела их прямо в свою комнату.

Ира боялась, что папа, увидев нетрезвого Сергея, сделает ему замечание. Если бы Сергей был один, Ире было бы все равно, но при девушке Ире не хотелось конфликта.

— Знакомьтесь. Это моя жена, а это сестра, — говорит Сергей,

Ира протягивает руку девушке, так и не поняв, кто из них сестра, а кто жена. Ведь и то, и другое к ней не подходит в одинаковой степени.

— Кто твоя сестра? — спрашивает Ира.

— Сестра ты, а это жена. Неужели не видишь? — Сергей рывком задирает кверху кофту девушки. — Видишь, какая грудь? Она беременна!

— Что ты! — испуганно пищит девушка, поправляя кофту.

— Ничего, ничего, — успокаивает ее Сергей. — Здесь все свои.

Затем он одной рукой обнимает Иру за шею и больно прижимает к себе.

— Пусти! — кричит Ира.

— Ладно! — Сергей отпускает Иру. — Договаривайтесь без меня. Где мать? В больнице? Давно?

— Пять дней.

— А Илья Львович на кухне?

— Не надо, не ходи туда, — просит Ира.

Сергей отталкивает Иру и выходит из комнаты. Ира трогает шею, вертит головой.

— Больно? — участливо спрашивает девушка.

— Как вас зовут?

— Сима. Сережа мне все-все про вас рассказывал. Вас профессора лечат?

Уж очень трогательно она это говорит. Симе лет восемнадцать. Она маленькая, пухленькая, с голубыми глазами и крашеными белыми волосами. На голове шерстяной платок.

— Снимите платок, здесь жарко.

Но Сима не снимает платка.

— Сережка меня растрепал, — объясняет Сима. — Сначала сказал: «Одевайся, в гости пойдем», — а когда я оделась, все с меня стянул и велел надеть это тряпье. Он вообще не дает мне ничего никуда надеть. Так и хожу оборванная, даже стыдно. А ведь у меня целый гардероб разных платьев.