Если остаться жить

— Я не хочу курить здесь, — сказал он, — ты можешь выйти в кухню? Я бы хотел с тобой поговорить.

— Ничего, кури здесь, — разрешила Ира.

Она не хотела идти в кухню. В комнате она могла прилечь на диван в случае, если бы она устала.

Илья Львович сел в кресло.

— Я очень волнуюсь, поэтому, вероятно, буду путано говорить, но я надеюсь на твою тонкость, ум и широту взглядов.

Илья Львович, отличавшийся умением красиво говорить с трибуны, часто жаловался, что ответственные разговоры с глазу на глаз у него не выходят. Поэтому прежде чем идти на такой ответственный разговор, Илья Львович всегда хорошо продумывал его.

Когда Илья Львович начал говорить, Ира поняла, что он потратил не один час, обдумывая этот разговор. Итак, Илья Львович надеялся на Ирину тонкость, ум и широту взглядов. Но зачем все эти дивные Ирины качества вдруг понадобились Илье Львовичу?

— Когда я был юношей, — продолжал Илья Львович, — моим женским идеалом, не говори только об этом маме, была маленькая тоненькая девушка, щебечущая целыми днями, как птичка. Но в жизни редко получается все то, о чем мечтаешь, и вместо щебечущего слабого существа я встретил твою маму. Женщину страстную и сильную. Это неважно, что ей тогда было восемнадцать лет, она и тогда уже умела жонглировать людьми не хуже, чем теперь. И она подмяла меня под себя. Не буду говорить о своих сложных отношениях с Михаилом — это долгий и никому не нужный сейчас разговор, ты согласна со мной?

Илья Львович остановился и вопросительно посмотрел на Иру. Ира пожала плечами.

— Я не понял, не надо? — переспросил Илья Львович.

Ира опять пожала плечами.

— Я думаю, что не стоит. Если у тебя возникнут какие-нибудь вопросы, я отвечу на них потом.

Ира смотрела на Илью Львовича и думала: что же это все значит? Ей вспомнились слова Инны Семеновны: «У Ильи чувства не настоящие, а запрограммированные». Раньше Ире казалось, что мама говорит это просто так, в пылу ссоры с Ильей, но сейчас Ира понимала ее.

— Так я продолжу? — опять спросил Илья Львович, сделав несколько затяжек. — Ты пока все понимаешь, о чем я говорю?

— Все.

— Я очень любил твою маму до дня твоего рождения. Только пойми меня правильно. Это не имело отношения лично к тебе, тебя я всегда любил и люблю. Но со мной что-то тогда случилось. Я часто потом об этом думал, но никогда не мог понять, в чем было дело. Очевидно, я не мог простить Инне, что она не ушла от Михаила и ребенок родился не мой. Я — опять-таки пойми меня правильно — говорю о ребенке как о чем-то абстрактном. Конечно, я сделал неправильно, надо было тогда порвать с Инной, но я не решился. Мне казалось тогда, что моя личная жизнь уже кончилась. А тут Михаила арестовали, и я не смог бросить тебя и Инну. Годы шли, я окончательно на себя махнул рукой. Ну и тут вдруг я встретил Галину. Не будем говорить, хорошая она или плохая, это роли не играет. Роль играет другое: я ее люблю. Да, люблю. И я думаю, что ты должна меня понять. Ты за свою жизнь, которая у тебя еще вся впереди, была влюблена не один раз. Я же вдвое старше тебя и любил всего лишь два раза. Да, да. Не так уж много.

Последнюю фразу Илья Львович произнес с раздражением. Только было непонятно, на кого и за что он раздражается.

— Вот, в общем-то, и все, что я хотел тебе сказать, — уже более спокойно сказал Илья Львович. — Впрочем, не все. Я все эти дни искал выхода из создавшегося положения и сегодня, кажется, нашел его. Я решил выехать из этой квартиры. Но только не подумай, что к ней, нет. Я хочу пожить один, чтобы разобраться во всем, что со мной происходит, проверить себя.

Илья Львович замолчал. Ира тоже молчала.

— Может быть, ты все-таки выскажешься? — спросил Илья Львович.

Недаром Петр Дмитриевич говорил, что сильные раздражители могут не вызывать никакого эффекта, в то время, как слабые вызывают бурю отрицательных эмоций.

Возможно, этим объясняется то, что Ира сначала словно не поняла, что Илья Львович собирается уходить. Зато ее взволновало другое. Илья Львович извратил свои отношения с Инной Семеновной. Он попросту их зачеркнул.

— Ты говоришь, что разлюбил маму, когда я родилась? — удивленно переспросила Ира.

— Да.

— Значит, ты не помнишь, как ты стоял на лестнице и плакал, когда мама собиралась уезжать со мной на Север? А к тому времени я не только родилась, но мне уже было одиннадцать лет.

Ира не сказала «уезжать к папе», она сказала «на Север», но Илья Львович, конечно, понял, что она имела в виду.

Он замолчал. Ира чувствовала, что она сбила его с рельсов, которые Илья Львович прокладывал по так удачно проработанному плану.

— Ты права, — неожиданно мягко сказал Илья Львович. И Ире показалось, что воспоминания возвращают ему прежние чувства к ее маме. — Ты права, — повторил Илья Львович еще задумчивее и нежнее, — я действительно как-то это выпустил из виду.

Илья Львович помолчал, подумал…

— Значит, я ее разлюбил не тогда, а когда она начала заниматься своими подонками, — вдруг сказал он.

Илья Львович даже повеселел от того, что ему удалось наконец вспомнить точную дату, когда он разлюбил Инну Семеновну. Он зажег погасшую папиросу и начал с новой силой:

— Я часто думал об этом: два творческих человека мешают друг другу.

Ира с удовлетворением заметила, что, значит, Галину Илья Львович не считает творческой личностью, хотя она и кандидат физико-математических наук и даже помогала ему в каких-то математических расчетах. Илья Львович словно понял, о чем Ира думает, и тут же сказал, что это не всегда, конечно, верно, что, например, в актерских семьях супруги (о, как мама не любит это слово — «супруги», подумала про себя Ира) помогают друг другу. Но в данном случае у Инны особый талант и особый характер.

— Я еще что-то понимал, — разжигал себя Илья Львович, — когда Инна с утра до вечера занималась делами твоего папы. Все-таки это твой отец и он был невинно осужден. Но ее дальнейшая «благотворительная деятельность»… Ведь твою маму всю жизнь интересовал кто угодно, только не я. И если у тебя есть хоть капля справедливости, ты согласишься со мной.

От Ильи Львовича Ира никогда не слышала «твой папа». Для Ильи Львовича Ирин папа всегда был просто Михаилом. И то, что теперь Илья Львович сказал: «твой папа», означало слишком много. Это означало, что Илья Львович отказывался от нее, что он бросал не только Инну Семеновну, но и Иру, которую всю жизнь считал своей дочерью, а теперь решил передать обратно ее настоящему отцу.

— А в общем, — Илья Львович вдруг вспылил, очевидно решив, что для Иры слишком большая роскошь ставить его в тупик, — это не имеет значения, кого и когда я разлюбил. Главное, что сейчас я люблю Галину.

— Но если ты не любишь тех, кем занималась моя мама, — не сдавалась Ира, — если ты их называешь подонками, почему ты любишь ту, которой мама занималась не меньше, чем другими? А может быть, и больше, и которая в благодарность за все уводит от нее мужа.

Илья Львович, очевидно, ждал этого вопроса и хорошо к нему подготовился. Во всяком случае, морально. Поэтому он очень спокойно объяснил Ире, что Галина к его решению уйти из дома не имеет никакого отношения: она чиста и необыкновенна. Она говорит, что не любит его, но он думает, что она его любит, но не сознает этого. И задача Ильи Львовича в том и заключается: заставить ее осознать свои чувства к нему. И что это очень трудно, потому что Галину против него настраивают ее мать и отец.

— Одна только Томка за меня.

Илья Львович произнес имя Галининой дочери с такой нежностью и любовью, что Ира потеряла самообладание.

— Уходи! — закричала она. — Ты уверен, что я должна просить остаться, а я не буду просить. Уходи! Уходи!

Илья Львович поморщился и двумя пальцами стал поглаживать левый бок. Так он делал всегда, когда у него кололо сердце.

Илья Львович поднялся и вышел из комнаты.

Ира услышала, как он пьет воду. Потом скрипнула дверца шкафа, откуда Илья Львович доставал свое белье. Снова войдя в Ирину комнату, Илья Львович сказал: