Если полететь высоко-высоко…
Шрифт:
И, когда уже всё было готово (напечатаны большой портрет Енгибарова, и афиша, и пригласительные билеты, и все-все-все сказали: да, мы в этот день и час можем), я, как было уговорено, стала звонить Ролану Быкову по оставленному им телефону…
Тщетно! Дозвониться было невозможно. Или я попадала не туда, или мне не хотели его подзывать: мало ли, может, какая-нибудь навязчивая поклонница обрывает телефон?
Тогда я решила поехать в Тверь. Я знала название гостиницы, где он жил со своей съёмочной группой.
Почему-то в этот день ударил сильный мороз. Вообще, была очень
Рано утром (оставив Антона у мамы), я стояла на платформе в Химках в ожидании электрички. Электрички не было. Её не было час, и два, и три, и четыре… Где-то произошла авария. Позвонила маме из телефона-автомата, попросила не волноваться, сказала, что всё равно мне нужно сегодня попасть в Тверь, а когда вернусь – не знаю…
Толпа на платформе была такая, как во время войны, когда народ бежал в эвакуацию. Все люди были навьючены тяжеленными сумками и мешками. Это ведь было время «продуктовых электричек» – когда весь российский народ тащил продукты из Москвы…
…Когда электричка, наконец, подошла к платформе, её брали с боем, с остервенением… Меня занесло внутрь человеческой волной и прижало к стенке тамбура. Так и ехала до самой Твери. Вообще, электричка до Твери (в то время – город Калинин) идёт два часа. Но из-за сбоя в движении поездов, она ехала страшно медленно, часто останавливаясь и пропуская другие поезда. Короче: мы тащились в эту самую Тверь шесть часов!! Приехали в полной тьме, около десяти часов вечера. Я в Твери до того ни разу не была.
Как я искала во тьме безлюдного, незнакомого города гостиницу – это отдельный рассказ…
Ну, нашла-таки. Прошу дежурную пропустить меня в номер к Ролану Быкову. Она выкатила на меня глаза от изумления.
– Да никуда я вас не пущу, гражданка! – чуть ли не заорала она.
Ну, понятное дело: ночь на дворе, а тут какая-то сумасшедшая просится пустить её к знаменитому режиссёру. Гнать таких в шею!
Не помню, сколько времени я её убеждала, что я не сумасшедшая, не поклонница, а приехала из Москвы по делу. Наконец, она стала сдавать свои бронебойные позиции. И согласилась позвонить ему в номер и спросить, знает ли он меня, и можно ли меня к нему пустить…
Знает! Можно! Пустили!
Хотя была уже почти ночь, но в его номере было полно людей из съёмочной группы, и все с жаром обсуждали завтрашний съёмочный день… Ролан Антонович огорчился, узнав, как я добиралась, и как долго меня не пускали внизу. Его жена, Елена Санаева, милая и такая спокойная, с немного грустными и усталыми глазами, она тут же дала мне чашку горячего чая и какие-то бутерброды. Потом меня расспросили о Вечере, на каком всё этапе. И узнав, что всё уже готово, и кто будет выступать, Ролан Антонович неожиданно спросил меня:
– А свои стихи, посвященные Лёне, вы будете читать?
– Ой, нет, что вы!
– Как «нет»?
– Я вообще не читаю стихов.
Тогда он твёрдо посмотрел мне в глаза и твёрдым голосом сказал:
– Вечер, посвящённый Лёне Енгибарову, без ваших стихов состояться НЕ МОЖЕТ.
Он как будто закодировал меня в ту минуту на выступление.
– Хорошо,
я подумаю, – сказала я в полном смятении.– А здесь и думать нечего, – сказал он. И повторил: – Запомните: вечер, посвящённый Лёне Енгибарову, без ваших стихов состояться НЕ МОЖЕТ! Вы обещаете мне, что будете читать?
– Обещаю… – голос меня едва слушался. – А вы-то приедете?
– Я хочу, – сказал он. – Лёня для меня – это святое. Но – всё зависит от Никулина. Если Юра приедет сниматься в этот день, я уехать со съёмок не смогу… Ему трудно вырываться на съёмки, и я от него очень завишу. А тут ещё эта чёртова зима! Я хотел снимать золотую осень! Жёлтые листья! А не чёрные, засыпанные снегом… Всё ужасно… всё летит кувырком… С каждым днём погода всё хуже! Дни короткие, тёмные, мы почти ничего не успеваем за день… И если Юрка скажет, что приедет в этот день, я его буду снимать. Простите, что я, может быть, подвожу вас, это ужасно, я обещал, я очень хотел!! Я искренне хотел, вы мне верите?!
– Верю.
Он чуть не плакал.
– Но ведь Никулин тоже выступает на Вечере, – сказала я. – Вряд ли он приедет в этот день.
– Нет, он не будет выступать на Вечере.
– Он мне обещал, мы договорились.
– Вам он обещал, потому что не хотел вас огорчать, он мне так и сказал. А мне признался, что идти на Вечер не хочет.
– Почему?
– Ну, не знаю! Не хочет – и всё! Он так и сказал: «Лучше я к тебе приеду сниматься в этот день».
– Как это всё странно…
– Но я вот что подумал… Если мы рано закончим в тот день, я сяду на машину и успею на Вечер…
– Ну, что ты говоришь, Ролан! – сказала обеспокоено его жена. – Это же как надо гнать машину! Чтобы успеть.
– Но я обещал! Думаю, успеть можно…
– Может, лучше не надо рисковать? – сказала я.
А у самой в мозгу страшные вопросы: а кто же тогда будет вести Вечер? И Никулина не будет… И кто ещё в самый последний момент откажется? Может, вообще никто не придёт?!.
– Я приеду! – твёрдо сказал Ролан Антонович. – Чего бы это мне ни стоило!
– А теперь – спать! – сказала Елена Всеволодовна.
– Ну, я поехала, – сказала я.
– Куда это вы собрались ехать ночью? – изумилась Елена Всеволодовна.
– В Москву, домой.
– И не думайте! Вы переночуете в гостинице, а утром поедете.
– Но внизу я видела объявление, что свободных мест нет…
– А вы переночуете в моём номере. Идёмте!
– А вы как же?
– Обо мне не волнуйтесь.
Она провела меня в свой номер, где она жила со своим сыном, Пашей Санаевым, темноглазым, худеньким мальчиком двенадцати лет.
– Маша сегодня поспит здесь, на моей кровати, – сказал Елена сыну.
– Хорошо, – сказал он, ничуть не удивившись. Вот истинное киношное дитя!
Когда Елена вышла, пожелав нам поскорее лечь спать, Паша оживился и заговорщицки спросил меня:
– А вы любите химические опыты? – его глаза горели.
Мне было стыдно признаться, что я ненавижу химию. И я вежливо сказала:
– Да, это интересно.
– Хотите, покажу?
Ну, что я могла сказать ребёнку? Что не хочу?
– Хочу!