Если суждено погибнуть
Шрифт:
Встал вопрос о раненых — куда их деть? Полковник Синюков приказал:
— Тех, что лежачие, — оставить на месте под присмотром фельдшера, тех, кто может встать в строй, пусть отправляются в строй!
— Павлова решено было оставить, но Варя воспротивилась.
— Нет, нет и еще раз нет! — сказала она.
— Почему? — удивился доктор Никонов.
— А если на этот город налетят красные во главе с этим самым... с пауком?
— С Троцким, что ли?
Троцкого на карикатурах тех лет часто изображали в виде паука, пытающегося сдавить в своих цепких длинных лапах всю Россию (Россия
Варя кивнула:
— С ним.
— Никаким Троцким здесь не пахнет и пахнуть не может, — убежденно проговорил Никонов. — А поручик отлежится в тиши, в покое, молочка парного попьет вволю и догонит нас, Варя. Тут коровы вот какие отъевшиеся ходят, трава растет даже на тротуарах.
— Нет-нет. Нет и еще раз нет. — Варя уперлась — не свернуть. — Я не оставлю его, Виталий Евгеньевич.
— Но поймите же, Варя, это неразумно. Если мы повезем Павлова дальше, то просто-напросто сделаем ему хуже — мы растрясем его на телеге. А так он быстро поправится.
— Нет, нет. — Варя энергично замахала руками на доктора.
В конце концов Никонов, исчерпав все доводы, махнул рукой:
— Ладно, везите. Только мне за это здорово нагорит от полковника Синюкова.
Варя нежно тронула доктора пальцами за рукав:
— Не бойтесь, я его спрячу так, что его не только полковник — даже генерал не найдет. Поручик будет находиться во втором обозе, среди мешков с овсом.
Никонов вновь махнул рукой:
— Настойчивость ваша, Варя, достойна другого применения.
Варя помчалась искать деда Еропкина с его телегой, нашла около пустого шинка — вся прежняя водка, все запасы были выпиты, производство новой еще не наладили, поэтому и опустел старый, с прокопченными стенами, такой милый многим здешним жителям шинок. Старик Еропкин сидел под телегой и ел пирог с капустой, приобрел в шинке большой ломоть, справиться с которым мог, наверное, только взвод, держал пирог обоими руками и, прежде чем сделать очередной надкус, тщательно примерялся к нему.
— Хорошо, что я вас нашла, — кинулась к нему Варя,
— А я никуда и не прятался. — Дед хлопнул ладонью рядом с собою — садись, мол... На землю была постелена старая кабанья шкура, которую старик специально держал в телеге для этих целей.
Проглотив очередной кусок пирога, дед отер рукою бороду:
— Ну!
Человеком старик Еропкин был сообразительным, все понял с полуслова, завернул пирог в тряпку и проворно, как молодой, вскочил на ноги.
— Поручик Павлов — достойный человек, — сказал он. — Сделаем все в наилучшем виде, барышня. Поехали!
Через двадцать минут поручик уже лежал в телеге, прикрытый сверху домотканым одеялом, улыбался слабо, щурился, ловя глазами солнце. Под бок ему старик Еропкин сунул кавалерийский укороченный карабин и несколько обойм с патронами, под другой бок пристроил винтовку-трехлинейку.
— С таким количеством оружия можно атаку целого взвода отбить, — заметил Павлов. — К чему столько?
— Мало ли что может быть, — уклончиво ответил старик, — жизнь ведь нынче
какая: если есть у тебя ствол — ты на коне, нет ствола — ты под конем. Вот и выбирай, ваше благородие, что лучше: на коне быть или под конем?Поручик улыбнулся.
— С вами, грамотными, иначе нельзя. Либо так, либо этак. Третьего не дано, — ворчал дед.
— Никаких нюансов, значит?
— Я не знаю, что это такое, но, по-моему, это... — Старик покрутил в воздухе растопыренными пальцами, будто держал крупное яблоко, затем заботливо, как нянька, подоткнул одеяло под ноги поручика, положил рядом кусок дерюжки, привычно хлопнул по нему ладонью, приглашая Варю: — Садитесь, барышня!
— Да я пройдусь, пожалуй...
— Чего-о? — Еропкин свел вместе брови. — С какой стати бить ноги, когда есть лошадь — это раз, и два — долго вы не продержитесь... Не пойму я чего-то... А? — Он вторично хлопнул ладонью по дерюжке: — Пристраивайтесь, барышня! В ногах правды нет.
— Действительно, Варюша. — В голосе Павлова послышались просящие нотки, он сдвинулся к краю телеги, застонал от неловкого движения. — Садитесь!
Варя запрыгнула в телегу.
— Э-э, милый! — Старик хлестнул вожжой застоявшегося коня. — Напшут, как говаривали польские повстанцы в моей молодости. Вперед!
Конь испуганно вздрогнул и едва не выломился из оглоблей, дед окоротил его все теми же вожжами, и телега проворно застучала колесами по неровной каменистой мостовой. Старик успокаивающе почмокал губами, осаживая коня, покачал головой, досадуя на самого себя.
— Чего это я? — пробормотал он. — Я ведь так ваше благородие растрясу. Не годится.
Телега сбавила ход. Старик покрутил головой из стороны в сторону и неожиданно вскинул над собой черенок кнута:
— Есть одна мысль!
Конь засек тень черенка и испуганно вздрогнул, хотел было пуститься вскачь, но дед привычно осадил его.
— Какая мысль? — спросила Варя.
— Да тут я в одном месте шарабан с рессорами приметил. Настоящий тарантас. На нем ехать будет мягче.
— А куда же девать телегу?— спросила Варя. — Жалко ведь.
— Жалко, — согласился дед, — но выхода у нас нету. Обратно будем ехать — обменяем.
Он взмахнул вожжами, подогнал коня, свернул в темный переулок, вдоль которого по обе стороны тянулись купеческие лабазы с прочными заборами на дубовых дверях.
— Стой! — выкрикнула Варя командно. — Не будем менять телегу!
Дед натянул вожжи, сощурился вопросительно:
— Это почему же?
— Тарантас слишком приметная штука. По тарантасу нас можно будет найти где угодно. И полковник Синюков обязательно обратит внимание.
— Это так, — подтвердил поручик.
Дед кнутовищем сбил набок картуз, почесал за ухом:
— М-да. А ведь действительно... — Он снова почесал пальцем за ухом и привычным движением кнутовища поправил на голове картуз. — Действительно, мало ли что... Нас по этому тарантасу и отстрелять можно будет. А ежели он сломается, то чинить его — ого-го! Запаришься. Штука старая, такие уже не делают, и мастеров-то, наверное, не осталось. Вот он какой коверкот нарисовался, однако...
Решили ехать все-таки на телеге — и привычнее это, и безопаснее.