Если только ты

— Дай себе передышку, отдыхай побольше, — говорю я ей.

— Непременно. Удачи завтра. Мне жаль, что я оставляю тебя без поддержки в зоне полузащиты.

— Ну, я один раз закрою на это глаза, но после завтрашнего дня больше меня не бросай. Мне будет тебя не хватать. Поговорим после игры, ладно?

— Ладно, — она громко чихает и, судя по стуку и её отдалённому голосу, роняет телефон. — Пока, Зигс!

Звонок сбрасывается, и я убираю телефон в карман, затем подхожу к двери и смотрю в глазок. Хорошо, что я больше не держу телефон, а то тоже уронила бы.

По другую сторону моей двери стоит Себастьян Готье. Прислоняясь к противоположной стене, он выглядит так, будто спит — голова запрокинута, глаза закрыты, руки в карманах.

После нашего большого вечера он был тихим, минимально общался при планировании агрессивной йоги. А потом он опять исчез после вечера среды, когда я прислала ему ссылку на позитивную публикацию о нём. Там были фотографии Себастьяна с детьми и товарищами по команде на благотворительной гонке на роликах, а также фотографии нас двоих, улыбающихся друг другу на завтраке после агрессивной йоги. А текст гласил, что он, похоже, наконец-то начал с чистого листа — огромная пиар-победа.

И что он сделал?

Он отправил реакцию Tapback с двумя восклицательными знаками и не сказал ни слова. Чёртовы реакции: это причина, по которой умирают содержательные переписки.

(Речь идет о таких же реакциях, как в чатах ВК или телеграма, только в смс-переписках пользователей техники Apple, — прим).

Так что же мистер Отправить Реакцию и Пропасть делает здесь?

Поддавшись любопытству, я отпираю дверь и открываю её.

— Себастьян?

Его глаза распахиваются, когда он дёргается, затем отталкивается от стены. Прочистив горло, он проводит рукой по волосам — не так, как когда ему хочется поправить причёску, а в такой манере, которую я уже выучила и которая выдаёт его нервозность.

— Привет, Зигги.

Я смотрю на него, пока бабочки резко пробуждаются в моём животе и трепещут в моих конечностях. Мои кончики пальцев на руках покалывает. Пальцы на ногах поджимаются.

Он выглядит немного помятым — выцветшие синие джинсы, выглядящие старыми и любовно поношенными, облегают его мощные ноги хоккеиста, даже похудевшие от его очевидной потери веса. Его бледно-зелёная футболка — та, что мне нравится и подчёркивает его глаза — помята и слишком свободно свисает на плечах. Взгляду открывается как никогда много татуировок, змеящихся по его рукам и бицепсам, выглядывающих на ключицах.

Я краснею. Должна краснеть, судя по тому, как ощущаются мои щёки. Откашлявшись, я приоткрываю дверь шире.

— Ты, ээ… хочешь зайти?

Он как будто колеблется на полпути между стеной и моей дверью.

— Да. Если можно.

— Конечно. Само собой. Да, — я отстраняюсь за дверь и на мгновение прячусь, широко открывая её для него и морщась. Могла ли я вести себя ещё более неловко?

Войдя в квартиру, Себастьян проходит мимо меня и отходит от порога, чтобы я могла закрыть дверь. Он стоит почти неестественно неподвижно, как кот, готовый спасаться бегством. Его тело напряжено, пока он засовывает руки в карманы. Нет ни следа того небрежного сардонического мужчины, который несколько недель назад вальяжно вошёл в мою квартиру, обрезал мои джинсы до шортов и подкалывал меня тем, что весь мой гардероб состоит из спортивной одежды.

— Что случилось, Себастьян?

Слова слетают с моего языка прежде, чем я успеваю их остановить, но со мной часто так бывает. Я честна даже в ущерб себе, не только в том, чем я делюсь, но и в том, что спрашиваю. Фрэнки говорит, что это чертовски приятное отличие от остальных, но с другой стороны, у неё тоже аутизм, поэтому она ценит мою прямолинейность. Но не все того же мнения. Я выучила это на тяжёлом опыте.

Себастьян медленно переводит взгляд на меня, осматривая моё лицо и волосы. Я внезапно вспоминаю, что мои мокрые волосы собраны в тюрбан из моего любимого полотенца с драконами. Мои руки рефлекторно вскидываются к нему, пока Себастьян смотрит, и уголок его губ приподнимаются.

— Драконы, да?

Я откашливаюсь, позволяя рукам опуститься.

— Это мои любимые рептилии.

Его улыбка становится шире, и моё сердце совершает кульбит в груди.

— Я не знал, что воображаемых существ можно выбирать в качестве своих любимчиков.

— Кто сказал, что они воображаемые?

Он прижимает язык к щеке изнутри.

— Наука?

— Не существует никаких научных фактов, опровергающих существование драконов.

— Кроме того факта, что мы их никогда не видели.

— Если мы чего-то не видели, это ещё не означает, что этого не существует, — я скрещиваю руки на груди и упираюсь стопой в стену, к которой прислоняюсь. — Некоторые наиболее прекрасные открытия получились из-за упорного преследования возможности, от которой большинство людей слишком рано отказалось.

Себастьян прислоняется бедром к моему кухонному столу, его взгляд бродит по моему лицу и снова по тюрбану из полотенца.

— Справедливо.

— Итак, — я отталкиваюсь от стены и проскальзываю мимо него на кухню, после чего открываю шкафчик со стаканами. — Пить хочешь? Ну, знаешь, воды или что-то такое? Тут капец как жарко. Готова поспорить, ты умираешь от жажды. Пешком пришёл?

Он поворачивается, наблюдая за мной, затем качает головой.

— Нет, мне сняли шину. Я приехал на машине. И нет, спасибо. Ничего не нужно.

Я опускаю руку, которая уже тянулась в шкафчик.

— Понятно. Конечно.

— Я… принёс ту одежду, в которой ты была на роликовой арене и потом оставила у меня, — он смотрит через плечо на мою сумку. — Радужные сережки, чёрный комбинезон, высокие кроссовки и пушистые носки. На этом всё, верно?

— Да, всё. Спасибо.

Себастьян смотрит на меня, переступая с ноги на ногу и сильнее опираясь на стол. Наконец, он говорит:

— Прости, что на прошлой неделе я пропал.

Моё сердце совершает кульбит. Значит, не только я заметила, не только я почувствовала значимость нашего молчания. Это не должно иметь для меня значение. Но определённо имеет.

— О, — я пожимаю плечами и поворачиваюсь, тоже прислонившись ко столу и вытянув ноги. — Ничего страшного. Ну то есть, ты же знаешь. Друзья иногда так делают.

Он смотрит на свои ладони, крутит одно из колец.

— Ну, я этого не знаю. Может, кто-то и делает. Я не эксперт по дружбе. Но… я не думаю, что хочу быть для тебя таким другом.

Я прикусываю губу.

— Всё правда в порядке, Себастьян…

— Не делай так, — говорит он, подняв на меня взгляд. — Не потакай мне. Ты никогда прежде этого не делала. Ты другая. Мы другие. Как ты мне и сказала.

При упоминании того, что я сказала на прошлых выходных, воспоминание о наших поцелуях становится таким осязаемым, что кажется, будто это третье присутствие в комнате, ворвавшееся в цвете, жаре и искрах. Но потом я напоминаю себе, что он сказал следом, даже если он сказал, что наши поцелуи были хорошими, даже если его полный энтузиазма ответ указывал на то, что ему понравилось не меньше, чем мне: