Если я останусь
Шрифт:
— Я могу позвонить бабушке, и она заберет тебя, — сказал папа, отшатываясь от маминой ширмы. — Это может занять некоторое время.
Я покачала головой: я нужна маме, она так сказала. Потом присела на одну из кушеток в цветочках и взяла журнал с лысым младенцем на обложке, вид у младенца был довольно глупый. Папа убежал в комнатку с кроватью.
— Музыки, черт подери! Музыки! — завопила мама.
— У нас есть прекрасная Эния. Очень успокаивает и расслабляет, — предложила акушерка.
— В жопу Энию! — взвизгнула мама, — «Мелвинз»! «Ерс»! [29] Сейчас
— Я все взял, — сказал папа и врубил диск с самой громкой, буйной, перегруженной гитарными аккордами музыкой, какую я когда-либо слышала.
По сравнению с ней все быстрые энергичные песни, которые папа слушал обычно, казались воздушными, словно переборы арфы. Эта музыка была первобытной, и от нее мама, кажется, почувствовала себя лучше. Она начала издавать низкое утробное кряхтение. Я просто сидела молча. Иногда она выкрикивала мое имя, и я вбегала к ней. Мама поднимала на меня глаза, по ее лицу градом лил пот.
29
Американские рок-группы.
— Не бойся, — шептала она, — женщины могут вынести самую адскую боль. Когда-нибудь ты это узнаешь. — И снова кричала. — Твою мать!
Я уже два раза видела роды в одной программе по кабельному телевидению, и женщины там обычно некоторое время кричали — иногда ругались, и их заглушали пиканьем, но это никогда не продолжалось дольше получаса. Через три часа мама и «Мелвинз» орали по-прежнему. Во всем родильном центре стояла тропическая влажная духота, хотя на улице было всего около пяти градусов тепла.
Приехал Генри. Войдя и услышав шум, он застыл как вкопанный. Я знала: все, что касалось детей, приводило его в состояние паники. Я подслушала, как мама с папой говорили об этом и о том, что Генри отказывается взрослеть. Он явно испытал шок, когда у мамы с папой появилась я, а теперь был совершенно обескуражен тем, что они решили завести второго ребенка. Мои родители вздохнули с облегчением, когда Генри и Уиллоу снова сошлись.
«Наконец-то в жизни Генри появился взрослый человек», — сказала тогда мама.
Генри посмотрел на меня; его лицо было бледным и мокрым от пота.
— Черт, Ми. Может, тебе не стоит это слышать? Да и мне, пожалуй, тоже.
Я пожала плечами. Генри плюхнулся рядом со мной.
— У меня грипп или что-то в этом роде, но твой папа позвонил и попросил привезти какой-нибудь еды. И вот я здесь. — Он протянул мне воняющий луком пакет из «Тако белл». [30] Мама испустила еще один стон. — Мне надо идти. Не хочу распространять заразу и все такое. — Мама закричала громче, и Генри прямо подпрыгнул на месте. — Ты уверена, что хочешь здесь тусоваться? Можешь поехать ко мне. Там Уиллоу, она обо мне заботится. — Он улыбнулся, назвав ее имя. — Она и о тебе тоже может позаботиться.
30
Американская сеть ресторанов быстрого обслуживания.
Он встал, собираясь уходить.
— Не надо. Я в порядке. Я нужна маме. Вот только папа, кажется, не в себе.
— Его уже тошнило? — спросил Генри, усаживаясь обратно на кушетку.
Я рассмеялась, но по его лицу поняла, что он не шутит.
— Его вырвало, когда ты рождалась.
Он чуть в обморок не грохнулся, прямо на пол, — и я не могу его винить. Парень был совсем никакой, и врачи хотели вытолкать его взашей… сказали, что так и сделают, если ты не выйдешь через полчаса. Твоя мама от этого так перепугалась, что освободилась от тебя через пять минут. — Генри улыбнулся, облокачиваясь на кушетку. — Такие дела. Но я тебе вот что скажу: когда ты родилась, он рыдал, как младенец.— Эту часть я уже слышала.
— Какую часть слышала? — сдавленным голосом спросил папа, забирая пакет у Генри. — «Тако белл», Генри?
— Обед чемпионов, — ответил тот.
— Сойдет. Умираю с голоду. Тут у нас все серьезно. Мне надо поддерживать силы.
Генри подмигнул. Папа вытащил буррито и предложил мне. Я покачала головой. Он начал разворачивать еду, когда мама зарычала и заорала акушерке, что готова тужиться.
Акушерка просунула голову в дверь.
— Похоже, мы уже близко, так что, наверное, вам стоит поесть позже, — сказала она. — Идите обратно.
Генри пулей вылетел из дверей родильного центра. Я пошла вслед за папой в комнату, мама теперь сидела и тяжело дышала, как больная собака.
— Вы хотите смотреть? — спросила акушерка папу, но он только покачнулся и стал бледно-зеленым.
— Я лучше здесь посижу, — сказал он, хватая маму за руку.
Она яростно отпихнула его.
Меня никто не спросил, хочу ли я смотреть. Я просто автоматически подошла и встала рядом с акушеркой. Должна признаться, это было довольно отвратительно. Море крови. И я точно раньше никогда не видела свою маму в такой ситуации. Акушерка велела маме тужиться, потом перестать, потом снова тужиться.
«Иди, малютка, иди, малютка, иди, малютка, иди, — распевно тянула она и подбадривала: — Ты уже почти здесь!»
Маме, похоже, очень хотелось ей врезать.
Тедди вышел головой вверх, глядя на потолок, так что я оказалась первой, кого он увидел. Он не вопил, как показывают по телевизору. Он просто лежал и молчал. Его открытые глаза смотрели прямо на меня. Он не сводил с меня взгляда, пока акушерка обтирала и прочищала ему нос.
— Мальчик! — воскликнула она и положила Тедди маме на живот.
— Хотите перерезать пуповину? — спросила она папу.
Папа только отмахнулся: ему было слишком трудно что-либо говорить, его тошнило.
— Я это сделаю, — предложила я.
Акушерка натянула пуповину и показала мне, где резать. Тедди лежал спокойно, широко раскрыв серые глаза и по-прежнему глядя на меня.
Мама всегда говорила, будто именно потому, что Тедди первой увидел меня и я перерезала пуповину, он где-то в глубине души считал своей мамой меня.
— Это как у гусят, — шутила мама. — У них происходит импринтинг на зоолога, а не на маму-гусыню, потому что они его первого увидели, когда вылупились.
Она преувеличивала. На самом деле Тедди не считал меня своей мамой, но некоторые вещи для него могла сделать только я. Когда братишка был совсем маленьким и проходил этап вечерних капризов, он успокаивался, только если я играла ему колыбельную на виолончели. Когда он начал знакомиться с Гарри Поттером, только мне дозволялось читать ему новую главу перед сном. И если он обдирал коленку или ушибался головой, а я была поблизости, он не успокаивался, пока я не закрывала ранку волшебным поцелуем, после которого она должна была чудесным образом исцелиться.