Если я забуду тебя

— Во имя неба, — кричал он. — Я уж не знаю, что скучнее, пороки римлян или добродетели евреев. Но по крайней мере мы можем слегка развлечься у Мариамны. Ты будешь там?

— Я как раз направляюсь туда, — ответил я.

— Тогда встретимся сегодня вечером. Метелий тоже придет. И твоя крошка с темными глазами и длинными волосами… — он причмокнул губами, потому что Ревекка нравилась ему самому. — Ох уж эти еврейские девушки, — проговорил он, — если бы они были не столь целомудренны.

Он с сожалением посмотрел на меня, а затем повернулся к Езекие.

— Что со стариком? — спросил он. — Мертв?

Я опустился рядом с ним на колени и положил руку ему на грудь. Сердце билось. Когда я коснулся его, он застонал, но глаз не открыл.

— Лучшее, что мы можем сделать, — предложил я, — так это взять его с собой в дом Мариамны.

Септимий расхохотался и заявил, что хотел бы увидеть лицо фарисея, когда он откроет глаза и обнаружит, что находится в этом доме. Как ни как фарисеи сторонились Мариамны словно прокаженной и считали ее дом нечистым, не только потому, что она торговала рабынями, но и потому, что она держала в своем доме изображения чужеземных богов, чтобы сделать приятное греческим и египетским клиентам.

— Ему потребуется целый год для очищения, — шумел Септимий. — Но возьми его с собой. Если ты оставишь его здесь, эти псы вернуться и покончат с ним. Лучше уж потерять чистоту, чем жизнь.

— Не для фарисея, — ответил я. — Но тем не менее мы возьмем его.

Я отдал приказ Британнику, который наклонился и поднял старика на плечо. После этого мы вернулись к колеснице, в то время как Септимий со своими людьми направился в крепость Антонию, предупредив меня при расставании, чтобы в будущем я занимался своим делом и не вмешивался в своры евреев. Вместе с Езекией, распростертым на дне колесницы так, что нам было трудно разместиться, чтобы не задеть его, мы проехали мимо зала с колоннадой, где проходили заседания Синедриона, и пересекли высокий мост пролегающий над Тиропской долиной, соединяя гору Мория, на которой стоял Храм, с горой Сион, где был выстроен Верхний город. Здесь было много прекрасных зданий, в большинстве своем выстроенные Иродом, чья страсть к строительству превратилась в манию. Открытая колоннада, где люди собирались, чтобы выслушать важные сообщения, огромный цирк, выстроенный Иродом в его рабском восхищении перед строениями римлян. Между тем строительство цирка в Иерусалиме так оскорбило евреев, что они чуть не взбунтовались, во-первых из-за того, что в цирке были изображения, которые они считали нечистыми, а во-вторых потому, что они считали гладиаторские бои мерзостью, считая несказанным преступлением тот факт, что человеческие существа, созданные по образу бога, должны убивать друг друга на потеху толпы. В этом евреи мудрее римлян, которые упиваются этим жестоким и кровавым зрелищем. Через весь Верхний город, пересекая гору Сион с востока на запад, пролегала широкая красивая дорога, вымощенная мрамором, которую царь Ирод построил для того, чтобы соединить свой дворец с крепостью Антония. Чтобы построить дорогу, он снес немало домов и по настоящему устроил в городе хаос. За это евреи его особенно ненавидели и даже пытались убить, но хотя они все время пытались покончить с ним, им это так и не удалось.

Оставив позади дворец Ирода, наша колесница въехала в место, известное как Верхний рынок. Здесь не было вони и грязи, что придавали неприятные черты рынку в Нижнем городе. У Верхнего рынка жили богатейшие торговцы Иерусалима, и лавки, размещенные на открытой площади были богаты товарами, доставленными со всех концов цивилизованного мира. Здесь можно было найти вазы из Сирии и бронзу из Коринфа, вина из виноградников Италии и Галлии, дорогую еду, пряности и духи. Здесь видели бесценные вавилонские покрывала и сверкающий шелк, привезенный верблюдами из отдаленных уголков Индии. Здесь продавали черное дерево и слоновую кость, изящные золотые украшения, сверкающие драгоценными камнями, египетские ювелирные изделия, сандалии с Крита, наряды с Хиоса. И глядя на эти лавки, человек понимал, как, не смотря на положение священного города евреев, Иерусалим стал крупным торговым центром, местом встречи Востока и Запада. Более того, по дороговизне этих товаров можно было видеть, какое сильное влияние оказала на богатых евреев римская привычка к роскоши, ведь когда-то евреи славились умеренностью и презрением к роскоши.

Дом Мариамны, торгующей рабами, находился невдалеке от центральной площади рынка. Она была богата и ее дом был роскошен. Тем не менее, со стороны он напоминал крепость, в его наружной стене не было ни одного окна, на улицу выходили лишь мощные ворота, сделанные из кедра, которые все время были закрыты и охранялись двумя привратниками нубийцами. Британник остановил колесницу у ворот, и громко застучал, требуя, чтоб нас впустили. Открылось небольшое отверстие, в котором показался глаз, затем ворота распахнулись и нубийцы ввели наших лошадей во внутренний двор, вымощенный булыжником, где располагались стойла с привязанными лошадьми гостей Мариамны. Ворота за нами были закрыты, нубийцы стали распрягать лошадей, а к Мариамне был отправлен раб, чтобы сообщить о нашем прибытии.

В этот момент фарисей Езекия, который до этого как труп лежал на дне колесницы, открыл глаза, застонал и огляделся вокруг. Обнаружив себя в незнакомом окружении, он встревожился и настойчиво спросил, где он. Когда я сказал ему, что он находится в доме Мариамны, где торгуют рабами, он подскочил, словно почувствовал под ногами змею и с криком «Нечист, нечист!» шатаясь побрел к воротам.

Британник сплюнул.

— Ну и неблагодарный, высокомерный человек, — сердито сказал он. — Или мы спасали тебя от толпы для того, чтобы ты обращался с нами как с прокаженными?

— Простите меня, — смиренно сказал Езекия, поднося руку к голове, чтобы поправить филактелий, сдвинувшийся во время нападения. — Господь послал мне вас в помощь, и я очень благодарен. Но я не могу оставаться здесь.

И хотя я сделал все, чтобы уговорить его остаться, по крайней мере на то время, пока ему не промоют и не смажут мазями раны, он не послушал меня, и шатаясь пошел к воротам и настоял, чтоб его отпустили. Такова уж строгость этих фарисеев, что они скорее пожертвуют собственной жизнью, чем совершат что-либо нарушающее их закон, что, возможно, чудесное качество, но с которым очень трудно жить.

Британник смотрел, как уходит фарисей, а затем громко объявил всем присутствующим, что он глупец.

— Он мог бы получить бальзам для ран, еду для желудка, да еще мог бы лечь в постель с хорошенькой девчонкой. Эти фарисеи ничего не понимают в радостях жизни. От их лиц у меня сводит живот. Но вон идет кое-кто поприятней!

Весь в предвкушении он смотрел в направлении внутреннего дворика, через который вприпрыжку бежали две девушки Мариамны, светловолосая служанка, еще ребенком захваченная у германцев, и темноволосая черкешенка из мест, славящихся красотой своих женщин. Они приветствовали меня, исполнив спектакль охватившего их трепета, который, полагаю, был скорее притворным, чем реальным, после чего сразу же перенесли все внимание на Британника. Резвясь вокруг него как котята, они игриво обернули свои шарфы вокруг его мощной талии, и двор заполнился их громкими голосами. Да разве это возможно! Он стал еще шире. Ел ли он недавно? При этом вопросе Британник прижал руки к животу и принял такой забавный вид, что обе девушки просто повалились от смеха. Ах, у него бездонный желудок! У самого Геракла не было такого аппетита. Жеманно посмотрев на меня, они выпросили разрешение увести Британника и накормить его, на что я дал согласие, потому что более в нем не нуждался. И вот с огромным бриттом в середине они удалились, ужасно напоминая двух нимф, ведущих медведя, зрелище до того забавное, что я улыбнулся.

Я прошел во внутренний двор, тенистный даже тогда, когда солнце стояло в зените, где росла свежая зеленая трава, окружающая фонтан из коринфской бронзы. Среди водных струй развлекались нимфы и сатиры, и у наблюдателя не могло остаться никаких сомнений относительно намерений сатиров по отношению к их спутницам. Подобный фонтан мог заставить покраснеть фарисея. Однако у этого фонтана была полезная функция, потому что он должен был настраивать клиентов Мариамны на нужный образ мыслей и разжигать их желания. Вода изливалась из сосков смеющихся нимф и, брызгая на парапет, увлажняла траву. Кусты с чудесными цветами заполняли двор красками. Деревья с душистой листвой отбрасывали на фонтан тень, а среди листьев порхали птички с блестящим опереньем, удерживаемые на ветвях тонкими золотыми цепочками. Под одним из деревьев растянулась большая серая кошка, глядя на меня с сонным презрением, что в привычках этих тварей.

А теперь позвольте описать Мариамну, чья жизнь, как я позднее узнал, была тесно связана с моей. Во времена, о которых я рассказываю, она была морщинистой старухой, хотя по слухам в молодости была замечательной красавицей. Она была маленького роста, худая, одевалась в самый дорогой шелк и носила тяжелые украшения. Ее лицо было смуглым, нос крючковатым, под сдвинутыми бровями ее глаза были яркими и удивительно пронзительными. Говорили, что она может предвидеть будущее, и я верю, что она обладала этой способностью. Комната, в которой она приняла меня, была сильно затемнена и увешена прекрасными драпировками из Вавилона и Дамаска. Она была насыщена запахами пряностей и тонких духов, так как Мариамна была мастером в искусстве приготовления ароматических трав и в получении из различных растений ароматических эссенций. Среди евреев это искусство высоко ценилось, потому что как люди они очень чувствительны к запахам и получают изысканное наслаждение от благоухания трав.

Когда я вошел в комнату, она встала и обняла меня, а тяжелые духи ее наряда окутали меня как облако. Она была очень ласкова и всегда по малейшему поводу была готова обнять меня, что несколько удивляло и раздражало меня, хотя позднее я узнал о причине любви, которую они испытывала ко мне. Она обращалась со мной как с принцем, что очень льстило моему тщеславию, серьезно воспринимала малейший мой каприз и готова была пойти на все, лишь бы доставить мне удовольствие. Это удавалось ей только тогда, когда я имел возможность видеть Ревекку. В своей доме Мариамна устраивала наши встречи и отправляла своих нубийцев с закрытыми носилками, чтобы они сходили за девушкой и тайно провели ее по улицам Иерусалима, потому что не подобало дочери первосвященника открыто встречаться с чужеземцем.