Если завтра не наступит

– Ну? – нервно произнесла Тамара. – Почему ты молчишь? Требуй своего, Женя. Аванс получен, как насчет остального? Или я сама должна напрашиваться к тебе в гости?

– В гостиницу ко мне нельзя, – помотал головой Бондарь.

– Та-ак… Дожила, называется.

– Не обижайся, Тамара.

– Я не обижаюсь, я жду, – сказала она, заложив руки за спину. – Может быть, ты наконец догадаешься, что я совсем не прочь угостить тебя чашечкой кофе?

Все, что сумел выдавить из себя Бондарь, это:

– Не сейчас.

– Не сейчас, понятно. Что ж, тогда до свиданья. – Сделав несколько стремительных шагов в направлении дома, Тамара остановилась. – Может быть, хотя бы свои координаты оставишь, Женя? – спросила она через плечо. – В качестве подачки…

«Чертова Лиззи, – подумал Бондарь. – Не хватало только объяснений по поводу того, что американка ночует в моем номере, в моей постели. Объяснить-то можно. Но как убедить Тамару в необходимости такого расклада?»

– Я сам тебя найду, – буркнул Бондарь. – Завтра же. – Он посмотрел на серое небо над головой и поправился: – Сегодня. Ты не обижайся, ладно?

– Если ты полагаешь, что обидел меня, – быстро произнесла Тамара, – то ты заблуждаешься. Ты меня не обидел, Женя. Оскорбил. До глубины души. Я чувствую себя так, словно ты отхлестал меня по щекам.

– Постой!..

– Не могу, – сказала удаляющаяся Тамара. – Иначе разревусь, как последняя дура.

Ее шаги звучали все тише и тише, фигура таяла в утреннем тумане. Пока Бондарь мог наблюдать за Тамарой, она держалась подчеркнуто прямо, голову несла высоко и гордо, а как повела себя она, скрывшись из виду, знать ему было не дано. Что вполне устраивало обоих.

Почему Америка не Россия

35

Телефонный звонок подбросил Барри Кайта на кровати, как ломтик хлеба, выстреленный из тостера. Первым делом его рука схватилась не за трубку радиотелефона, а за рукоять полицейского «кольта» сорок пятого калибра, спрятанного под подушкой.

Он так привык к револьверу, так лелеял и холил свою карманную «пушку», что мог бы послужить ходячей рекламой Американской ассоциации стрелков, насчитывавшей три миллиона таких же фанатичных приверженцев ношения личного оружия. Они скорее отказались бы от личных адвокатов и дантистов, чем от неотъемлемого права всадить пулю в любого, кто посягнет на их жизнь или кошелек. За свои честь и достоинство американцы почему-то не опасались. Барри Кайт, урожденный Борис Коршунов, не смог бы внятно объяснить, что означают эти понятия и чем они отличаются друг от друга.

Зато оружие он любил с юношеских лет, когда пристрастился к охоте настолько, что подстреленная утка была ему милее любой соученицы, разложенной на заднем сиденье автомобиля. Последующая служба в ЦРУ дала Кайту возможность стрелять не только по уткам, что нравилось ему куда больше. Но оборотной стороной медали были неурочные телефонные звонки и постоянное напряжение.

Держа в одной руке «кольт», а в другой – трубку, Кайт бросил в нее хриплое спросонья:

– Хэлло?

– Алло, – прозвучало в ответ.

Это был узнаваемый голос полковника Сосо Тутахашвили, льстивый и наглый одновременно. Не обладая достаточным интеллектом, чтобы выучить хотя бы несколько расхожих английских фраз, он разговаривал с Кайтом исключительно на ломаном русском языке, что необычайно затрудняло общение.

– Ты знаешь, который час? – сердито поинтересовался принявший сидячую позу Кайт. – Почему ты будишь меня ни свет ни заря?

– Скоро семь, – возразил Тутахашвили. – У меня важные новости.

Разбуженный звонком Джек Брайнлесс, офис-менеджер компании «Эско», оторвал голову от подушки и, сонно прищурившись, увидел перед своим носом ствол револьвера, которым раздраженно помахивал босс.

– Очень сомневаюсь, что твои новости не могли подождать до начала рабочего дня, – выговаривал он в трубку. – Мне не нравится твоя манера будить меня по утрам. Это некорректно.

– Убери пистолет, дорогой, – попросил Джек, не сводя опасливого взгляда с «кольта».

Половина американцев хранила дома винчестер или пистолет, но, как правило, убивали они не преступников и грабителей, а родных и близких. Около двадцати тысяч смертей в год в результате неосторожного обращения с оружием – это много или мало? Прикинув свои шансы выжить, Джек повысил голос:

– Убери пистолет. Ты заставляешь меня нервничать.

– Shut up, – велел ему заткнуться Кайт. Слишком вялым и слишком рыхлым оказался офис-менеджер, чтобы с ним церемониться.

– Не понял, – сказал Тутахашвили в трубку.

– Just take this fucking gun avay from me! – взвизгнул Джек, требуя, чтобы «кольт» был наконец убран с его глаз долой.

– Заткнись, – рявкнул выведенный из себя Кайт.

– What do you mean with this «dzatknis»? – оскорбился Джек.

– Что значит – заткнись? – опешил Тутахашвили.

Положительно, от этой неразберихи просто голова шла кругом!

С грохотом положив револьвер на тумбочку, Кайт встал и, шелестя длинными полосатыми трусами, удалился в ванную комнату.

– Come on, – бросил он в трубку, остановившись перед зеркальным шкафчиком.

– Какой такой «камон», слушай? – закипел Тутахашвили. – Зачем орешь, зачем загадками говоришь? Ты – партнер, я – тоже партнер. Получается – два партнера. Но ты мне не начальник, понимаешь, чтобы орать.

– Я не ору, – проворчал Кайт, поочередно оттягивая оба нижних века, чтобы проверить, нет ли на белках красных прожилок. Ночка выдалась беспокойная, да и пробуждение не способствовало хорошему самочувствию. – Что там у тебя приключилось, Сосо? Что за переполох?

– На кладбище побывали гости, – многозначительно произнес Тутахашвили.

– Ага, – рассеянно повторил Кайт, размышляя, не принять ли ему для профилактики таблетку от несварения желудка или достаточно будет обычного набора антидепрессантов. – На кладбище побывали гости, я понял. Какие гости? На каком кладбище?

– На том самом. Где могила.

– Shit! – встрепенулся Кайт, услышав это. – Они хотели откопать гроб?

– Они его откопали, – произнес Тутахашвили соответствующим случаю замогильным голосом.

– Этого не может быть! Ты же говорил, что выставил пост!

– Я выставил пост.

– Ну?

– Злоумышленники погибли. Несчастный случай. Не справились с управлением и…

– Это хорошо, это просто замечательно, но почему они погибли уже потом, а не до того, как сунулись к могиле?

Задавая этот вопрос, Кайт взялся рукой за грудь. Он не был особенно впечатлительным человеком, но, подобно любому американцу, очень беспокоился о своем сердце, которое, как подсчитано, сокращается больше тридцати миллионов раз за год, без уикендов и отпусков. От сердечных болезней умирают чаще всего, и этот факт заставлял держаться настороже.