Есть такая болезнь - жизнь

– Иди, там с нынешним мужем пыхти. Надоела. Дурой была, дурой и умрешь. И что обидно способной дурой. Ничему тебя жизнь не учит. Все, иди.

====== Часть 167 ======

– Господи, Степа, он пьян?

– Вусмерть. Я никогда его даже выпившим не видел, а пьяным так тем более. Он нигде не останавливался, с самолета сразу позвонил, встретились на моей новой работе. Затем, пошли в ресторан, поговорили. Мама, расслабился мужик. Здесь не Москва, его никто не знает. Но как напился, вот из него поперло! Мозг отключился, остались одни эмоции, с правдой маткой. Вот еле до дивана его дотащил. Тяжелый, ужас. Дай плед, укрою, пусть спит. Надо родственникам сообщить, чтобы не теряли.

– Что он хотел?

– Чтобы я вернулся. Я ему нужен.

– Рад?

– Конечно. Мама, меня уговаривать работать в Москве, в ведущем институте, прилетел сам директор. Профессор. Он знаешь, какая величина!

– Да, догадываюсь. И самое главное он отец Юли.

– Мама она не делала от меня аборт. Она пыталась лечиться от бесплодия.

– Я так и думала. И что убедил? А как с жильем?

– Пока общага.

– Так продавать квартиру будем?

– Будем, чуть позже. Я сначала найду, что хочу купить, потом возьму ипотеку, потом продадим и покроем часть долга. Вот так. Я сейчас позвоню.

– Юля. Прости. Можешь пока только слушать. Приеду, поговорим. Твой отец у меня в Мурманске. Не теряйте, он останется на день. Как ты? Молчишь! Я люблю тебя. Хорошо, что слушаешь.

В трубке раздались гудки.

Юля поцеловала телефон, затем закружилась и побежала к Вере.

– Верунчик, папа в Мурманске, он задерживается. Мне Степан звонил. Сказал, что приедет.

– А ты?

– Трубку бросила. Ты думаешь, он хочет, уезжает, хочет, возвращается?! Нет, он еще за мной побегает!

– А потом?

– Потом… Он позвонил! Ура!!! Верочка, как я счастлива!

Тарас вошел в ординаторскую хирургии. Резекция кишечника была сделана в пределах опухолевой ткани и он хотел лично поговорить с хирургом. Докторскую он уже защитил, даже получил подтверждение ВАК. Дочери семь месяцев, Катя заканчивает шестой курс и стажируется в отделении хирургии. Говорят, что она очень способная, но коллектив ее не принял. Во-первых женщина, Во-вторых дочь зам директора, в-третьих его жена. И в–четвертых вести себя и поставить в коллективе не умеет. С одной стороны слишком тихая и скромная, с другой упрямая и дотошная. Тарас терпел ее слезы ежедневно. По ее словам все вокруг не правы, даже любимые деда Федя и дядя Боря. С братьями же она совсем не разговаривала, потому что обиделась. Как только он переступил порог ординаторской, она бросилась к нему и снова все ее милое личико было в слезах.

– Тарас, хочешь сына?

– Хочу, дальше что?

Мужчины дружно рассмеялись, а слезы полились с удвоенной силой.

– Я не хочу работать, я не могу.

Это уже походило на истерику. Он обнял ее и вывел из кабинета.

– Катя, Катенька так нельзя. Возьми себя в руки.

– Ты прокормишь меня с детьми?

– Ты хочешь все бросить?

– Да, я решила. Я не могу, они меня ненавидят, дразнят, смеются, издеваются. Я не могу разговаривать с больными, они ко мне пристают. Я буду домохозяйкой, ладно?

– Подумаем. И ради домашнего хозяйства ты училась на отлично?

– Пожалуйста!

– Хорошо, иди в мой кабинет, потом поговорим. Я к Петру Петровичу.

– Я буду тебя ждать.

– Потом у меня вскрытие, Посмотришь?

– Конечно.

Она ушла, слезы высохли.

– Петр Петрович, я по поводу Вашей резекции.

– Слушаю, а куда Вы реву дели?

– Зачем Вы так? Ей тяжело. Она не общительный человек. Все когда-то начинали.

– Я не понимаю, как Вы с ней живете, зануда. И еще, чуть что она говорит, мой папа так считает. И так понятно, кто у нас папа. Но авторитет на папе не построишь.

– Вы не так поняли, это для нее папа авторитет. Она не пытается показать, чья она дочь. Она считает, что ее папа всегда прав. Затравили девчонку. Вон Федор Яковлевич говорит, что она способная, что у нее есть перспектива. Что ж Вы так. Она в домохозяйки собралась. Ладно, я к Вам сказать, что оперировали Вы паршиво, и что теперь делать, решайте с Вашим начальством.

– Тарас Гаврилович, хорошо, что Вы здесь. Пройдемте в мой кабинет. А Катя где?

– Борис Александрович, я ее на вскрытие возьму. Рыдает день и ночь. Невозможно совсем.

– Я тебе и хотел сказать. Рыдает, при сотрудниках. Тут сам понимаешь, женщин не жалуют, а она совсем раскисла. Я ее беру на операции, так она сегодня отказалась.

– Мне сказала, что все бросает. Я ее к себе отправил, попытаюсь убедить.

– Ты уж постарайся. А то Иван за дочь не одну голову снесет. Слушай, ты Тамару Степановну знаешь?

– Да, мать Степы. А что?

– Шеф ее сегодня привел, представил и она у нас старшая сестра в отделении.

– Она хороший человек, но порядок наведет, с сестрами проблем не будет. С характером женщина, но дело знает.

– Дай бог. Муж?

– Нет, мужа никогда не было. Она одна его воспитывала. Я имею в виду официального мужа, она и родила его лет в двадцать. Мама ее дочкой называла.

– Они дружили?

– Да, как дружили? Мама следила за Степкой. Жил он у нас пока учился. Тамара Степановна приезжала редко. Степа только на каникулы летом. Подрабатывал он в Склифе. Мы второй мед окончили, с вашими не пересекались. Только по литературе.

– Хорошо. Я с мамой поговорю, может она на Катю подействует.

На следующий день когда хирурги вошли в ординаторскую, там уже была Люба. Она дождалась пока соберутся все. Одной из последних вошла Катя. Затем появился Борис и Валера.

Добрый день господа, коллеги. – начала свою речь Корецкая,

вот вошла я сегодня в ординаторскую и поняла, что за те пол века, как я пришла сюда работать ничего не изменилось. Так же мужской коллектив, те же у всех амбиции, самомнение. И так же нет поддержки товарища рядом. Не знаю, кто виноват. Заведующий. Директор, а может мы сами? Чего Вы боитесь в лице Екатерины Ивановны.? Конкуренции? Боитесь, что через пару, тройку лет будете рады ей ассистировать. Зачем Вы доводите человека до слез? Почему вместо того, чтобы протянуть руку помощи, подбодрить, объяснить. Вы стараетесь утопить друг друга. Это касается всех, особенно новеньких, молодых, а тем более женщин. Ко мне тоже было такое же отношение. Со мной не разговаривали пол года. За что, спросите вы. Отвечу. Я была женой ведущего врача клиники и дочерью директора. Ох как я ревела тогда. Правда, через год все изменилось. А через три это стало мое отделение. Через пять мне принадлежал весь институт. И пока я здесь работала, такого отношения между коллегами больше не было. Мы лучшие, только потому, что умели сознаваться в своей неправоте и признавать свои ошибки. Не нравится мне сегодняшнее положение вещей. А следовательно надо принимать жесткие меры. Я возвращаюсь на работу. Консультантом. Борис Александрович, организуйте мне пожалуйста рабочее место, и измените с Валерием Александровичем штатное расписание. Займусь кА я порядком в родной хирургии.

– Любовь Александровна, кабинет заведующего Вас устроит?

– Нет Борис Александрович, стол и кресло в ординаторской, пожалуйста.

– В течение часа, Вас устроит?

– Да, а пока подготовьтесь к обходу.

Валера с Борисом вышли в коридор.

– Лерыч, мы пропали.

– Боря, не так пессимистично. Мы с тобой у нее учились, и требования все знаем. Мы живем под одной крышей. Она тебе рубашки гладит каждое утро. Права она. Начнем с общей хирургии, а потом все отделения подтянем. Распустил я народ. Слушай, если действительно не взяться за дисциплину, то еще и отец на работу выйдет. А тогда мы точно пропали.