Эта гиблая жизнь

В коридоре уже слышались голоса и топот, в дверь пару раз заглянули любопытные мордашки.

– Я пойду, Ольга Васильевна, – Маша вздохнула, – только вот алгебру я так и не доделала, ладно, может, проверять не будут, или на переменке спишу.

– Ну, беги, беги, – провожая ее до двери, говорила Ольга Васильевна, – заходи ко мне после уроков, чаю попьем, у меня конфетки где-то есть...

«Надо Ирине Антоновне сказать, чтобы та ей пару не вкатила, – подумала она, – какая алгебра? Какие домашние задания? Как она вообще что-то вчера делала, если дома такое творится! Господи!.. А план-то я так и не написала! Ничего, на переменках попробую или на уроках, пока рисуют».

Нона уроках было некогда. Сначала ей привели второй класс, их пришлось рассаживать, объяснять, что нужно делать, без конца подходить к каждому, показать как правильно держать карандаш, похвалить загадочные каракули. А они все тянули руки, потрясая от нетерпения ими в воздухе, порою зажимая второй ладошкой рот, что бы не сорваться на зовущий крик «Ольга Васильевна-а-а!», и, все же, порою, срывались, и поэтому в классе было шумно. Она все боялась, что сейчас откроется дверь кабинета, и завуч, заглянув в класс, с недоумением спросит: «А почему так шумно?» Но пронесло. На переменке она побежала к грозной учительнице математики Ирине Антоновне и начала сбивчиво рассказывать про Машу, периодически повторяя: «Вы уж не ставьте ей двойку».

– Да что вы, Ольга Васильевна, ей-богу, что же я, зверюга какая? Надо ей помочь. Бедная девочка, хорошо хоть ее в этот бордель не втянули. Знаете, начнут подпаивать, пойдет по рукам... Смотрит на тебя порою такая восьмиклассница, а в глазах у нее то ли презрение, то ли снисхождение, будто думает про тебя: «Что, ты, училка, в жизни-то знаешь? Что ты видела? Тебя бы в мою шкуру!» Такое тоже бывает... Она хоть у Вас на льготном питании?

– Нет, я же не знала ничего. Просила в анкетах написать, у кого материальное положение тяжелое, но она не написала, я ее обязательно поставлю.

– В анкете! В анкете вам напишут те, кто понастырнее, понахрапистее, а кому действительно плохо, те молчат часто, стыдятся. Хотя тут не им стыдно должно быть, а правителям нашим. Мордой бы их всех в это дерьмо, которое они в стране развели... А детей своих знать нужно, без этого – никак. Впрочем, вы человек новый, вам все должна была Нина Максимовна рассказать, предупредить, да она все больше бумажки пишет. У нас социальной защитой Бурмистрова занимается, к ней подойдите, поговорите, она поможет.

Переменка уже заканчивалась, и Ольга Васильевна побежала на урок. Вторым уроком у нее была Мировая художественная культура в 10-м классе. Предмет достаточно новый, введенный в школе сравнительно недавно и трудный в преподавании, он требовал обширных знаний в различных областях искусства, истории, литературы. К этим урокам накануне приходилось долго готовиться, перелопачивать массу литературы, подбирать репродукции, музыку. Хотелось, чтобы дети не только что-то запомнили, но и прониклись атмосферой искусства, чувством прекрасного. Сегодня она рассказывала о море, о том, как оно всегда манило и пугало людей, разделяло их и связывало, о теме моря в искусстве: мифологии, поэзии, музыке и живописи. Она говорила о музыке слов, о красках мелодий, о жизни мертвого полотна. Под музыку, льющуюся из динамиков аудиоцентра, выведя на белый экран проектора изображение картины Айвазовского «Черное море», она читала негромко слова Крамского: «Это океан беспредельный, не бурный, но колыхающийся, суровый, бесконечный...»

После этих уроков она чувствовала себя опустошенной, отдавшей все, что имела, и даже несколько больше. Вот и теперь, когда 10-й класс ушел, она в изнеможении опустилась за учительский стол и уронила руки на колени, хотелось просто ни о чем не думать, а, может, тихонько всплакнуть, просто так, без причины.

Дверь класса распахнулась без стука, и галдящая толпа девчонок ее класса ввалилась в кабинет. Все они что-то одновременно говорили, почти кричали, размахивая руками. Особенно старалась Зойка Козлова, длинноногая, с короткой стрижкою, она легко перекрывала своим голосом всю толпу одноклассниц.

– Нет, Ольга Васильевна, вы представляете, как он ее довел, он ее ударил! Мы ему темную устроим!

– Тихо! – голос Ольги Васильевны, неожиданно для ее самой прозвучал властно и беспрекословно. – Все закрыли рот! Зоя, расскажи, что случилось, только внятно и по порядку!

Собственно, случилось то, что и давно должно было с лучиться. Лешка Ивченко уже давно выказывал знаки внимания тихоне Ане, только знаки его были, прямо сказать, больше подходящими для пятого класса, когда понравившуюся девчонку дергают за косички, толкают на переменке, прячут портфель. В восьмом классе подобное заигрывание со стремительно взрослеющими одноклассницами вызывало у последних не ответное понимание, а обиды и слезы. Стремительно развивающиеся девочки уже мечтали о любви, писали в заветную тетрадочку душещипательные стишки, строили глазки старшеклассникам и с презрением смотрели на своих былых товарищей по детским играм, которые продолжали пребывать в периоде золотого детства. Лешка, вдруг «запавший» на Аню, стал бодро использовать весь свой знакомый арсенал ухаживаний: ставил подножки, плевался из трубочки, мазал ее мелом, но та, вместо ответных, подобных же знаков внимания, сердилась, обзывала дебилом, обещала пожаловаться родителям и, наконец, не выдержав, треснула со всей злостью незадачливого кавалера учебником по голове. Пораженный Лешка, не задумываясь, отвесил ей ответную оплеуху. Аня разрыдалась, все девчонки возмутились и толпой ринулись к «классной маме» за справедливостью.

– Так, все понятно! На следующей перемене пришлите Лешку ко мне, скажите, пусть лучше сам придет, если я его искать пойду, ему будет хуже. Но, в любом случае, Аня, распускать руки ты не должна была, ударив его, ты ему дала моральное право на ответный удар... Сила женщины не в руках, мужчина все равно физически сильнее. Ну, мы об этом с вами отдельно поговорим... А сейчас – бегом на урок, вон уже звонок.

Третий урок в шестом классе прошел незаметно, «на одном дыхании», только лежащая на учительском столе пустая тетрадка «План воспитательной работы», пару раз попавшись на глаза, резко снижала настроение.

На переменке, не успели шестиклашки выйти, в дверях появился Лешка. За его спиной маячила «группа поддержки» в виде двух приятелей, но их Ольга Васильевна фазу же отсекла короткой фразой «Вас я не звала, подождите за дверью... За дверью, я сказала!», твердо повторила она, заметив явную попытку друзей просочиться вслед за Лешкой.

– Ну, я слушаю тебя, – сказала она, усевшись за свой стол.

Пока она сидела в декрете с Дашуткой, ей удавалось порой и почитать, причем то, что было под рукою, а попадались ей разные книги. Попалась как-то книга по психологии и там она вычитала массу интересных вещей, пожалев, что в институте психология им преподавалась, по их собственному выражению, «никак». В частности ей запомнилась глава про каналы поступления информации и их связь с положением глаз. Если глаза подняты вверх, то открывается зрительный канал, если вниз – эмоциональный, если смотрят вперед – словесный. Там говорилось, что бессмысленно отчитывать ребенка, когда вы возвышаетесь над ним; подняв на вас глаза, он отключает эмоциональный канал и просто видит здоровенного взрослого, возвышающегося над ним и размахивающего руками... Если вы хотите, чтобы ребенок чувствовал эмоциональный накал ваших слов, надо, чтобы взгляд его был опущен вниз. С тех пор, даже «воспитывая» свою маленькую Дашутку, Ольга Васильевна сажала ее порой на стол, а сама садилась рядом на табуреточку. Помогал ли этот прием, нет ли, но она свято в него верила. Вот и сейчас, с удовлетворением отмечая, что глаза парнишки опущены вниз, она повторила:

– Так я тебя слушаю!

– А чего она сама дерется! – наконец не выдержал тот.

– А правда, что же это она дерется? – подыграла ему Ольга Васильевна. – Ты сидишь, никого не трогаешь, а она дерется! Вот хулиганка-то! Так?

– Ну, да...

– Что, так оно и было? И ты к ней не лез, не приставал, спину мелом не измазал? Что же ты молчишь? Кто ей на прошлой неделе жвачку в волосы залепил, так что ей клок выстригать пришлось? Ты?

– Ну, я.

– Да будь это моя дочь, я бы в школу пришла да уши тебе пооборвала или к родителям твоим сходила, отца твоего пристыдила.

– А отец при чем?

«Отца-то он боится, – отметила для себя Ольга Владимировна, – им я тебя и прижму».

– А при том, что он такого паршивого, прости меня, мужика воспитывает, который на девушку, на одноклассницу, руку поднять не стесняется. Ты же мужчиной себя считаешь, или, может, девчонкой? А?

– Ну, не девчонкой же!

– А почему мужчин называют «сильным полом» знаешь? Нет, не по тому, что они физически сильнее, а по тому, что у них выдержка, характер, надежные они... А ты? Обычный подзаборный хулиган, способный только кулаками махать.