Эта сладкая голая сволочь

Разработка шла успешно, рыба клюнула на наживку.

Но вдруг в самый ответственный момент рыба забултыхалась и готова была сорваться с крючка.

Они заходили с разных сторон, но улов уходил из-под носа.

Этого бы им не простили.

Поступил приказ – уничтожить объект.

...Да, да, Ниночка, а как ты думала... Мы с твоим отцом были частью системы, я бы даже сказал, активной частью, уверенной в своей правоте. А самодовольная уверенность в своей правоте приводит к цинизму, к жестокости, которая становится нормой. Для нас это была работа. Как для других работа – писать музыку или точить детали. И то, что мы искренне верили в свое дело, только усугубляло ситуацию. Во-первых, слово «искренне» ничего не объясняет в подлых поступках. А во-вторых, если ты действовал осознанно цинично, то потом так же цинично мог отречься от того, что делал. Искренний же мудак – мудак безнадежный.

Блаженный Августин сказал: «Непонимание – не извинение. Непонимающие пойдут в ад».

Нам приказали уничтожить объект. Но как? Его охраняли двадцать четыре часа в сутки.

Самому объекту объяснили, что его окружают не только друзья. Он стал пугливым как лань.

На этих страхах мы и решили сыграть. В спецшколе учили, что правду можно выдумать и навязать врагу или партнеру как истинную, но по каким-то причинам ему неизвестную. Особенно это касается своей правды, которая есть у всех. И самый надежный помощник при этом – блеф.

Объекту в ходе вербовки дали понять, что существует кассета с компроматом на него. Чистый блеф, но, понимая, что практически у всех в шкафу имеется парочка скелетов и почти каждый, особенно из таких высоколобых, к которым принадлежал наш разрабатываемый, мучается этой самой своей правдой, мы не сильно рисковали. Он же, не будучи профессионалом и страшась полностью открыться своему дружественному окружению, заглотил наживку.

Он согласился встретиться. В последний раз и на своих условиях: я должен приехать один, объект же – в сопровождении охраны, которой я разрешу обыскать себя.

Встречу назначили в центре города, в моей машине, и времени мне давалось десять минут – на прослушивание пленки. Охрана оставалась снаружи, так как он не хотел посвящать в компромат никого.

После обсуждения условий наше начальство дало добро. Приказали соглашаться на все. Мое дело – заманить его в машину и продержать в течение хотя бы десяти минут. Об остальном должны были позаботиться другие агенты по выходе объекта из машины – мало ли случайных прохожих на улице, с зонтиками или иными полезными предметами...

Встреча должна была состояться через три дня.

Мы с твоим отцом ликовали – наша часть задания выполнена блестяще. Остальное – за другими специалистами. Плюнув на предосторожности (нас не должны были видеть вместе), мы крепко это отметили. Домой я вернулся часа в два ночи.

Там меня ждали. Гости, не дав зайти в квартиру, корректно, но настойчиво предложили проехаться с ними. Пришлось принять приглашение.

В эту ночь я попал к сотрудникам спецслужбы страны пребывания. Не будем уточнять как – у них были свои приемы и свои агенты. Они вышли на меня, чтобы спасти мне жизнь. Не за просто так, конечно.

Сначала я не хотел верить тому, что мне рассказали, несмотря на наличие подозрительных деталей операции, в которые меня ткнули носом. Тогда они показали фильм, предварительно предоставив весомые доказательства того, что он не фальшивка. Это была видеозапись, зафиксировавшая процесс минирования моей машины моими же коллегами. Мы с объектом должны были взлететь на воздух.

У меня за эти два раза по десять минут просмотра (я посмотрел запись дважды), как, говорят, случается перед смертью, вся жизнь пробежала перед глазами. Причем просматривал я обе эти пленки (одну реальную, другую, хоть и мысленную, но от этого не менее яркую), держа оголенные электрические провода в зубах. По крайней мере, у меня было такое ощущение.

Меня обуяла яростная ненависть – от живота веером. Я чуть не задохнулся.

Переведя дыхание и неимоверным усилием воли заставив себя выплюнуть эти провода, я понял банальную вещь (банальную для организации, на которую работал, – за время службы я сталкивался с подобным, но, как все смертные, когда речь идет о смерти, считал, что со мной такого не произойдет) – я пешка в большой игре, меня подставили. Слили-с.

Я почувствовал то, что наверняка чувствовал великий и несчастный утопист Зорге. Ему не только не верят на родине-уродине, той самой, ради которой он жил и работал, подвергая себя смертельной опасности, но и записали в список врагов народа.

В общем, как говорится в народной кэгэбэшной поговорке: даже если вы точно знаете, что у вас мания преследования, это вовсе не значит, что за вами никто не гонится.

Я в ловушке.

Известно – когда нет выбора, как правило, принимается самое правильное решение. Потому что оно единственное. В моем случае решением было – бежать. Исчезнуть. Раствориться в природе. Чтобы сохранить шкуру, оболочку. Потом ее можно будет наполнить любым содержимым. Я в тот момент так думал.

Знает ли Крымов о том, что меня решили убрать вместе с объектом?

На пленке я узнал несколько лиц, но твоего отца там не было. Новые друзья, приводя неопровержимые доказательства моего размена, упомянули знакомые имена, но и среди них не было имени Крымова. И все же... Я не верил теперь никому. Операцией руководил Крымов. Более того, он был ведущим, а я – ведомым. Если они вышли на меня, как могли ничего не знать о Крымове? Насколько Крымов в курсе? Не сотрудничает ли он с новыми друзьями? Или эти друзья только для меня новые? Возможно, он таким образом старается предупредить меня, не рискуя собственной головой напрямую? А если не сотрудничает?.. А если знал о планах руководства и не предупредил?.. Значит, сдал меня... А если не знал?.. Если все было решено за его спиной?.. Значит, подставляют и его самого...

Спрашивать новых друзей я не стал, это равнялось бы доносу.

Решил поговорить с твоим отцом. В моем положении это было, пожалуй, чрезмерным риском.

Я знал, что он должен вернуться в Москву на следующий день после завершения контакта. У меня имелся в кармане билет на ту же дату. Но совсем в другой конец мира. Еще для одного маленького дельца. Сейчас это был билет покойника. Четко представил себе свое пустое кресло в самолете.

У меня в распоряжении оставались кусок ночи (было пять утра, когда я вернулся домой), целый день и следующая ночь.

Для начала я принял контрастный душ, выпил крепчайшего кофе и практически съел полпачки сигарет, пытаясь думать. Прежде чем отправиться к твоему отцу, я должен был понять для себя, что намерен делать в том или ином случае.

Предположим, я пойму, что он знал... Тогда... Я, честно говоря, не представлял, что тогда. Посмотреть ему в глаза, как в классическом триллере положительный герой при встрече с отрицательным? Вызвать на дуэль, как принято между двумя благородными соперниками? Или застрелить, как принято в нашей профессии, на нашем рабочем месте?