Этьенн Бонно де Кондильяк

Здесь надо отметить три важных момента: (1) рассматривается не только то, что происходит в гипотетическом существе — статуе, но и реальный процесс — первые этапы развития ребенка; (2) возникновение знаний о своем теле и о телах внешнего мира здесь ставится в зависимость от действий ребенка, направленных на удовлетворение его потребностей, без которых была бы невозможна его жизнь; (3) сами эти приносящие знание о внешнем мире действия осуществимы лишь благодаря особому строению соответствующих органов тела — их подвижности и гибкости (см. там же, 288–289). К этим мыслям мы еще вернемся. Но последуем дальше за ходом мыслей автора «Трактата об ощущениях».

Пока статуя ощупывает лишь себя, она убеждена, что, кроме ее Я, ее тела, ничего не существует, что «она — все». Но рано или поздно рука ее натыкается на какое-нибудь внешнее тело. В этом случае в отличие от прежних ощущений, которые при прикосновении к какому-либо органу поступали и от руки, и от ощупываемого органа, здесь ощущение испытывает только рука; от тела, которое она осязает, такого ощущения не поступает.

Статуя узнает, что это тело не она, а нечто отличное от нее и находящееся вне ее. Она обнаруживает, что она не все, что ее тело имеет определенные границы, а за ними располагается много других тел. Так, движения руки статуи с необходимостью вызывают у нее ощущения, осведомляющие ее и о ее теле, и о телах окружающего ее мира. Именно ощущения: «…предположение, будто статуя переходит от себя самой к телам путем рассуждения, ошибочно, ибо нет такого рассуждения, которое могло бы помочь ей совершить этот переход», — говорит Кондильяк и разъясняет: телесная организация статуи (подобная нашей телесной организации) вынуждает ее, «чтобы она двигалась, осязала и получала при этом ощущение, заставляющее ее думать, что вне ее ощущающего существа… имеются протяженность и тела» (там же, 392).

Д’Аламбер писал: «…так как нет никакого отношения между каждым ощущением и предметом, который его вызывает, или, по меньшей мере, к которому мы его относим, то кажется немыслимым найти путем рассуждения возможный переход от одного к другому» — ведь это означало бы скачок через громадный, по-видимому непреодолимый, интервал (см. 6, 101). В первом издании «Трактата об ощущениях» цитировалось это высказывание Д’Аламбера и в полемике с ним приводилась обстоятельная аргументация, доказывающая, что переход от ощущений к вызывающим ощущения вещам, находящимся вне нас, к объективной реальности не только возможен, но и осуществляется каждым человеком, однако не посредством рассуждения, а посредством одного лишь ощущения. «Мне кажется, — говорит Кондильяк, — чтобы открыть, в чем заключается этот переход, нет необходимости рассуждать: достаточно коснуться (toucher). Ощущение твердости, пребывая сразу в двух отношениях — в одном отношении к нам, в другом — к чему-то вовне, есть как бы мост, переброшенный между душой и объектами: ощущения переходят по этому мосту и интервал оказывается несуществующим» (37, 1, 329–330).

Здесь в категорической форме подчеркивается, что опровержение субъективного идеализма всецело покоится на последовательном применении сенсуалистических принципов; что даже одно ощущение, а именно осязательное, не только обнаруживает наличие тел вне нас, но и сообщает нам об их температуре, форме, положении, о расстояниях и других пространственных отношениях между телами.

Некоторые западные исследователи обратили внимание на то, что Кондильяк в «Трактате об ощущениях» «отмежевывается от берклианского идеализма» (43, 212); что, оказавшись перед задачей найти «доказательство, которое с точностью устанавливает реальность тел», Кондильяк развивает в этой книге аргументацию, приводящую к выводу, что «мы постигаем вне нас находящуюся реальность, мир материи»; что философ «избавляется от Беркли» (52, XIX).

Люди обычно не сомневаются в том, что информация о существовании объектов внешнего мира и о всевозможных их характеристиках поступает к ним не только от органов осязания, но и от прочих органов чувств, в особенности от органов зрения и слуха. Сам Кондильяк в «Опыте…» разделял это мнение. В «Трактате об ощущениях» он обстоятельно доказывает, что различные органы чувств (каждый из которых без помощи осязания не в состоянии обнаружить, что вне нас существуют тела) получают уроки у осязания и в результате научается не только констатировать наличие внешних тел, но и выявлять различные их характеристики. Накопленный осязанием опыт связывает зрительные впечатления с пространственными отношениями. В результате суждения, к которым человек привык благодаря осязанию, настолько сливаются со зрительными ощущениями, что впоследствии глаза уже без помощи осязания определяют форму, положение, величину тел, расстояние между ними. Акустические впечатления благодаря опыту осязания связываются с суждениями о местонахождении источников, от которых поступают звуки, и с суждениями о расстоянии до этих источников. Позднее же органы слуха оказываются в состоянии определять направления и расстояния без помощи осязания. Только осязание научает нас «правильно слушать», так же как только оно учит нас «правильно видеть».

Получаемых нами осязательных ощущений и совершаемых нами телодвижений достаточно, чтобы осведомить нас о существовании тел внешнего мира и о присущих этим телам пространственных отношениях. Но есть весьма важное знание об этих телах, которое мы можем приобрести, только пользуясь одновременно и органами осязания, и другими органами чувств. В результате различных движений рук (то препятствующих обонянию, зрению, слуху, то устраняющих препятствия на их пути) человек обнаруживает у себя различные органы чувств, выясняет, в каких частях его тела они находятся.

Сопоставляя сведения о телах, доставляемые нам осязанием и обонянием, и открыв у себя органы обоняния, мы догадываемся, что запахи, ощущаемые нами, исходят от тел (см. 16, 2, 291).

Аналогичным путем люди определяют, что зрительные, акустические, вкусовые ощущения вызываются теми же телами, которые вызывают осязательные ощущения. Показания органов осязания в сочетании с показаниями прочих органов чувств убеждают человека в том, что окружающие его тела — это те предметы, которые вызывают у него все его ощущения (см. там же, 359). Обладая способностью вспоминать, воспроизводить в своем сознании ощущения, вызывавшиеся в прошлом телами, которых в данный момент перед нами нет, мы познаем существенное различие между тем, что происходит вне нас, в телах, и тем, что происходит в нас, в нашем сознании (см. там же, 275).

Пользуясь палками (примерно так, как это описано у Декарта), статуя определяет направления, углы, расстояния и другие пространственные отношения, на деле следуя правилам геометрии, хотя о геометрии она не имеет понятия. Не изучение геометрии и не врожденные идеи, а опытвынуждает ее признать, что именно такие пространственные отношения присущи телам вне ее (см. там же, 281). И один только опыт сообщает нам знание о присущих внешнему миру временных отношениях. К этому знанию нас приводит сопоставление смены наших идей, с одной стороны, и солнечного круговращения и связи событий, происходящих во внешнем мире, с солнечными круговращениями — с другой (см. там же, 327).

Обосновывая существование объективной реальности, Кондильяк выдвигает еще одну мысль. По его мнению, опыт статуи (или изолированного от общества человека) неизбежно должен показать ей, что и ее благополучие, и ее злоключения зависят от различных вещей, из которых складывается окружающий ее мир. Эта зависимостьстатуи от предметов внешнего мира, пишет философ, «не позволяет ей сомневаться в том, что вне ее существуют отдельные объекты (etres)» (там же, 351).

Дальнейшее развитие этих идей мы находим в «Искусстве рассуждения» (1775) и в «Логике» (1780). Мы замечаем, говорится там, что не сами производим впечатления, которые испытываем. Однако причины, вызывающие эти впечатления, несомненно существуют, ибо нет ничего, что не имело бы своей причины. Ведь и о существовании своих собственных органов мы узнаем лишь по их воздействиям друг на друга. Раз причиной наших впечатлений не являются наши собственные действия, значит, их причины — воздействия, получаемые нашими органами чувств извне. Следовательно, вне нас существуют какие-то объекты, производящие эти воздействия на нас, объекты, которые принято называть телами. Единственные источники достоверного знания — ощущения и всецело на них основанная очевидность разума. В истинах, доказанных этими, самыми надежными, источниками знаний, мы не можем сомневаться. Такой истиной является существование тел (см. 16, 3, 40). Хотя, называя вещь вне нас телом, мы не знаем, в чем заключается ее сущность, однако мы уверены в ее существовании. Далее, мы уверены, что существует движение, что все явления природы предполагают протяженность и движение, что различные движения, которые имеют место всюду и всегда, вызываются причинами, которые мы называем силами и которые, так же как протяженные тела и их движения, существуют вне и независимо от нашего сознания.

В книге американской исследовательницы Дж. Ф. Найт (1968) справедливо отмечается непоколебимое убеждение Кондильяка не только в существовании объективного мира, но и в том, что все происходящее в этом мире подчинено объективным законам (47, 297–298). Большинство философов-идеалистов выступают с нападками на материалистический объективизм Кондильяка, обвиняя его в игнорировании субъективного начала в человеке, в игнорировании человеческого Я, его своеобразия, его активности. Это обвинение против Кондильяка выдвинул еще в начале XIX в. Мен де Биран, а в наши дни его предъявляет Кондильяку Ж. Леруа. Он присоединяется к мнению Мен де Бирана, что доктрина Кондильяка игнорирует самосознание человека (см. 52, XXXIV). Как мы видели, в доктрине Кондильяка вовсе не игнорируется самосознание и субъективная сторона духовной жизни, а выясняется зависимость возникновения самосознания от взаимодействия между человеком и окружающим его миром. Г. Мадинье усматривает ошибочность позиции Кондильяка в том, что философ отвергает субъективистскую («мыслительную», по терминологии Мадинье) точку зрения и обращает внимание на процессы, совершающиеся в человеке, прежде всего «поскольку они наблюдаются или могут наблюдаться извне» (там же, IV), вследствие чего у Кондильяка «вся система сконцентрирована на объекте» (там же, 35). В работе Мадинье, где показано, что автор «Трактата об ощущениях» придавал первостепенное значение материальной и духовной активной деятельности человека, это обвинение выглядит особенно неубедительным. Для Л. Брюнсвика то, что находится за пределами психологической индивидуальности, какой она представляется непосредственному наблюдению, — «это не теологическая трансценденция или социальное внешнее (exteriorite), а удвоение внутреннего»(32, 585).

Поэтому Кондильяк, по словам Брюнсвика, ошибался, признавая вместе с Локком объективную основу субъективных явлений.

Подведем итоги: как бы ни относиться к позиции автора «Трактата об ощущениях», один факт, во всяком случае, не подлежит сомнению: в отличие от ряда философских проблем, получающих в различных работах Кондильяка или в различных высказываниях в одной и той же работе разные и даже противоположные решения, вопрос о существовании объективной реальности решался философом всегда однозначно, а именно положительно. При этом Кондильяк всегда утверждал, что реальность эта — не совокупность пребывающих вне нашего ума идей (этот взгляд он считал абсурдным), а все то, что, пребывая вне нас и воздействуя на наши органы чувств, вызывает у нас ощущения. Не случайно он с восхищением говорит о взглядах выдающихся материалистов XVII в. Ф. Бэкона и П. Гассенди.