Эти глаза напротив
Шрифт:
Подобных ему парнишек в холле клиники да и на территории вокруг здания скопилось как-то необычно много. Словно это была не клиника, а следственный изолятор.
Что вкупе с запретом на посещение не могло не вызвать вполне объяснимого волнения в постепенно увеличивающейся толпе родственников и друзей пациентов.
Но Магдалену вся эта толпа плебсов не интересовала. Она искренне не могла понять – какого черта? Почему ее, ЕЕ, саму Магдалену Кульчицкую, не пропускают к сыну?!
Она так разозлилась, что сейчас действительно больше всего на свете хотела попасть внутрь. Совершено
Встретиться с этим монстром? Назвать его сыном?! Да еще и с максимальной искренностью демонстрировать свое раскаяние и якобы проснувшееся материнское чувство?!!
Нет-нет, даже и не просите! Да ее от одного вида этого… как его… Павла тошнит! А ведь надо будет еще и прикасаться к нему! По-матерински…
Но Ламин умел быть убедительным. Тем более что общался он теперь только в своем истинном обличье, не утруждаясь наведением морока.
И сопротивляться гипнотическому воздействию желтых глаз с вертикальными зрачками Магдалена не могла. А уж когда Аскольд Викторович улыбаться изволил! И между зубов мелькал раздвоенный язык…
В общем, она согласилась. Согласилась взять изящный золотой медальон на цепочке и вручить его Павлу в знак примирения. И обязательно проследить за тем, чтобы он надел медальон. А еще лучше – надеть самой, сопроводив ритуал материнским поцелуем…
Фу, мерзость какая!
Но – чего не сделаешь ради сына!
Да, ее сын – Сигизмунд! А все бредни насчет анализа ДНК Магдалена оставила за границей сознания. Просто не пустила эту информацию внутрь.
Ее разум не желал принимать неправильную реальность. Еще тогда, в момент появления на свет этого… этого…
Магдалена помнила то ощущение огромного облегчения и счастья, когда после очередного приступа жуткой боли вдруг услышала плач родившегося человечка.
Человечка…
Она не обратила внимания на исказившееся лицо доктора, принявшего ребенка. И со счастливой улыбкой спросила:
– Кто у меня?
– Мальчик, – глухо произнес один из лучших акушеров-гинекологов Москвы Иосиф Львович Либман, который вел беременность Магдалены.
– Покажите мне его!
– Вам надо отдохнуть, а потом…
– Покажите мне его! Немедленно! Я ведь слышу, как он плачет! Плачет – значит, здоров!
– Не совсем так…
– Дайте мне сына!
И тогда Либман протянул ей завернутого в пеленку младенца…
И Магдалена закричала.
Закричала от ужаса.
Потому что в пеленке ворочалось, кряхтело и требовательно орало НЕЧТО. Ни ушей, ни бровей, ни глаз – на их месте какие-то щелки. А эта мерзкая чешуя!
И вот ЭТО девять месяцев сидело у нее в животе?!!
Разум зашатался и устремился к краю пропасти, за которой утробно булькало безумие. Потом пришла спасительная тьма – Магдалена потеряла сознание.
А когда очнулась – рядом стоял улыбающийся Венцеслав, с гордостью разглядывая лежащего у него на руках ребенка. Заметив открывшиеся глаза жены, ласково произнес:
– Спасибо тебе, родная! Я не ошибся в выборе супруги. Ты произвела на свет прекрасного сына!
– Я? – Магдалена наморщила лоб, вспоминая. Ведь что-то не так, что-то явно не так, там
какой-то ужас с ребенком.Но в этот момент раздалось негромкое покашливание. За спиной мужа Магдалена заметила Либмана. Тот делал ей какие-то знаки, указывая на ребенка и явно призывая молчать.
– Ну, не я же, – усмехнулся Венцеслав, укладывая ребенка рядом с матерью. – Хотя некоторое отношение к его появлению на свет я все-таки имею. Да, дорогая?
И он нежно поцеловал сначала щеку Магдалены, а затем – чистый лобик малыша.
Который смешно поморщился от прикосновения губ и зачмокал во сне.
Ангельски красивый малыш с чистой кожей и золотистыми завитками, выглядывавшими из-под кружевного чепчика.
И Магдалена поняла – то, что она видела недавно, всего лишь родовая горячка, бред. На самом деле вот этот ребенок – ее! Совершенный, каким и положено быть чистокровному потомку аристократов.
И всем сердцем, всем своим существом женщина мгновенно прикипела к этому мальчику. К Сигизмунду.
Либман потом нес какую-то чушь насчет Марфы, спрашивал, что делать с больным ребенком. Но Магдалена и слышать ничего не хотела. А урода велела закопать где-нибудь в лесу, все равно такие долго не живут – Иосиф Львович сказал.
И больше о монстре ни разу и не вспомнила, полностью погрузившись в заботы о Сиги.
Но чудовища – на то и то чудовища, чтобы портить жизнь нормальным людям. Выжил ведь, тварь зеленая! Да еще и Сиги подставил, влез в его забавы!
И вся жизнь полетела под откос!
Ненавижу!
А ей надо полюбить. Нет, не так. Преодолеть ненависть и отвращение ради спасения Сигизмунда.
А потом монстра заберут, и он навсегда исчезнет из их с Сиги жизни.
Ну да, возможно, и не навсегда, да еще и новые уродцы могут появиться на свет, если у тех змеев все получится. Но к этому времени ни ее, ни Сиги не будет ни в Москве, ни в России.
Вступив в права наследства после смерти Венецеслава (а что делать, он сам виноват!), они с Сиги продадут его бизнес, всю недвижимость и уедут в Норвегию.
На ее родину. Где живут цивилизованные, спокойные, толерантные люди. Там найдут Сигизмунду подходящую невесту, купят замок среди фьордов и забудут все случившееся, как страшный сон!
Но для этого надо сейчас, сегодня, попасть внутрь здания и добраться до этого чешуйчатого. Потому что на вторую попытку ее сил не хватит.
Да и Ламин сказал, что это срочно.
Хотя насчет срочности она и сама все прекрасно понимает.
И вот – на тебе! Стоит на пути этот шкаф в черном и слышать ничего не хочет! Тупое быдло!
Магдалена почувствовала, как внутри поднимается черная волна злобы и ярости. Она сейчас очень хорошо понимала своего мальчика! Такое наслаждение – получить полную власть над унтерменшами!
В частности – вот над этим куском мяса! И резать этот кусок медленно-медленно, упиваясь его болью…
– Отойдите, женщина! – набычился секьюрити, ощутив пробежавший вдоль спины холодок от взгляда этой рыжей тетки. – Сказано вам – нельзя! Приходите в другой раз.
Магдалена стиснула зубы, задыхаясь от бессилия. Оглянулась по сторонам, словно ища поддержки.