Этика свободы

5. Irving Dillard, ed., One Man's Stand for Freedom (New York: Alfred A. Knopf, 1963) pp. 489-91.

6. Bertrand de Jouvenel, "The Chairman's Problem," American Political Science Review (June 1961): 305-32; Основная часть данной критики взглядов де Жувенеля выходила на итальянском языке в Murray N. Rothbard, "Bertrand de Jouvenel e i diritti di proprietii," Biblioteca della Liberta, no. 2 (1966): 41-45.

Глава 11. Знание, правда и ложь

Наша теория прав собственности может быть использована для того, чтобы разобраться с запутанным узлом комплексных проблем, поднятых вокруг вопросов знания, лжи и правды и распространения этих знаний. Имеет ли Смит право (и опять же, напомним, речь идет о праве, а не моральности или эстетичности реализации этого права) напечатать и распространять утверждение, что “Джонс – лжец” или “Джонс – осужденный преступник”, или “Джонс – педераст”? Здесь существует три логических возможности: (а) что утверждение относительно Джонса – правда; (б) что это ложь и Смит знает, что это ложь; или (в) как чаще всего и бывает, что истинность или ложность утверждения находится в неопределенной области и ее нельзя точно выяснить (т.е. например, в указанном случае то, является ли кто-либо “лжецом” зависит от того, как много и насколько намеренно индивид говорил; в связи с этим осуждение его как “лжеца” - это область, в которой индивидуальные суждения будут существенно различаться).

Представим себе, что утверждение Смита определенно истинно. Очевидно в таком случае, что Смит имеет безусловное право печатать и распространять утверждение, так как в его праве собственности делать это. Естественно, что в праве собственности Джонса, в свою очередь, попытаться опровергнуть утверждение. Однако нынешние законы о клевете признают действия Смита незаконными, если они предприняты “злонамеренно”, даже если информация правдива. Но ведь очевидно, что законность или незаконность действия должна зависеть не от намерений действовавшего, а только от объективной природы действия. Если действие объективно не направлено на агрессию, то оно должно быть признано законным независимо от благожелательных или, напротив, злонамеренных мотивов действовавшего (хотя последнее, несомненно, может повлиять на оценку моральности действия). И это утверждение избавляет нас от объективных трудностей в определении индивидуальных субъективных мотивов каждого действия.

Тем не менее, может быть выдвинуто суждение о том, что Смит не имеет права печатать такие утверждения потому, что Джонс имеет “право на частную жизнь” (его “право человека”), которое не имеет права нарушать Смит. Но существует ли такое право на частную жизнь? Как оно может существовать? Как может существовать право силой запретить Смиту распространять знание, которым он владеет? Конечно же, такого права не может быть. Смит владеет своим телом и имеет право собственности на знание внутри собственной головы, включая его знание о Джонсе. И, следовательно, он имеет производное право печатать и распространять это знание. Как и в случае с “правом человека” на свободу слова, не существует права, как “право на частную жизнь”, кроме права на защиту собственности от вторжения. Единственное право на “частную жизнь” - это право защиты своей собственности от других. Иными словами, никто не имеет права взламывать дом другого человека или прослушивать чужие телефонные разговоры. Прослушивание телефонных разговоров определенно является преступлением, но не из-за нарушения неопределенного и запутанного “права на частную жизнь”, а из-за нарушения прав собственности лица, которое прослушивают.

В настоящее время суды делают различие между “публичными лицами”, которые не могут ссылаться на “право на частную жизнь” при упоминании в масс-медиа и “частными лицами”, в отношении которых такое право подразумевается. Очевидно, что такое различение ошибочно. Для либертарианца каждый имеет одинаковые права на свою личность и блага, которые он находит, наследует или покупает – а какое-либо отличие в правах прав собственности одной группы относительно другой, напротив, считается нелегитимным. Если бы существовало некое “право на частную жизнь”, то простое широкое упоминание в прессе (т.е. предыдущая потеря “права”) едва ли привело бы к полному лишению такого права. Нет, единственным правильным курсом будет заявить, что никто не имеет этого иллюзорного “права на частную жизнь” или права не упоминаться в прессе; но что каждый имеет право на защиту своей собственности от вторжения. Никто не может иметь прав собственности на знание в голове другого человека.

В последние годы дела связанные с документами Пентагона и Уотергейтским делом вывели на первый план такие частные вопросы, как «привилегии» журналистов и «право публики на знание». Должен ли, к примеру, журналист иметь право «защиты источников информации» в суде? Многие люди утверждают, что журналисты имеют такое право, базируя свою точку зрения на: (а) специальных «привилегиях» конфиденциальности, предположительно относящихся к журналистам, юристам, врачам, священникам и психоаналитикам; и/или на (б) «право публики на знание» и, соответственно, на необходимость распространения максимально возможного знания через прессу. Однако оба эти аргумента очевидно ложны. Что касается второго, то ни один индивид или группа (и, следовательно "публика") не имеет права знать что-либо. Они не имеют прав на знание, которое имеют другие люди и которое они отказываются распространять. Если человек имеет абсолютные права на распространение своих знаний, то он имеет производное право и не распространять это знание. Не существует «права публики на знание», существует лишь право знающего распространять или не распространять свое знание. Так же и ни одна профессия, будь то журналисты или врачи, не может требовать специальных прав конфиденциальности, которых ни у кого более нет. Права на свободу и собственность должны быть универсальными.

Решение проблемы источников информации журналиста, на самом деле лежит в праве лица обладающего информацией – любого лица – сохранять молчание, не распространять свое знание, если оно само того не желает. Поэтому не только журналисты и врачи, но каждый должен иметь право защищать свои источники информации или сохранять молчание – в суде или где-либо еще. И это, конечно же, дополнение нашей жесткой критики обязательной явки в суд по повестке. Никто не должен принуждаться к свидетельству, не только против себя (согласно Первой Поправке), но и против или за кого-либо другого. Обязательное свидетельство само по себе – главное зло во всей этой проблеме.

Есть, однако, исключение из права использования и распространения знания, которым владеет человек: а именно, если собственность на это знание была ему дана кем-либо как условная, а не абсолютная. Так, представим себе, что Браун разрешает Грину войти в свой дом и показывает ему свое изобретение, которое держит в секрете, но показывает только при условии, что тот сохранит информацию в тайне. В таком случае Браун дал Грину не абсолютное право на знание о своем изобретении, а только условное - право распространения информации об изобретении Браун оставил за собой. Если Грин все равно разгласит информацию, то нарушит зарезервированные Брауном за собой права на распространение информации и, следовательно, может быть признан вором.

Нарушение прав изобретателя (в обычном праве) эквивалентно нарушению контракта и краже собственности. Предположим, Браун изобретает улучшенную мышеловку и продает ее широкой публике, но ставит на каждую мышеловку клеймо «изобретение Брауна». В таком случае он продает не полное право собственности на мышеловку, а право делать все что угодно с мышеловкой, кроме изготовления и продажи мышеловок идентичной конструкции. Право продажи мышеловок Брауна на неограниченный срок зарезервировано за Брауном. Таким образом, если покупатель мышеловки Грин зайдет дальше и станет продавать идентичные мышеловки, то он нарушит свой контракт, а также право собственности Брауна и теперь подлежит наказанию как вор. Таким образом, наша теория прав собственности включает контрактную защиту прав изобретателя.

Частое замечание звучит так: хорошо, пусть для Грина преступно производить и продавать мышеловку Брауна; но давайте предположим, что кто-то еще, Блэк, кто не заключал контракта с Брауном, случайно видит у Грина мышеловку и затем начинает производить и продавать ее копии? За что он может быть наказан? Ответ состоит в том, что, как и в нашей критике торгуемых инструментов, никто не может получить большего титула собственности на что-либо, чем было продано или передано иным способом. Грин не владел полным правом собственности на свою мышеловку согласно контракту с Брауном – по этому контракту он не владел правом изготовления ее копий. Следовательно, и права Блэка на владение идеями в его голове, не могут быть большими, чем права Грина и поэтому он тоже станет нарушителем прав собственности Брауна, даже если сам и не заключал прямого контракта.

Конечно же, могут проявиться некоторые трудности в реальном применении Брауном права собственности. А именно в том, что во всех случаях предполагаемой кражи или другого преступления, ответчик считается невиновным, пока не доказано обратное. Брауну будет необходимо доказать, что Блэк (в случае с Грином это не представляет трудности) имел доступ к мышеловке Брауна и не изобрел аналогичную конструкцию самостоятельно и независимо. По самой природе вещей, уникальность и принадлежность конкретному уму одних продуктов (книг, картин и т.д.) проще доказать, чем других (например, тех же мышеловок) [критику подхода Ротбарда читайте в работе Стефана Кинселлы «Против интеллектуальной собственности»:Прим. ред.]. [1]