Этика свободы

В современной Америке, ситуация с вооруженными силами является ярким исключением из общей практики – в остальном каждый имеет право покинуть свою работу независимо от ранее данного «обещания» или заключенного контракта. [3] К сожалению, при этом суды, отказываясь принуждать работника к конкретной работе (а попросту говоря, отказываясь порабощать его), запрещают ему выполнять подобную работу у другого работодателя на срок исходного соглашения. Если кто-то подписал контракт на работу инженером в компании ARAMCO на пять лет и затем покидает работу, то суд запрещает ему выполнять аналогичную работу у другого работодателя на остаток этих пяти лет. Очевидно, что от такого ограничения остается лишь один шаг до прямого насильственного порабощения и что такие ограничения должны быть категорически недопустимы в свободном обществе.

Так что же, работодатели не имеют никаких средств воздействия на таких переменчивых работников? Конечно имеют. Они могут, если желают, заключить добровольное соглашение о «черном списке» нелояльных работников и отказаться нанимать их. В свободном обществе это находится полностью в рамках их прав; но не в их правах насильственно препятствовать ушедшему работнику добровольно наниматься к кому-либо другому. Допустимо и еще одно средство воздействия. Представим, что Смит, когда заключал свое соглашение на добровольное пожизненное рабство, он получил взамен оплату в $1000000 в оплату будущих услуг. Очевидно, что «Джонс корпорейшн» передало титул собственности на $1000000 не безусловно, а условно с условием его последующей пожизненной службы. Смит имеет абсолютное право изменить свое решение, но при этом он теряет право удерживать $1000000. Если он поступает так, то он крадет собственность «Джонс корпорейшн» и, соответственно, должен вернуть $1000000 плюс проценты. Так как титул собственности на $1000000 был и остается отчуждаемым.

Давайте рассмотрим случай, кажущийся более сложным. Представим себе, что известный актер соглашается появиться в конкретном театре в заданное время. По какой-то причине он не появляется. Должен ли он быть принужден появиться в эту или другую определенную дату? Конечно нет, так как это было бы принудительным порабощением. Должен ли он быть принужден, как минимум, компенсировать владельцам театра расходы на рекламу и иные расходы, предпринятые в связи с ожиданием его присутствия? И вновь нет, так как соглашение было простым обещанием, касающимся его неотчуждаемой воли, и это решение он может изменить в любой момент. Иными словами, пока киноактер не получил никакой собственности владельцев театра, он не совершает у них (или кого-либо еще) никакой кражи, и, поэтому, не может быть принужден к выплате ущерба. Владельцы театра действительно могли строить планы и инвестировать в них в ожидании, что актер появится, но это их собственный риск. Владельцы театра не могли ожидать, что актера можно будет принудить к оплате их плохого прогнозирования и выбора ненадежного партнера. Владельцы заплатят за свою ошибку излишнего доверия актеру. Держать обещания может считаться более моральным, чем их нарушать, но любое насильственное принуждение к моральному поведению не должно выходить за рамки наказания кражи или нападения, иначе оно само становится вмешательством в права собственности, которое недопустимо в либертарианском обществе.

И вновь, если актер получил авансовый платеж от владельцев театра, то его удержание денег при невыполнении условий контракта будет имплицитной кражей собственности владельцев театра и актер может быть принужден вернуть деньги.

Специально для утилитаристов, которые шокированы следствиями данной доктрины, заметим, что многие, если не все указанные проблемы могут быть легко сняты в либертарианском обществе, если с обещающего будет запрошена гарантия исполнения контракта в пользу получателя услуг по исходному соглашению. Иными словами, если владельцы театра хотят застраховаться от риска непоявления актера, они могут отказаться подписывать контракт без сопровождающей его гарантии. В этом случае актер в рамках соглашения о его грядущем появлении соглашается выплатить владельцам театра определенную сумму в случае если не появится там в оговоренное время. Так как деньги, безусловно, отчуждаемы, такой контракт будет удовлетворять нашему критерию передачи титулов собственности и будет действительным и защищаемым контрактом. Так актер может подписать следующую гарантию: «Если я не появлюсь в театре X в такую-то дату и такое-то время, то я обязуюсь до такой-то даты выплатить владельцам театра такую-то сумму». Нарушение гарантии будет имплицитной кражей собственности владельцев театра. Если же владельцам театра не удается получить гарантию исполнения как часть соглашения, то они должны быть готовы к последствиям возможного его невыполнения.

Как заметил в своей важной статье А.В.Б Симпсон, гарантии исполнения контракта в Средние века были правилом не только для сделок по персональным услугам, но и для всех остальных контрактов, включая продажу земли и денежные займы. [4] Такие гарантии исполнения эволюционировали на рынке в добровольные штрафы или штрафные санкции, по которым участник контракта обязывал себя заплатить обычно сумму, вдвое превышающую сумму вовлеченную в контракт в случае невыплаты долга или неисполнения контракта к согласованной дате. Добровольное внесение в контракт штрафных санкций служило для него мотиватором выполнения контракта. Так, если А согласился продать Б участок земли за оговоренную цену, каждый из них должен обязать себя выплатить оговоренную сумму, обычно двойную цену контракта в случае невозможности его исполнения. В случае денежного долга, называемого «обычная денежная гарантия», некто, занявший $1000 соглашается заплатить $2000 в случае, если не сможет заплатить $1000 к указанной в соглашении дате. (Или, более строго, обязательство выплатить $2000 является условным относительно выплаты должником $1000 к указанной дате. Отсюда и термин «условные штрафные санкции».) В описанном выше контракте о персональной услуге, представим, что непоявление актера приведет к убыткам театра в $10000; в этом случае актер должен подписать гарантию исполнения контракта на $20000 в случае своего непоявления. В таком контракте владелец театра защищен и не присутствует никакого ненадлежащего принуждения к выполнению простых обещаний. (Очевидно, что оговоренные штрафные санкции не обязательно должны составлять удвоенную вовлеченную сумму – они могут составлять любую оговоренную сторонами сумму. Двойное возмещение было традиционным в Средние века и раннее Новое время в Европе.)

В рамках своей статьи Симпсон пересматривает ортодоксальный исторический взгляд на развитие современного контрактного права: взгляд на возмещение убытков как на защиту простого обещания, хотя и с оговоркой, что она была необходима для создания рабочей системы защиты контрактов при установлении базовых прав собственности в системе обычного права. Симпсон же показывает, что развитие в Англии концепции возмещения убытков в шестнадцатом и семнадцатом столетиях не было результатом внезапно возникшего внимания к нуждам бизнеса, а просто заменой быстро исчезающему институту штрафных неустоек, который верой и правдой служил бизнесу в течение многих столетий. Также Симпсон указывает, что инструмент гарантий исполнения показал себя как достаточно гибкий инструмент для обслуживания как простых, так и сложных контрактов и соглашений. Гарантии исполнения была достаточно формальной для защиты от мошенничества и в то же время, очень простой в исполнении и защите, удобной для коммерческих транзакций. Более того, за столетия использования кредиторы почти не обращались в суды за «возмещением издержек» (приказами о «вызове в суд по иску о нарушении договора за печатью»), так как «издержки» заранее фиксировались в самом исходном контракте. Как пишет Симпсон:

«с точки зрения кредитора контракты, в которых штрафные санкции фиксируются заранее, весьма притягательны, особенно, если альтернативой является определение ущерба судом». [5]

Но почему исчезли гарантии исполнения? Потому что суды начали отказывать в защите таких обязательств. По какой-то причине, возможно из ложно понятой «гуманности» или из более низменных побуждений, например, получения специальных привилегий, суды начали ставить палки в колеса жесткого применения закона в области защиты полного исполнения контрактных обязательств. Так как гарантия исполнения значила, что «при любой задержке исполнения контракта к выплате следует вся неустойка». [6]

Поначалу, в елизаветинские времена, Высокий канцлерский суд начал вмешиваться освобождением от ответственности должника (лица принявшего обязательство) в случаях «крайних трудностей». В начале семнадцатого столетия это послабление распространилось на все случаи неудач должника, а также на случаи, когда он выполнил обязательства с небольшой задержкой – в этом случае он обязывался к выплате цены контракта плюс то, что суд считал «надлежащим ущербом» - таким образом, снижая должнику размер ранее согласованных штрафных санкций. Вмешательство продолжилось и в последующие годы до тех пор, пока в 1660-1670х годах канцлерские суды просто не объявили любые штрафные санкции незаконными в любых контрактах, требуя от лица несущего обязательства выплаты цены контракта плюс неустойку, рассчитанную через ставку процента, плюс «надлежащий ущерб», определяемый собственно судом – обычно жюри. Это правило было быстро подхвачено мировыми судами в 1670е и затем формализовано и узаконено на рубеже восемнадцатого столетия. Естественно, вследствие отказа судов защищать их, институт штрафных санкций быстро отмер.

Крайне неудачное подавление института гарантий исполнения было результатом применения ошибочной теории защиты контракта, которую привнесли в первую очередь суды, а именно: что целью защиты контракта является компенсация кредитору (или лицу, владеющему обязательством) до исходного состояния, т.е. до состояния, в котором он находился до заключения контракта. [7] В более ранние века суды считали, что «компенсация» состоит в защите гарантии исполнения и штрафных санкций; но затем легко изменили свое мнение и решили, что назначенный судом «ущерб» будет достаточным, тем самым, смягчая «суровость» добровольно назначенных штрафных санкций. Однако теория защиты контракта ничего общего не имеет с «компенсацией»; ее цель всегда должна состоять в том, чтобы защитить права собственности и предотвратить имплицитную кражу путем нарушения контракта, по которому передаются титулы прав собственности. Защита титулов собственности – только она является целью бизнеса защитных агентств. Симпсон проницательно пишет о

«тяготении двух идей. С одной стороны, мы имеем идею о том, что настоящей функцией институтов контрактного права является, насколько возможно, защита выполнения контракта [т.е. защита штрафных санкций]. С другой – у нас есть идея о том, что достаточной функцией закона является возмещение потерь, возникших вследствие неисполнения контрактов».

Последний подход накладывает тяжелые ограничения на энтузиазм, с которым люди подходят к требованиям исполнения контракта; более того, в контрактах на персональные услуги (как, например, в случае с нашим актером) «праву расторжения контракта» приписывается положительная ценность, так как нарушающая сторона принуждается к выплате компенсации. [8]

Как насчет договоров дарения? Должны ли они защищаться законом? И вновь, ответ зависит от того, было ли дано простое обещание или произошла реальная передача титулов собственности. Очевидно, если А говорит Б, «настоящим я дарую тебе $10000», то переход титула собственности присутствует и контракт защитим; А после этого не может требовать назад свои деньги. С другой стороны, если А говорит «я обещаю передать тебе $10000 в течение года», то это простое обещание, то что в римском праве называлось nudum pactum (соглашение без исковой силы), и соответственно такой контракт не может защищаться. [9] Получатель может только надеяться на то, что даритель исполнит свое обещание. Если же с другой стороны, А говорит Б, «я настоящим обязуюсь передать тебе $10000 в течение года», то это декларация будущей передачи и она должна защищаться.