Это будет вчера
Шрифт:
Я перевел дух. И оторвал взгляд от газетных строчек. И посмотрел в окно. И увидел огромный лунный шар, низко свисающий над балконом. Мне не хотелось читать эти строки, написанные болью, раскаянием. Но, поборов себя, я решил во что бы то ни стало узнать правду…
Дальше Григ, мой старый верный друг, которого я любил и которого знал как никто, очень подробно, детально описывал само преступление. И от этой подробности, этой детальности, мороз пробегал по коже и становилось еще страшнее. Неужели преступник, который к тому же был и невменяем, способен вспомнить все до такой точности. Рука с поднятым оружием, страх и просьба о пощаде в глазах рыжеволосой
И заканчивал свое признание Григ так:
<174>Мне очень жаль. Нет, не себя. Я тут ни при чем. И названия нет тому, что я совершил. Человеческий мозг еще не придумал такое название и, наверное, не придумает. Мне очень жаль, что все эти годы я ходил по земле. И земля держала меня. И небо простиралось надо мной и даже светило солнце, на которое я никогда не имел права. И если существует иной мир, мне очень жаль, что и он примет меня. Пусть даже в качестве грешника, но примет. Если честно, я имею право лишь на пустое пространство и то, в котором меня не должно быть…
Я отшвырнул газету в сторону. И еще долго сидел неподвижно, уставившись в одну точку на стене. Нет, было страшно даже не само признание Грига. Было страшно, что он когда-то забыл, сумел забыть о преступлении. И это страшно не только для него. Но и для каждого из нас. Это означало, что наша психика настолько непредсказуема, что каждый может очутиться на месте Грига…
Сегодня вечером суд. Славик не преминул упомянуть, что известная во всем мире следственная группа работает молниеносно.
Я взглянул на часы. Было уже поздно. Видимо, уже вынесено заключение суда. И Грига ждала смерть. Я поежился. Смерть. Я никогда не желал думать о ней. И если такие мрачные мысли и умудрялись иногда посещать меня, я их не боялся. Слишком я любил жизнь. И отлично понимал, что смерть это ее продолжение и ее дар, с которым мы хотим или не хотим – должны смириться. И благодарно принять.
И все же сегодня, вспомнив Грига, чистюлю и аккуратиста, всю жизнь бежавшего от старости и боявшегося думать о смерти, мне стало невыносимо горько за него. Но судя по фотографии, по его уверенному взгляду, мне показалось, что ему уже не страшно. Что страх за себя, который мешал ему жить, накануне гибели вдруг покинул его. Словно жизнь на прощанье подала ему последнюю милостыню.
И мне так захотелось почувствовать рядом с собой плечо Мышки. Мне захотелось, чтобы она взяла мою ладонь и потерлась ею о свою теплую щеку, как у ребенка, и сказала:
– Ничего, Фил. Ты поверь, все будет хорошо. И Григу тоже будет хорошо. Ведь мы не можем знать, где лучше – здесь, на земле, или далеко за ее пределами.
И тогда бы я окончательно успокоился. И успокоил свое бешено стучащее сердце. Ведь я не испытывал ненависти к Григу, как к преступнику. Может быть, истому, что где-то в глубине своего подсознания не мог смириться и не мог поверить в его преступление.
Но Мышки все не было. И я стал волноваться. Где может шататься эта взбалмошная девчонка в позднюю ночь? И я прислушивался к шагам по лестнице. Но в гостинице царила тишина. Ну не на суде же она? К тому же ее туда не допустили. Суд был объявлен закрытым.
И я откинулся в кресле, прикрыв глаза. Я устал ждать и слегка задремал.
Проснулся я от гула в соседнем номере. Значит, уже явилась с суда эта замечательная компания правосудия. Голоса становились
все громче – видно, блюстители порядка что-то не поделили. Но мне на них было глубоко плевать. Меня интересовало одно – где Мышка? И разговаривать с ними после признания Грига у меня не возникало желания.И я перемахнул через балкон, чтобы удостовериться – не с ними ли Мышка. Но, увы. Только Ольга и Дьер. Ольга сидела в мягком кресле, закрыв лицо руками. А Дьер расхаживал взад-вперед по комнате, нахлобучив еще ниже на лоб свою шляпу, и его глаза метали холодные льдины.
– Я не знаю, Дьер, пойми, я не знаю, – сквозь слезы говорила Ольга. – Он уже свое получил. Он уже все понял. Я не хочу его смерти, Дьер.
– Ольга, – спокойно начал Дьер. Глаза его выдавали раздражение. Ты сама этого хотела. Ты сама меня об этом просила. И отступать не в моих правилах. Ты прекрасно сыграла свою роль. Найди же мужество довести ее до конца!
– Я не хочу! – закричала Ольга. – И уже не могу! Мне уже это не нужно! Я уже не хочу мести! Пойми, Дьер, мне уже безразлична его судьба! Я хочу жить сама! Но не смогу жить, зная, что он погиб по моей вине.
– А ты? Ты погибла не по его вине! – Дьер не выдержал и самообладание покинуло его. И он со всей силы вцепился в Ольгины плечи, – Ольга, человек за все должен платить! Поверь, и без тебя он получил бы не по-праву!
Иначе не бывает. Это закон этой чудовищной жизни. Не я писал этот закон, и не ты. Но я его исполнитель, ты здесь ни причем!
– Мне все надоело, Дьер, – не сдавалась Ольга. – Я не приду завтра на казнь. И я умоляю тебя отменить ее.
Дьер скривил губы. И его взгляд стал еще жестче.
– Неужели это правда?
– Что? – в огромных ночных глазах Ольги промелькнул страх.
– Неужели я ошибся? Неужели ты опять влюблена?
Ольга испуганно помотала головой.
– Нет, нет, нет, – отшатнулась она.
Взгляд Дьера стал еще холоднее. Но самообладание все же покинуло его.
– Жалкие людишки! – выкрикнул он. – Ну, скажи, зачем вне проходить по этому испытанному уже кругу?! Вновь сочинять какие-то страдания, какую-то боль, какое-то безумство! Тебе дано право просто жить! Так и живи, ради Бога! Ты думаешь, это вновь счастье. Нет, милая.
Это вновь бессонные ночи, опять слезы в подушку, опять предательство, и опять – зло! Нет! Это не счастье, дорогая Ольга! Запомни! Счастье может быть только одним – просто жить! Так и живи!
– Да, Дьер, – Ольга вздохнула и вытерла кончиком шелкового шарфа слезы. – Да, Дьер, Ты, как всегда, прав. Нет, Дьер, я не влюблена. Ты во мне не ошибся.
Просто мне ужасно надоел этот маскарад. Надоел мой маскарадный костюм. Я такой никогда не была. Никогда! Я хочу быть собой!
– Ну, Ольга, – улыбнулся вежливо Дьер. – Уже почти все закончено. Завтра – последний рывок. И ты, дорогая, его выдержишь. Я в тебя верю. А сейчас, – он пожал плечами, – еще впереди целая ночь. Ну и стань собой. Разве я против?
Ольга приблизилась к шкафу, распахнула его и скрылась за дверью. Я услышал шорох одежды, звон каких-то баночек, какой-то шепот.
– Ну же, выходи, Мышка, – сказал Дьер. И я вздрогнул и не поверил своим глазам.
Мышка проворно вынырнула из шкафа. Маленькая, огненно-рыжая, в ярком цветном сарафане. О, Боже! Я, успевший привыкнуть за последнее время ко всяким сюрпризам, такого не ожидал. Мышка! О, Боже!
Славная милая Мышка, когда-то так влюбленная в Грига и так жестоко отплатившая ему за предательство.