Это было у моря

Санса оглядела буфет. Служащие гостиницы уже убрали почти всю еду с длинного стола возле стены. Мамочка с малышом все еще сидели за столиком у окна. Женщина отложила наконец свой телефон и теперь пыталась впихнуть в сына йогурт — безуспешно. Мальчик потешно зажмуривал глаза и крутил головой, накрепко сжав губы, словно боялся, что какая-то враждебная ложка-таки проникнет к нему в рот.

Сансе стало смешно. Но тут же улыбка сползла от зрелища в окне. Там образовался, дико рыча мощнейшим мотором, бежевый кабриолет Серсеи. Сандор припарковал машину на ближайшее свободное место, заглушил мотор, выпрыгнул из машины, не открывая дверцы. Он был весь в черном: черная рубашка и черные, но не вчерашние, джинсы. И лицо было тоже мрачнее самой черной тучи. «Позер», — зло подумала про себя Санса, глядя на его прыжок. Мамочка отвлеклась от безнадежного запихивания йогурта в малыша и тоже уставилась в окно с большим интересом, даже не замечая, что пачкает себе ложкой рукав кофточки.

Санса встала и, забрав свои яблоки и телефон, направилась к выходу. По дороге она обнаружила, что недостает ключа. Причем, на столике его тоже не было. Наверное, она оставила его на сервировочном столе. Санса уныло развернулась и потащилась обратно к столику, уже полностью очищенному от еды. Ключа там тоже не было. Санса обратилась к горничной, что пришла вытереть столики, — не видела ли она тут ключа? Та ответила, что да, ключ от чьего-то номера лежал рядом с вафельницей, она его забрала и отдала администратору.

Санса вздохнула и побрела, шаркая неудобными туфлями, которые были ей, вдобавок, велики, к двери, в которой уже стоял Сандор, взирая на нее с изумлением. А на него с таким же изумлением и восхищением (вот же дрянь, и не стыдно ей так таращиться!) смотрела черноволосая мамочка. Она нарочитым жестом перекинула через плечо на высокую полную грудь копну черных волнистых волос. Ее малыш, чмокая, допивал молоко. Санса прошла мимо Сандора, нарочно задев его плечом, Он покосился нее сверху вниз, но ничего не сказал.

«Тут ему отпрыгивать некуда, да и неудобно. Ишь, как вжался в косяк двери!»

На них с привычным любопытством смотрел администратор.

Санса, не обращая больше внимания на Сандора, — пусть себе смотрит на эту чернявую лахудру, если ему больше делать нечего! — подошла к стойке.

— Вы не могли бы мне дать мой ключ от номера? Я забыла его на сервировочном столе в буфете.

— А, это ваш, мисс? Пожалуйста, возьмите. Кстати, у вас чудесное платье. И так вам идет!

— Благодарю вас, это подарок моей тети.

— У нее хороший вкус, мисс. И она не могла выбрать более подходящего кандидата для этого подарка. Не знаю, но кажется, вы и это платье просто созданы друг для друга.

«Вот напыщенный дурак!»

— Мне очень лестно слышать такие слова, сэр. Удачного вам дня!

— Спасибо! И вам, мисс!

После разговора клерк сиял, как медный грош. Санса, стараясь ступать легко и элегантно, прошла вдоль красных диванов. Сандор все еще стоял, прислонившись к косяку двери буфета. Разговор Сансы и администратора ему явно пришелся не по душе — лицо помрачнело еще больше.

Из буфета вышла мамочка, волоча за собой упирающегося, в слезах, малыша. «Хотю бабоцку. Хотю! Ты злая, обратно, обратно, к бабоцке! Пусти, пусти!». Мать в сердцах дала ему крепкий подзатыльник: «Да уймешься ты, наконец, негодник?! Нет твоей бабочки. Улетела! Вот наказание! И не пускай слюни — ты же мужик!». Проходя мимо пристально смотрящего на всю эту сцену Сандора, она, продолжая тащить малыша за пухлую замурзанную ручонку, — «Хотю бабоцку! Пусти, пусти!» — откинула волосы назад за спину так, что они почти задели Клигана по лицу.

— Ох, простите, пожалуйста! Я не хотела быть грубой. Этот паршивец так меня расстроил!

— Ничего страшного, — сказал Сандор спокойным ледяным голосом и посмотрел ей в глаза так, что мамаша смутилась, опустила длинные ресницы, даже как-то побледнела на мгновенье, подхватила уже окончательно зашедшегося в плаче малыша на руки и, сгорбившись, поспешила к лифту на второй этаж.

Санса смотрела на эту сцену поначалу с большой неприязнью, готовя в голове с десяток ехидных комментариев для Сандора. Но постепенно все фразы куда-то улетучились. Нет, все же он молодец. Сансе было безумно жаль малыша, он напомнил ей самого младшего братика, того, что отправили вместе с Арьей, — не внешностью, но упрямством. А мамаша-курица вызывала у Сансы чувство глубочайшего раздражения — причем, это чувство возникло не сейчас, а раньше, в буфете. «Он молодец, но ему я этого не скажу».

Санса пошла к номеру. Сандор пошел было за ней, нервно посматривая на администратора. Тот разговаривал по телефону, не глядя на них.

— Ты куда?

— В номер, за мешком с грязными вещами. У меня все вещи кончились, отвезу их в усадьбу, стирать.

— Ах, вот к чему весь этот карнавал! А я-то уж подумал, что ты надела это — он указал подбородком на ее грудь, — для того хмыря за стойкой.

— А тебе-то что? Ты хотел бы, чтобы я это надела для тебя?

— Нет, не хотел бы. Ты меня и в шортах, и в майке с птичками вполне устраиваешь. Особенно в грязной.

— Иди в пекло! Ни за что не буду стирать тебе больше рубашки!

— А и не надо. К тому же, мне их уже постирали. Так ты идешь за своим бельем или нет?

— Иду. А ты захвати, пожалуйста, мои лекарства из своего номера.

— Хорошо. Жду тебя в машине.

Санса уже открывала дверь ключом, а он все стоял и смотрел на нее.

— Кстати, Пташка, это платье и вправду тебе очень идет. Ты в нем, как лунный луч…

========== V ==========

Санса заскочила в номер, взяла набитый доверху мешок, притулившийся у двери. Наскоро забежала в ванную — поглядела мимолетом на себя в зеркало. Гадкое, неудобное платье, но сидит и вправду отлично. В кои-то веки собственная фигура показалась Сансе действительно женской. И что джинсы не налезли, удивляться тоже не приходилось… Платье удачно оттеняло ее несносные волосы, придавая им более глубокий, осенний оттенок — они будто сделались темнее. С этим платьем, наверное, хороши были бы ее прежние, длинные волосы.

Впервые Санса пожалела об отрезанных косах. Но что сделано, то сделано. Зато можно мыть их, когда заблагорассудится… С косами Санса маялась ужасно, хоть и гордилась ими: у нее были самые длинные и густые волосы в классе — единственное, что выделяло ее из толпы. Так ей казалось, по крайней мере. Дома же это было сущее наказание: их надо было мыть, тщательно расчёсывать, заплетать на ночь. Арья, которая бралась за щетку далеко не каждый день — у нее с детства была короткая стрижка — с ужасом смотрела, как Санса, морщась, распутывает непослушные влажные пряди.

— Ты здесь все засыпала своими рыжими космами! Иди чесаться в ванную, это невозможно!

— Сама иди туда! Это моя кровать, что хочу, то и делаю!

— Да, но комната-то общая! Смотри, я ночью возьму мамины швейные ножницы и отрежу эту твою рыжую змею. Сама же спасибо скажешь!

— Ты что, сошла совсем уже с ума! Только посмей! Я сейчас пойду и скажу папе!

Арья замолкала. Отец, хоть и никогда не говорил этого напрямую, очень гордился красивыми дочкиными волосами, и это понимала даже Арья. Когда Санса сломала себе руку в пять лет, часто после душа, с которым ей помогала мама, именно отец заплетал ей еще маленькие тогда косички, рассказывая истории о рыжеволосых древесных феях, что живут в зачарованных лесах и пляшут по ночам со светлячками, и о принцессе, у которой были такие длинные кудри, что она могла спустить их из башни, чтобы прекрасный принц забрался к ней и спас ее.