Это было в Коканде
Шрифт:
Хамдаму сообщили об этом. Он вызвал Сапара:
– Пока я здесь, чтобы тихо было. Понял? Поди передай.
Сапар ушел. Но власть вырвалась из рук Хамдама. Да и не мог Сапар обойти всех. Кто-то из обозленных в первом часу ночи 18 сентября ружейным выстрелом с улицы разбил окно той комнаты, где спал Юсуп. Юсупа в комнате не оказалось. Он был на заседании в исполкоме. В комнате спал Алимат, с которым Юсуп проводил вместе все эти дни. 19-го утром Юсуп собрался ехать в Коканд, так как 20-го туда прибывал Карим с Особой комиссией...
Перед отъездом Юсуп послал Алимата к Хамдаму:
– Поди узнай, что он собирается делать.
– Как я пойду? Я к нему не хожу.
– А ты что-нибудь
Алимат взял анкету на получение партизанского значка и с ней отправился к Хамдаму. Для оформления этой анкеты необходима была подпись Хамдама, бывшего командира полка.
18
На Рази-Биби была надета пестрая юбка, голова у Рази была не покрыта, волосы заплетены в косички, в ушах висели серьги.
– Значит, ты пожаловала жен моих забирать на работу?
– спросил ее Хамдам, выходя из комнат на галерейку.
– Когда надо, так надо... Жены твои нигде не работали, - мирно ответила Рази-Биби.
Хамдам сделал вид, что не слышал ее замечания.
– А это что у тебя?
– сказал он, покосившись на портфель Рази, и рассмеялся.
– Комиссар!
– проговорил Хамдам и прибавил: - Почет с меня задумали снять... Слыхала?
Рази ответила шуткой:
– Один сняли, другой наденут!
– Наденут? Не знаю.
Хамдам дернул головой, высморкался и, постукивая плеткой по столбику галерейки, приказал Насырову подавать ему лошадь. Потом обернулся к Рази.
– Жен я в Андархан отправлю. Сегодня едут... Так вот, не могу дать, сказал он, заботливо осматривая седловку подведенного ему текинца.
– В Андархане тоже советская власть, - сказала Рази.
Хамдам смолчал. Поставив ногу в стремя, он сел на коня.
В это время в раскрытые ворота вошел Алимат. В руке у него была анкета.
– Ну и день!
– крикнул Хамдам.
– Всем я стал нужен! Ты зачем? спросил он у Алимата.
Алимат протянул ему анкету. Хамдам, едва взглянув на нее, сразу понял, в чем дело.
– А ордена не хочешь?.. Пора бы тебе орден!
– со злостью проговорил он.
– Некогда мне. Потом приходи.
– Ну, поставь подпись. Долго ли это? Что мне ходить?
– А на собрания ходишь, продажная шкура!
– закричал Хамдам и бросил анкету на землю.
– А кто говорил на собрании, что в Беш-Арыке две власти: одна советская, а другая Хамдама?.. Ты говорил!
– Я говорил...
– признался Алимат, глядя снизу вверх на Хамдама. Все равно! Подпись ты обязан дать по закону. Закон есть закон...
– упрямо проговорил Алимат.
Хамдам рассмеялся, потом повертел плеткой перед носом Алимата и сказал:
– Закон? Хорошо. А клеветать на меня можно? Есть такой закон? Вот я тебе и говорю по закону. Приходи завтра. Сейчас я уезжаю в Коканд.
Вздыбив коня, он выскочил на дорогу и поскакал в Коканд, к Иманову.
Хамдам предчувствовал, что разговор будет неприятный, и все-таки, вопреки всем запрещениям, он решил добиться личной встречи с Каримом и с ним поговорить. Он надеялся отстоять если не всех, то часть своих джигитов.
Через полчаса после его отъезда Юсуп тоже поспешил в Коканд. Он уехал поездом... Проводив его, Алимат отправился домой.
19
Солнце уже поднялось над горизонтом. На плантациях появились женщины. А мужчины либо путались по базару, либо сидели в чайных. Проходя мимо полей, Алимат стыдливо опускал глаза.
– Плохо...
– сокрушался он.
– Очень плохо идут дела! Осыпятся коробочки! Ну что же делать... В конце концов, конечно, можно пойти в рик, можно сказать им: "Смотрите, коробочки осыпаются".
– "Да, осыпаются..." "Почему?" - "Опять не хватает рабочей силы..." - "Почему не хватает,
– "Ну, так он дал тебе подпись?" "Нет, не дал. И не надо мне подписи".
Алимат подошел к полю, покачал головой, поздоровался с женщинами, посмотрел на небо. С поля крикнули ему:
– Где Сурмахан?
– Больна...
– ответил Алимат.
– Чем?
– Сыпь...
– сказал Алимат.
– Сыпь?
– женщины засмеялись.
– Все вы, мужчины, бездельники... И женщин учите безделью... Подойди сюда, Алимат.
– Вот видишь? Сурма, - указала ему одна из женщин.
Да, действительно это была Сурма. Она много хворала этим летом, ее мучила малярия, и все-таки она вышла в поле. Алимат покраснел. Женщины стояли рядом, они рады были поиздеваться над мужчиной. Алимат прищурился, чмокнул губами.
– Ваша правда...
– сказал он.
– Сурма вышла, потому что нельзя не выйти, когда вы кричите на весь колхоз.
– Вставай вместо нее.
– Я?
Алимат засмеялся: "Ну виданное ли дело, чтобы мужчина заменял женщину?"
Но когда из толпы женщин показалась Рази-Биби, он струсил. Он боялся старухи.
– Ну, как?
– сказала Рази-Биби, подходя к нему.
– Пришел?
– Завтра приду, - ответил Алимат.
– Завтра? Я так и думала... Видно, и ты такой же, как Хамдам! сказала Рази.
Алимат улыбнулся.
– Не смейся... Все вы джигиты на словах!
Рази отчитывала Алимата на глазах у всех женщин, все они прервали работу. Алимат гордо закинул голову, стараясь показать, что он презирает женские крики. Потом мрачно вздохнул и, приказав Сурме идти домой, подошел к белой шелковистой куче хлопка, выбрал мешок и полотенцем подвязал его к бедрам. Затем, ни слова не говоря, вышел на край плантации и начал собирать коробочки.
Рази увидела, что его душа кипит. Щеки у него покраснели, как перец на солнце. Усмехнувшись, Рази отошла.
Женщины переглянулись. Алимат медленно шел по полю. Пот выступил у него на висках. Когда его окликали женщины, он молчал.
"Ладно...
– думал он, стиснув зубы.
– Я покажу вам! Десять женщин все-таки одна курица... Что там ни говори... А если бы у курицы был ум, разве стала бы она клевать сор?"
Солнце находилось в зените. Небо побелело от зноя. Хлопок сверкал в глазах. Густые кущи ореха манили Алимата к отдыху. Земля накалилась, отливала медью. В сухом, прогретом воздухе каждый крик казался коротким и резким выстрелом. Птицы запрятались в кусты. Даже придорожные воробьи шныряли только в сожженной траве, точно не доверяя дороге, покрытой трещинами. Алимат давно уже косился на кусты. Черная, яркая тень соблазняла его. Он не один раз поглядывал туда, мечтая о прохладе. Но когда женщины присели закусить и пригласили его, он презрительно повел плечом... Стоило дотронуться ему до лица, как рука у него становилась мокрой, будто он опускал ее в воду, - так он вспотел...