Это было в Коканде

– Пролом хотят устроить. Разбить вдребезги ворота. И ворваться.

– Ворваться? Легко это ворваться?
– спросил Куличок.
– Сколько жизней будет стоить!

– А что поделаешь? Эта война справедливая, от рабства народ освобождается. Последний приступ! Не выдержи мы, отойди - и кончено. Эмир себя покажет. Кровь брызнет из бухарца.

– Бухарцы разные бывают, - сказал Спирин.

– Я говорю про нашего бухарца, про рабочего.

– Ну, революцию кровью не затушишь! Ежели она должна быть - будет.

– Глупости говоришь, Спирин. Куй железо, пока горячо! Храбер ты вроде зайца.

– Храбе-ер... Я не храбер. Вот ты храбер. Так попробуй! Просись в группу.

– И попрошусь.

Сашка приподнялся на локтях, ощупал голову.

– Эй, ординарцы! Ко мне!
– крикнул он.

Бойцы Спирин, Куличок и Матюшенков вошли во двор.

– Сюда! Я здесь, - подозвал их Сашка.

Они подбежали к галерее.

– Вы что это митинг развели за стенкой?

– Какой митинг! Обсуждение, - сказал серьезно Куличок, коренастый боец в расстегнутой гимнастерке, босой, с нахмуренными густыми бровями, с приплюснутым и обожженным, точно свекла, носом.

– Ты где ботинки потерял?

– Невозможно, товарищ командир. Жарища! Гниют ноги.

– Попить мне дайте и пожевать что есть!

Ординарцы мигом притащили кувшин, краюшку хлеба и две головки луку. Есть Сашке было больно, при движении челюстей щеку будто разрывало, но, кое-как пожевав на левой стороне, Сашка немного подкрепился. Отдав Куличку остатки лука и хлеба, Сашка его спросил:

– От кого ты слыхал про группу?

– Товарищ Муратов сообщил. Он был в штабе, в Кагане.

– Наши идут?

– Нашего полка много.

– Ну так и я иду! Приведите ко мне Машку!
– сказал он о своей кобыле.

– Что вы? Товарищ командир! Вам не полагается!
– сразу трое, в голос, закричали ординарцы.

Лихолетов скинул шинель, встал, попробовал бинт на голове. "Силы хватит", - подумал он.

– Быстро!
– Он повторил приказание.

Ординарцы не посмели ослушаться и привели Машку, большую серую кобылу в черных яблоках. Она была такая пестрая, будто ее кто-то раскрасил.

Лихолетов с трудом влез на нее, вставил ноги в стремена, покачался в седле, точно пробуя, крепко ли сидится, ощупал на себе шашку, деревянную кобуру с маузером, расправил поводья в пальцах левой руки и сказал:

– Кто со мной? Ты, что ли, спорщик?

Куличок подергал себя за нос, раздумывая, потом высморкался, вытер пальцы о штаны и, ни слова не сказав, побежал за лошадью.

Варя, увидев в окно Сашку, вышла на галерею.

– Вы куда?
– спросила она.

Он молчал.

– Вам нельзя уезжать, товарищ командир. Слезьте! Вы раненый. Ведь осложнение может быть! Надо понимать.

– Ладно, - пробурчал Сашка.

– Что ладно? Я говорю: слезай с коня!
– закричала она раздраженным голосом и подошла к Сашке.
– Что вам жизнь - копейка, что ли?

– Нет, Варюша, - сказал Сашка и улыбнулся.
– Без меня, боюсь, не обойдутся. На счастье ручку!
– лукаво проговорил он, протягивая руку, и прищурился.

Варя рассердилась.

– Я вам категорически запрещаю, - заявила она, переходя уже на официальный тон.
– Извольте слушаться! Я сейчас позову бойцов, чтобы вас сняли, силой. Я здесь начальник. Заприте ворота!

– приказала она красноармейцам, стоявшим на улице, возле въезда в курганчу**.

Никто не успел опомниться, как Сашка, дав шенкеля своей кобыле, мигом вынесся из усадьбы, еле успев под аркой ворот пригнуть голову.

– Прощай, Варюша!
– крикнул он ей на ходу, помахал рукой и поскакал по дороге.

Варю обдало таким облаком пыли, что она расчихалась.

Раненые бойцы, штабисты, санитарки, обозники посмотрели вслед всаднику с забинтованной головой. Он галопом промчался по кишлаку. Догоняя его, на гнедом туркмене летел босой Куличок. А за Куличком скакали двое других ординарцев.

Красноармейцы, толпившиеся возле ворот, засмеялись, увидев, что Варя обескуражена этим бегством.

– Что, сестрица?
– сказали они.
– Не подчиняется наш брат-то вашей команде, а? Самостоятельность любит.

– Ваш брат, ваш брат!
– передразнила их Варя, и на лице у нее появилось что-то презрительное.
– А вы чего тут стоите, околачиваетесь?

– Мы раненые.

– Вот возьму да и отправлю всех на фронт! Вот и будете самостоятельные!
– сказала она и пошла обратно к своей операционной.

Возле дверей опять стояла очередь.

– Следующий!
– крикнула Варя и, принимая нового раненого, заставила себя забыть о Сашке.

11

Утром 30 августа Хамдам занял станцию Якка-Тут, расположенную западнее города Бухары, на железнодорожной линии, идущей от Кагана.

В тылу завели подозрительную игру басмачи. Было ясно, что они собрались здесь с определенной целью; если нужно будет - поддержать отступление эмира.

Хамдаму было приказано держать в своих руках железную дорогу и выставить заслон против басмачей.

Его отряд, обогнув Бухару и не встретив никакого сопротивления, появился внезапно в селении Якка-Тут и разместился вдоль железной дороги.

Предписание командования выполнялось Хамдамом правильно до той минуты, пока не вмешался Джемс. Когда днем 30 августа Бухара узнала, что Якка-Тут занят войсками Хамдама, Джемс решил послать туда одного из своих агентов, старика Ачильбая.

Старик к вечеру добрел до Хамдама. Он потолкался среди дозоров, разыскивая кого-нибудь из близких к Хамдаму. Никто не попадался. Узнав, где квартирует Хамдам, он спрятался неподалеку от этого дома, присел на корточки к арыку и решил ждать.

Хамдам был на станции. Он сидел около телеграфиста в аппаратной, передавал свою сводку и принимал распоряжения. Уже стемнело, когда он окончил переговоры с Каганом.

Хамдаму сообщили, что хотя Бухара еще не взята, но возможно бегство эмира, и поэтому ему предлагается два эскадрона разместить в Якка-Тутском районе, в северном направлении, а третий послать к югу Хамдам заверил, что все приказания штаба будут исполнены в точности.

Якка-Тут почти опустел. Лишь кое-где кучками толкались жители, но когда на коне появился Хамдам, растаяли и эти жалкие кучки. Рядом с Хамдамом ехал Сапар, за ними - личная охрана. Юсуп с первым эскадроном остался на станции, на случай экстренного вызова из Кагана.