Это лишь игра - 2

— Мне от тебя ничего не надо.

— Ты чего, дурак, что ли? — слышу шипит Ленина подружка. — Молчи…

— Мне ничего от тебя не надо! — повторяет он громче, с надрывом.

Тоскливо вздохнув, говорю ему:

— И кому ты хуже этим сделаешь? У тебя мать уже старая. Если на себя плевать, о ней хоть подумай. Сейчас уже не она о тебе должна заботиться, а ты о ней…

Он лежит, смотрит перед собой и, растопырив ноздри, шумно тяжело дышит.

— В общем, хочешь быть гордым и беспомощным — дело, конечно, твоё.

Отталкиваюсь от стола и иду к выходу.

— А тебе-то какая разница? — бросает мне в спину Антон.

— Никакой, — честно говорю ему я. — Мне лично плевать, лежишь ты, ходишь или бегаешь. Но… я хочу, чтобы Лена была счастлива. Хочу избавить ее от чувства вины.

Он ничего не отвечает, и я выхожу из комнаты. Уже на улице меня догоняет Ленина подруга.

— Герман, подожди! Не говори, пожалуйста, что ты нас… ну, что мы… — мямлит она, краснея.

— Что вы с ним спите? — заканчиваю за нее. — Я и не собирался.

— Просто лучше я сама… потом… Я вообще не собиралась, честно! Просто так вышло… Ну, мы просто вчера отметили немного…

— Я ничего Лене не скажу, но, ради бога, избавь меня от подробностей. А если тебя волнует Лена, то уговори его на лечение.

— Да, да, конечно, уговорю! Обязательно! — закивала она с готовностью. — Спасибо!

***

Спустя два дня

Вечером едем с Леной к отцу. Он возжелал вдруг познакомиться с будущей невесткой поближе. Особым желанием, конечно, не горю, но как-то нужно выстраивать их отношения.

Лена нервничает. Могу ее понять. Я бы на ее месте и вовсе не хотел никаких знакомств.

В доме отца неожиданно людно. Оказывается, он пригласил к себе и всё семейство Явницких, и Марка Соломоновича с женой, дочерью и зятем, и еще кого-то. Поначалу все разглядывают мою Лену с любопытством, заваливают ее вопросами. Еще бы. Отец ведь представил ее, когда мы вошли, весьма своеобразно.

— Друзья, моего Германа вы все знаете, а вот эта милая девушка — Елена. Любовь всей его жизни.

За столом прокатываются легкие смешки, совершенно безобидные, но бедная моя Леночка первые пять минут сидит аж пунцовая. Впрочем, довольно быстро осваивается. Находит общий язык с женой Макса, они ровесницы. Да и с остальными нормально общается. Отец же с ней — просто сама любезность.

В какой-то момент отец просит меня выйти с ним. Мы запираемся у него в кабинете. К нам присоединяется и Марк Соломонович.

— Значит, всё? — многозначительно спрашивает отец.

Но я его понимаю. И киваю утвердительно:

— Всё.

— Да, конечно, всё! — подхватывает Марк Соломонович. — По всем новостным каналам сегодня только о нем… о его аресте… Леонтьев даже сынка своего переплюнул по популярности…

— Интересно, как ему в СИЗО понравится, — хмыкает довольно отец. Потом переводит взгляд на меня и, расплываясь в улыбке, распахивает объятья. — Спасибо тебе, сын… А я ведь, признаться, до самого конца не верил, что у нас выгорит как надо… Это всё ты!

— Молодец, молодец, что тут скажешь… — поддакивает адвокат.

***

Возвращаемся домой около полуночи. Лена, раскрасневшаяся, счастливая, делится впечатлениями:

— Какой чудесный вечер получился, да? Я боялась твоего папу, а он, оказывается, вполне даже ничего. И мне очень понравилась Алена…

Заходим в дом, и тут звонит сотовый.

— Так поздно… — встревоженно хмурится Лена. — Наверное, что-то случилось.

Это отец.

— Герман, ты еще не слышал новость? Я сам только что узнал… позвонили вот… Леонтьев в тяжелом состоянии попал в больницу. Обширный инфаркт. Уж не симулирует? Как думаешь? У всех у них сразу инфаркты, как только им хвост прищемят.

Но уже из утренних выпусков узнаем трагическую новость — Леонтьев скончался в реанимации. Действительно, не выдержало сердце.

Лена пытливо смотрит на меня, потом подскакивает ко мне, обнимает и бормочет:

— Герман, хороший мой, ты даже не думай… ты здесь ни при чем.

— Ни при чем, — на автомате повторяю я, впадая в тяжелый ступор. Грудь сдавливает, а в голове стучат вчерашние слова отца: «Это всё ты… это всё ты…».

Эпилог

Спустя два года

— Ленчик, так не хочется с тобой расставаться… — хнычет Юлька. — Как я буду без тебя…

— Ничего, уж ты-то у нас нигде не пропадешь, — поддевает ее Олеся Владимировна.

Она всегда очень критична к Юльке. Тогда, во время суда, она ее, конечно, всеми силами поддерживала. И когда Славе Леонтьеву и Никите Кокорину вынесли обвинительный приговор, она ликовала и радовалась вместе с нами. А потом взялась ее «воспитывать». Мол, не так ведет себя, не так одевается, не к тому стремится. Но Юлька не я, она ей ужасно огрызается. И поэтому, хоть и дружу я с обеими, но стараюсь встречаться с ними по отдельности.

Но не сегодня. Этим вечером мы сидим втроем в ресторане Седьмое небо. Это я их сюда вытянула, чтобы… попрощаться.

Да. Это последние наши дни здесь. Скоро мы с Германом и бабушкой улетаем в Калгари. Вроде как, на время. Герману с какими-то делами надо разобраться. Но, боюсь, это «на время» может затянуться надолго.

Хотя почему боюсь? Волнуюсь — да. Все-таки другая страна, другие обычаи. И мой английский далек от совершенства. Но так же мне очень интересно. Ведь там прошла большая часть жизни Германа, та часть, которая мне совсем неизвестна.

На самом деле, мы могли бы еще полгода назад туда отправиться. Сразу после того, как закончился наконец суд над его отцом.

Как Герман и говорил, его отец отделался условным сроком и громадным штрафом. Но зато остался на свободе.

Тогда Герман и заговорил об отъезде. Но без меня уезжать не захотел, а я не могла оставить бабушку. Он не возражал, чтобы она поехала с нами.

Но тут вдруг бабушка сама заупрямилась: «Лететь на другой конец света? Ни за что! Что я там делать буду? Здесь я все знаю, у меня дом, соседи, подруги. А там? Нет! Я уж тут прожила всю жизнь, тут и умру. Не хочу на чужбину. А ты, Леночка, уезжай. Не думай про меня…».

Вот так мы и разрывались. То есть, это я разрывалась, а Герман пытался вести свои дела через видеосвязь, но, наверное, это не то. Вроде, какие-то важные контракты его топ-менеджер упустил.

Я краем уха слышала, как Герман, абсолютно не выходя из себя, очень жестко его отчитал. А потом уволил.

Тот бедняга потом звонил, умолял дать еще шанс. Ссылался на какие-то личные неприятности, унижался. Мне прямо не по себе было от жалости к нему и от того, каким иногда бесчувственным может быть мой чуткий и великодушный муж. Так хотелось немножко разжалобить его, если честно, аж зудело. Но сдержалась. Потому что давно для себя решила, что в его дела лезть не буду.