Это лишь игра - 2

— Герман, у нас гости.

— У нас, — хмыкает Вика.

Герман же вообще на мои слова не реагирует.

— Что ты тут делаешь? — холодно спрашивает он её.

— А ты считаешь, я должна это терпеть? — Если ей и было в первый момент, как он появился, неловко, то сейчас уже нет. Наоборот, она кажется искренне возмущенной. — Нет, реально, вы с моим отцом вообще нормальные? Что это за дичь? Ладно он трясется над этим ублюдочным Славиком. А ты?! Как ты мог на такое согласится?

— Сюда ты зачем заявилась? — голос его сейчас такой чужой.

— А затем, что меня всё это выбесило! Славик там кого-то насилует, не может свой член удержать в штанах, а все теперь должны его спасать? С хрена ли? Он, значит, обосрался, а прикрывать его жопу должен ты, Герман? Играть в любовь с какой-то девкой, чтобы Славик вышел чистеньким? Да еще и я должна это терпеть? Ну уж нет! Я такого папочке никогда не прощу. Я ему и клинику-то эту наркоманскую не прощу. А уж это, — Вика указывает в меня пальцем. — Тем более! Я, значит, один-единственный раз попробовала кокс по глупости, и меня сразу сбагрили подальше, как конченную наркоманку, чтоб не мешала его карьере… А Славику за износ — ни-че-го. За износ, блин! Это, вроде как считается, тяжкое преступление, не? Но я, значит, в дурдоме сиди, а он продолжает отрываться в свое удовольствие. Это как, а? Еще и другие должны его дерьмо подчищать.

— Ты папе своему это высказывай. А здесь тебя быть не должно.

— Это ее здесь быть не должно! — срывается на визг Вика. — А его после такого я даже папой теперь не считаю! Да! Он мне больше не отец! Никогда его не прощу! И даже рада буду, если он со своими выборами пролетит. Ненавижу! Ненавижу…

Викины крики впиваются в мозг как иглы. От всего происходящего меня мутит. В груди давит. Перед глазами темнеет и плывет. Всем весом наваливаюсь на перила, чтобы не упасть тут перед ними.

— Езжай домой, — велит ей Герман.

— А ты?

Он не отвечает. Вика смотрит на него выжидающе и в конце концов психует.

— Чтоб ты знал, я всё ей рассказала! — выдает она с каким-то мстительным удовлетворением.

— Что — всё? — буднично интересуется он, и ни один мускул в лице не дрогнет.

— Про ваш, блин, гениальный план, как затравить ту вашу девку изнасилованную и как эту заставить заткнуться. Она не верит. Быть такого не может. Герман не такой. Герман не мог так поступить, — паясничает Вика.

— Прекрати, — обрывает он ее и наконец переводит взгляд на меня.

Несколько секунд мы молча смотрим друг другу в глаза. Я даже не дышу, а сердце так отчаянно и гулко колотится, что, кажется, сейчас разорвется в клочья.

— Так это всё правда? — спрашиваю я.

— Конечно, правда! — влезает Вика.

А Герман молчит. Смотрит на меня и молчит. Зато взгляд его красноречивее любых слов…

— Герман, это правда? — повторяю вопрос.

— Прости, — произносит он наконец.

А я отворачиваюсь от них, закрыв на секунду глаза, и тяжело выдыхаю. Ну вот и всё…

55. Лена

Возле здания суда какое-то нездоровое оживление. Или это я всё так остро воспринимаю. Парковка запружена машинами. На крыльце толпятся люди. Стайки журналистов приготовились и ждут, а к ним у меня теперь вообще никакого доверия.

Я стою чуть поодаль. Время еще есть. Я пришла слишком рано. Боялась опоздать. А теперь просто боюсь. Да так сильно, что внутри не утихает дрожь, а по спине струится холодный пот. Даже ладони взмокли. Кажется, вот-вот грохнусь в обморок, что, в общем-то, немудрено с таким дефицитом сна, как у меня. Сегодня ночью ни на секунду глаз не сомкнула. Хотя напилась бабушкиных капель. Да и всю последнюю неделю нормально не спала.

Как же мне не хватает Германа. Как быстро и сильно я к нему привязалась. Как же невыносимо я теперь по нему тоскую…

Сегодня увижу его первый раз с того дня, как приезжала Вика. И это тоже изрядно добавляет нервного волнения. Я сейчас как натянутая струна, и когда звонит телефон, аж вздрагиваю.

Это Олеся Владимировна.

— Лена, ты где? Я приехала…

Я оглядываюсь. И действительно, она торопливо, короткими пробежками приближается со стороны автобусной остановки.

Эти дни она не оставляла меня, всячески поддерживала, хотя и зудела время от времени: «Я же говорила». Но натыкалась на мой взгляд и смолкала: «Ладно всё, прости, не буду». Я просила её вообще не заикаться о Германе. Но иногда, видимо, прорывалось.

Олеся Владимировна замечает меня, подходит и останавливается рядом. Она вообще могла бы не приходить, суд закрытый, она в нем не участвует. Но пришла. Я благодарно улыбаюсь ей. Мне и правда с ее приходом становится как-то легче морально.

— Ой, думала опоздаю, — частит она. — Игорь сегодня работает, не смог подвезти. Пришлось на маршрутку идти. Ждала, наверное, полчаса… Ну что? Никого еще нет? Юлия еще не приехала? А ты как? Сильно волнуешься? — обеспокоенно заглядывает мне в глаза. — Выглядишь что-то неважно. Не заболела? Осунулась вся… бледная такая… Ты хоть спала немного? Ну нельзя же так! А ела?

Вдруг вижу, как на парковку медленно въезжает одна за другой три черные иномарки. Наверняка это Леонтьев со своей семьей. И точно — они. Сам губернатор, его сын, Вика… Сердце, вздрогнув, сжимается. Вместе с ними приехал и Герман…

— Заявился, подлец, — шипит Олеся Владимировна, глядя на него.

Журналисты сразу же устремляются к ним навстречу. Но охрана Леонтьева окружает его и всех, кто с ним, кольцом, никого к ним не подпуская даже близко.

— Я не смогу… — вырывается у меня.

— Сможешь! — уверенно заявляет Олеся Владимировна. — Я тебя знаю. Ты справишься. Я в тебя верю.

Вскоре приезжает Юлька. Олеся Владимировна окидывает ее с головы до ног и неодобрительно качает головой:

— Юль, ну ты могла бы как-то скромнее выглядеть…

Юлька оглядывает себя.

— Куда скромнее-то? Юбку в пол и хиджаб? — издает она смешок. Но я вижу — Орлова тоже нервничает.

— Ну хотя бы помаду красную сотри.

Но Юлька от нее только отмахивается.

Мы втроем подходим к зданию суда, и тут Юльку замечают. Сначала некоторые просто оглядываются на нее и кивают, мол, вон она. Орлова, конечно, это тоже видит, но шагает, задрав подбородок, типа ей плевать. А затем какой-то парень из толпы выкрикивает:

— Такую шкуру только драть во все дыры.

Похабную реплику сопровождает смех его дружков. Юлька и бровью не ведет, будто не слышит эту гадость, но едва мы заходим в холл, сразу как-то сникает. Достает из сумочки платок и вытирает помаду, а волосы собирает хвост.

— Что? Так лучше? Достаточно скромно? — спрашивает с надрывом у Олеси Владимировны.

— Не обращай внимания на идиотов, — говорит она с сочувствием, а потом снова замечает Германа. Я-то его увидела сразу же, как только мы вошли в здание, но не подала виду.