Это! Моя! Земля!

— Вот я так и знал, Грошев, что ты анархист и приказы руководства тебе вообще побоку, — гудит Львов своим густым басом в трубку «Иридиума». — Тебе что приказано было? Сначала — в Ашукино, а уже потом — в гости к папе с мамой. А ты?

Это нормально, это Батя шутит. Настрой у него после моего доклада позитивный: противнику накостыляли, у самих потерь нет. Разве что с «языком» не срослось… Но тут уж — как свезет. «Порой ты ешь медведя, а порой — медведь ест тебя», всё верно сказал тот безымянный ковбой в «Большом Лебовском». Не подфартило мне с «языком». Думал — он сильно стойкий, «колол» его настолько жёстко, что аж самого замутило. А он оказался просто тупой. Вот как назло — классический такой дуболом из горного кишлака, будто из плохого анекдота про «лиц без национальности». По-русски толком двух слов связать не может и ни черта не знает. Куда едут, зачем… Ему просто не интересно было, мать его. Чтоб чем-то интересоваться — нужно хоть какие-то мозги иметь, а он, похоже, когда бог мозги раздавал — в очереди за бицепсами застрял. Реально — бычара, без всяких кавычек. Что по габаритам, что по поведению. Куда ведут — туда и топает. Все едут — и он едет, все русистов резать и стрелять собираются — и он собирается… Только и выдавил из него, что после быстрого, как им казалось, усмирения «русских Вань» из Осинников они собирались ехать куда-то еще. «На большую разборку»… Что за разборка, где, с кем? А черт его знает! В тот момент я второй раз за час пожалел, что уехал сторожить рабочих под Мытищи Миша. Он и в вопросах экспресс-допроса гораздо опытнее меня, и по-чеченски лопочет вполне внятно. По крайней мере, он чеченцев понимает, а они — его. Мне вот как-то не дал бог способностей, так, пару десятков фраз из армейского ситуационного разговорника зазубрил когда-то… В общем, почти как у дедов наших: «Хальт!», «Хенде хох!», да «Гитлер — капут!»… У Миши все было куда серьезнее, он на рынке в том же Аргуне или Шали с местными балаболил свободно, не напрягаясь. Он бы выяснил. Хотя — думаю, еще выяснит. Я ж не маньяк и не садист, просто так живого человека, пусть и врага, мне на ремни распускать — ни желания, ни удовольствия. Сейчас из Отряда колонна с оружием и боеприпасами для отцовского ополчения придет — и отправят его в Пересвет. А там, глядишь, к вечеру и Михаил вернется. Кто знает, может и выясним, куда они такой толпой двигали. А может — не выясним. Уж больно пустоголовый кадр нам достался.

Львов выслушал мои соображения и задумчиво хмыкнул.

— Не расстраивайся, Боря. Не всегда мы узнаем то, что хотим узнать, так уж жизнь устроена. Но «языка» своего — присылайте обязательно, в Отряде не только Миша по-чеченски говорит. Вам задачи теперь следующие: как Зиятуллин со своими в Москву укатит — остаешься там за старшего, встречаешь колонну с оружием для вашего «царандоя» [37] , находишь бывших наших, ставишь их под ружьё, помогаешь им с формированием хоть чего-то напоминающего воинское подразделение, налаживаешь радиосвязь с Отрядом… На всё про всё тебе времени — до утра. А утром, как рассветет — в Ашуки. Как понял?

37

«Царандой» — местное ополчение в Демократической республике Афганистан времен Афганской войны 1979-89 годов. В Советской, а позже, в Российской армии — синоним понятия «неорганизованная вооруженная толпа, не имеющая никакой боевой ценности».

— Понял, тащ полковник, сделаем. Конец связи.

Едва я нажал кнопку отбоя, как Солоха, подошедший к машине еще в самом начале разговора с командиром и все это время нетерпеливо приплясывавший на месте, состроил до предела оскорбленную физиономию и рванул с места в карьер.

— Так, Борян, я не я буду, но свое мнение выскажу…

— Стоп, Андрей! Даже не начинай! Твое мнение я и так знаю. Согласно ему мы сейчас всей нашей четверкой должны трупы возле машин ворочать, золотые кольца да цепи с них снимать и коронки из зубов плоскогубцами рвать.

Явно не ожидавший ничего подобного Андрюха аж воздухом поперхнулся от возмущения (на сей раз совершенно реального, не наигранного) и натужно закашлялся, багровея коротко стриженным затылком.

— Грошев, ты совсем офигел? — прохрипел он, после того, как сердобольный Гумаров пару раз сильно хлопнул его широкой ладонью по спине. — Это когда я такой лабудой занимался? Что за поклёп?

— Ладно, не мороси, — примиряюще выставил ладони вперед я. — Признаю, переборщил, неудачная шутка вышла. Но даже на что-то серьёзное у нас времени просто нет. Командир задач нарезал — только успевай поворачиваться. Не стоит Батю расстраивать, он и так, пусть и шуткой, мне уже своё «фе» высказал. По его расчетам мы сейчас уже должны были в Ашуках в штабе бригады сидеть, и с тамошним первым замом комбрига чаи гонять.

— А чего только с замом? — ехидно прищурился Гумаров. — Что не с комбригом? Как-то мелко плаваем…

— Просто я и тамошнего комбрига, и зама его, очень хорошо и давно знаю. Обоих. И если второго помню еще зеленым летёхой-взводным, только после Саратовского училища, нормальным смелым парнем, то с первым даже гадить на одном поле не сяду — побрезгую.

— Чего так? — уже серьезно интересуется Тимур.

— Мудак, — коротко характеризую я.

— Понятно… А зам, значит, нормальный?

Я согласно киваю.

— Ага. Наш человек. В бригаде начал служить со «срочки» в УРСН. [38] Как раз под Карабах влетел. После «дембеля» поступил в военное училище и уже лейтенантом вернулся. Правда, в Группе спецназа тогда должностей вакантных не было и он к нам, в разведку, на мой взвод встал. Правильный мужик. Никого попусту не гнобил, но и панибратства не разводил. Да и в Чечне себя показал… Короче, дело с ним иметь можно. А комбриг… генеральский сыночка в самом худшем из возможных вариантов. Много гонору и связей, мало реальных знаний и умений.

38

УРСН — Учебная рота специального назначения. Так изначально, в конце 80-х — начале 90-х, назывались спецподразделения ВВ МВД России. Позже были переформированы и поделены на ГСН — Группы специального назначения и разведывательные роты.

— Понятно, — задорно фыркнул Тимур. — Ну, значит с замом, мы не гордые.

— Угу, а мы вместо этого — до сих пор тут. Кстати, Зиятуллин вот-вот дальше по своим делам двинет, а мы тут пока что за старших в лавке остаемся.

— Задачи? — серьезным тоном интересуется немногословный, как всегда, Буров.

— Дожидаемся подкрепления, разгружаем все, что они привезут, организуем перевооружение местных на автоматы, по-быстрому пытаемся сколотить из здешнего ополчения хоть что-то напоминающее воинское подразделение. Чтоб не страшно было им автоматическое оружие оставлять. А, да, еще радиосвязь с Отрядом налаживаем…

— Понятно… Фигня делов — начать, да закончить. С чего начать думаешь? С наших?

— Ты, Андрей, прямо мысли читаешь, — развожу руками я. — Именно с этого начать и планировал. Но что-то у меня на этот счёт нехорошие предчувствия. Ты хоть одну знакомую физиономию среди местных увидел?

— Нет, — отрицательно мотает головой Андрей. — Ни одного из наших бывших…

— И это не есть хорошо, как мне кажется. Ладно, пошли родителя моего отловим, пообщаемся.

Отца мы нашли возле автобусной остановки, рядом с основательной кучей извлеченных из бандитских джипов трофеев. Ответ на мой вопрос звучит неутешительно: никого из бывших омоновцев в Осинниках нет.

— Мы ж, сын, не дурнее паровоза: как сообразили, что дело плохо — сразу по вашим рванули. Как ни крути — и опыт у ребят посерьезнее нашего, и выходы на тот же Отряд… А там — облом за обломом. Никого нет. Кто на работе, кто на службе. Но все — в Москве. Пробовали дозвониться — дохлый номер, никто трубку не берет. А потом так и совсем связь вырубилась.

Да, плохо дело. Наши, по большей части, подались или в личную охрану к московским «богатеньким буратинам», или на офицерские должности в столичную же милицию. Кто в ППС, кто в ОВО. Некоторые — операми в уголовный розыск и БЭП [39] , И, похоже, в самый замес там попали. Как тот же Перебийнос — один выживший из целого Отдела. В самом начале, когда никакой информации еще не было, когда мертвецов считали просто агрессивными буйно помешанными и пытались задерживать и доставлять… В общем, шансов на выживание было немного. Жалко парней… Бывают моменты, когда сам ты можешь быть насколько угодно крутым, но вот просто сложились обстоятельства не в твою пользу — и все, хоть ты убейся. Вот нарвался б я на зомби не в рабочую смену в составе взвода в Ивантеевке, а… Ну, не знаю… Был бы это мой выходной, поехал бы я в Москву… Прямо рисуется картина маслом: вагон метро, остановка посреди перегона, и пара-тройка… Да что там, и одного бы хватило… свеженьких покойничков в вагоне. Все, хана. Оружия — нет. Понимания ситуации — нет. И даже спину прикрыть — некому. Зато гражданских от буйного психа защищать пошел бы не раздумывая — к бабке не ходить. Ну, собственно, на том бы все для меня и кончилось… М-да, неприглядная такая перспективка нарисовалась, аж нехорошо на душе стало. Опасаюсь, что с парнями что-нибудь в этом же духе и приключилось, если не хуже.

39

БЭП (ОБЭП) — отдел по борьбе с экономическими преступлениями.

— Ладно, батянь, давай о другом. Боевых единиц у тебя в строю сейчас сколько?

— Мало, — отмахивается отец. — Мужиков с оружием — шестьдесят восемь человек. Думаю, после сегодняшнего еще добавятся. Но вот реально боеспособных среди них…

Понятно. На кабана толпой сходить, чтоб потом под водочку у костерка с мужиками за жизнь потрендеть — это одно. В бой под пули идти — совсем другое, кабаны-то в ответ не стреляют…

— А с настроем у них как?

— Настрой нормальный, боевой. Прямо сейчас, думаю, так и вообще на грани эйфории. Только это все до первого убитого с нашей стороны.