Это наш дом

— Спасибо, — поблагодарил кениец.

Кивнул старику, с интересом разглядывающему челнок, космонавты двинулись по указанной улице. За их спинами по поверхности аппарата пробежало сияние защитного поля, вызвав удивленный возглас Степаныча. Теперь никто внутрь аппарата не проникнет. Удивление местных более безопасно, чем если какой-то вандал сотворит внутри что-нибудь.

Степановск напоминал скорее американский городок из старых фильмов про ковбоев, чем русское поселение. Народ одет был разномастно, на улицах слышалась разноязычная речь, но большей частью говорили по-русски. Английский слышался значительно реже, как и местные тирасский и халосский. Причем на них говорили большей частью женщины. Это сразу вызвало определенные подозрения, которые укрепились при виде того, как здоровенный мужик шел налегке, подгоняя трех девушек, тащивших тяжелые тюки.

— Что-то мне это не нравится, — пробурчал себе под нос Маньяндо, на которого встречные поглядывали с немалым удивлением, однако не подходили. — Слишком похоже на рабство.

— Причем женщины все местные, землянок я вообще не вижу, — заметил Георгий. — Ни одной.

Действительно, им встречались только тирассийки и халоссийки. Они отличались непривычной формой ушей и глаз, были не слишком красивыми на земной вкус, высокими и широкобедрыми, ни одной ниже метра восьмидесяти Сашка не заметил, а попадались и двухметровые дылды. Причем все они работали, тогда как мужчины большей частью бездельничали, неспешно беседовали, курили, пили чай на верандах. Причем женщин не били, нет, но иногда на них покрикивали, что четко говорило об их подчиненном положении.

— Похоже, мы чего-то не понимаем, — вздохнул Максат. — Давайте не будем судить, пока все не выясним.

— Пожалуй, — кивнул Маньяндо.

Пару раз космонавты стали свидетелями дуэлей, причем они выглядели нарочито по-ковбойски, что вызывало оторопь, словно местные жители старательно отыгрывали роли из старого, глупого фильма. В дуэлях никого не убили, только ранили, после чего недавние враги жали друг другу руки и расходились по своим делам.

— Это что? — растерянно спросил второй пилот после очередной «дуэли». — По-моему, тут идет какой-то любительский спектакль.

— Спектакль? — вздернул бровь инженер. — Ты вон на тех бедных девочек глянь, для них это не спектакль, а самая, что ни на есть, жестокая реальность.

Действительно, невдалеке несколько очень уставших молодых женщин вращали тяжеленный ворот насоса, качая воду из колодца. И все вокруг воспринимали это, как должное, не обращая внимания на надрывающихся бедняжек, одна из которых, судя по ее виду, готова была упасть от изнеможения. И она все-таки упала. К упавшей тут же направился здоровенный мужик в кожаной безрукавке и рявкнул на халосском:

— Ты! Слабая сучка! Ты уволена! Убирайся на свои скалы!

— Пощадите, господин! — отчаянно зарыдала девушка, не вытирая полившихся чуть ли не потоком слез. — Я справлюсь, не выгоняйте! У меня три сестренки маленькие, им есть нечего…

— Да плевать я хотел на твоих сестер, сучка! Ежели тебя сейчас никто не наймет, не выкупит твой контракт, чтобы на вечернем катере убралась с острова! И не появляйся здесь больше!

Бедняжка тихо завыла от отчаяния, видимо, эта тяжелая работа была ее единственным куском хлеба. Такого надругательства над женщиной имперцы уже не вынесли. Георгий переглянулся с кивнувшими ему товарищами, подошел к мужику и бросил:

— Мы нанимаем. Сколько она тебе должна?

— Добренькие? — криво усмехнулся мужик. — Токо эти сучки не ценят доброты. Но то ваше дело. Полтора золотых за ней в залог.

— Держи, — с презрением швырнул ему две монеты имперец. — Сдачу можешь оставить себе на бедность, от такой сволочи нам ничего не надо.

— Сволочи?! — явно обиделся местный. — Да что вы понимаете?! Это же халосские сучки, их нельзя жалеть!

— Знаешь, мне сейчас очень хочется тебя пристрелить, — брезгливо процедил сквозь зубы Георгий. — Мужчина, так обращающийся с женщиной, не достоин называться даже человеком, а не то что мужчиной.

Местный стоял то открывая, то закрывая рот. Он то бледнел, то краснел, так его, видимо, не оскорблял еще никто и никогда. Затем схватился за пистолет. Второй пилот со злой усмешкой достал из кобуры плазмер и выстрелил в камень, лежащий немного в стороне, тот мгновенно расплавился.

— Понял, что с тобой будет, если я выстрелю в тебя, подонок? — насмешливо спросил он.

— П-понял… — мужик ошалело смотрел на растекшуюся лужицу магмы и тряс головой, явно не веря своим глазам. — Ты не местный… На том самолете странном прилетел, да?..

— Да, и что?

— Зря ты так с людьми, не понимаешь, что эти сучки еще и не того заслуживают.

Он махнул рукой, подобрал с земли монеты и ушел, всем своим видом выражая смертельную обиду.

— Хорошего человека ни за что обидели, — с осуждением сказал какой-то старик. — И из-за кого? Из-за сучки халосской! Да не женщина она, не женщина! Вон, ворот тягать готова, а ноги перед мужиком расставить — ни-ни, невместно ей, вишь ли. И не снасильничаешь ведь, зарежет и сама зарежется, дура проклятая!

— То есть вы к бедным девочкам так относитесь потому, что они вашими шлюхами быть не хотят? — вытаращил глаза Маньяндо, у него в голове зашумело от возмущения. — Ну вы и сволочи же вы! Ладно, впрочем, идите вы все лесом! Думали на этом острове нормальные люди живут, а тут насильники… У нас за попытку изнасилования отстреливают то, чем насилуют!

Многие мужчины из толпы в ужасе прикрыли себе пах, видимо им было чего опасаться. Они растерянно смотрели на имперцев, явно не понимая, что плохого они делают, ведь это же халоссийки.

— Знаешь, парень, — вышел вперед благообразный старик, — не судил бы ты то, чего не понимаешь. Раз у вас по-другому, то нашей жизни ты не знаешь. Может, у вас местные бабы дают по-людски и живут с вами, а у нас не хотят, а мы ж живые, нам же надо. Но нет, им кто-то вбил в головы, что с круглоухими нельзя, хотя дети общие рождаются. Мы к ним и так, и эдак, и честно жениться были готовы — нет, и все. Мы долго терпели, обихаживали, кормили, поили, уговаривали, подарки дарили. Нет! Тогда обозлились и выгнали сучек на рифы, пусть живут, как хотят, раз они с нами так! Там жрать нечего, думали они от голодухи согласятся. Снова нет! С голоду мрут, а все равно отказываются! На весь город два десятка баб согласных! На самую тяжкую работу согласны, а бабами нормальными быть — нет, и хоть ты сдохни, нет. Своих, халассийских мужиков считай нет, почти все вымерли, но мы им не подходим, вишь ли! Нам, чтобы самим не передохнуть, приходится за большие деньги тирайских девок с далеких островов везти. Те хоть нормальные, вон, как сыр в масле катаются, токо детей рожают и растят! И все им нормально.

Старик поманил к себе хорошо одетую женщину средних лет, та подошла и гордо встала рядом с ним, приобняв двух детей лет тринадцати, в которых явно смешались черты людей и тирасийцев.

— Только далеко они отсель, на три тысячи верст здесь сплошные халасски живут, — добавил он. — Да и платить за каждую тирасийку полтысячи золотых приходится. Где их взять? У нас остров рыбацкий, небогатый, с трудом выживаем. Золотых копей своих нет. Вот и мучаемся… А эти сучки…

Он обреченно махнул рукой.