Это настигнет каждого
Шрифт:
Гари часто останавливался перед витринами, рассматривал товары. В конце концов надолго застрял перед витриной дорогого магазина мужской одежды.
– Странно, - сказал он, - раньше, еще пару недель назад, я мог попросить тебя купить мне какую-нибудь мелочь, и в такой просьбе не было бы ничего особенного. Но тогда все эти шейные платки, перчатки, рубашки меня не интересовали; желание купить такую вещь, завладеть ею было мне чуждо.
– А я не поощрял у тебя подобных желаний...
– присты-женно отозвался Матье.
– Мы говорили лишь о том, что ты нуждаешься в новом пальто или в новой блузе.
–
– Вот этот, скажем, мне нравится. Думаю, он был бы мне к лицу.
– Конечно, Гари, - он и мне чрезвычайно нравится. Надо бы его купить.
– Вероятно, он так нравится нам именно потому, что сегодня мы бедны и купить его не можем. Мы смотрим на него глазами завистников. Пока ты не начал считать каждую крону, у нас таких прихотей и не возникало.
– У тебя, Гари, они наверняка возникали; ты просто молчал, чтобы мне не пришло в голову сделать тебе подарок. Каким же остолопом я был, что никогда не допытывался у тебя о подобных желаниях... И сам никогда...
– Ты не хотел покупать мою привязанность, Матье,- не хотел, чтобы я чувствовал себя обязанным, чтобы создалось впечатление, будто я у тебя в долгу. Одно мое слово, и ты бы показал свою щедрость...
– Это все из-за моей злосчастной глупости. Я вел себя как скряга...
– Можешь присовокупить такое наше поведение по отношению друг к другу ко всем прочим факторам, затрудняющим нашу любовь.
– Да-да, это верная формула, и она показывает, что мы иссохли душой, или навлекли на себя проклятье, или сами загнали себя в пустоту. Но все-таки правильнее искать объяснение в том, что я - болван, тупоумный никчемный дурень! Что я не умею распорядиться собственной жизнью!
Гари не нашел, чем ответить на этот выплеск чувств. Он молчал. Молчал, пока Матье не отвернулся от него, не толкнул дверь магазина и не бросил через плечо, сквозь зубы:
– Сейчас мы купим этот платок.
Он опять повернулся к Гари, потянул его за рукав. Гари не хотел идти; он так прямо и сказал:
– На это у нас нет денег.
Но тут же заметил, что глаза Матье полны слез.
– Даже если мне придется потом целый месяц питаться черствым хлебом... я куплю этот платок, Гари.
– Что ж, значит, мои уговоры уже не помогут...
Они вместе протиснулись через дверь.
Оказалось, что продавец может предложить им еще один платок, который понравился обоим больше, чем выставленный в витрине, но, соответственно, и стоил крон на десять дороже. Они выбрали этот второй. Матье повязал платок вокруг шеи Гари, убрал концы под блузу, поправил воротник пальто; был вне себя от радости, когда убедился, что его другу обновка настолько к лицу. Гари с удовлетворением рассматривал свое отражение в большом зеркале, пока Матье платил за покупку.
На улице Матье немного вытянул шелк наружу, так что роскошное переливчатое кольцо вокруг шеи Гари как бы раздулось, дерзко бросая вызов всем и каждому. Из озорства или тщеславия Гари сдвинул набекрень бескозырку, и стал виден большой вихор густых каштановых волос. Вероятно, кто-то из прохожих за ними наблюдал. Во всяком случае, не успели они отойти и на сотню шагов, как с ними заговорили.
Мужчина, очень прилично одетый, какое-то время молча шагал рядом, а потом вытащил портсигар и сказал:– Полагаю, у вас при себе нет курева. Могу я предложить свои сигареты?
– Отвали! Нам хватает друг друга, - ответил Гари грубо и вместе с тем весело, обнял Матье за бедра и притянул к себе.
Мужчина отстал от них, растворился в толпе.
– Часто случается, что кто-то заговаривает с тобой?
– спросил Матье.
– Иногда... не очень часто... время от времени. С тобой, конечно, такого не бывает вообще. У тебя не тот вид. Но я-то матрос - я, в отличие от тебя, не кажусь столь герметично упакованным в собственное невежество или щепетильность. Люди с самого начала имеют в виду, что море - подходящее место для флибустьеров.
– Все дело в твоем лице, - сказал Матье, - оно такое милое, привлекательное...
– Он запнулся.
– Я неправильно выразился, Гари: оно красивое. Не приятное в обычном смысле, для этого оно жестковато; но удивительно многозначное и вместе с тем простодушное.
– Сегодня, Матье, главную роль играет шейный платок. Сейчас я тоже скажу кое-что о твоем лице. У тебя прекрасное лицо - прекрасное на мой вкус. Но наверняка оно нравится и другим.
– Оставим это. Не верю.
– Я тебе докажу. Может быть, очень скоро.
Они дошли до Ратушной площади.
– Сегодня мы разговариваем иначе, чем вчера, - сказал Матье.
– Что-то изменилось, Гари... Я чувствую, что стал тебе ближе. Ты обращаешься со мной бережнее... нежнее.
– Сегодня, Матье, ты уже не столь богат. Я не удивляюсь, что ты захотел пошататься со мной по центру... опробовать обычную жизнь... Не удивлюсь даже, если ты перейдешь на «ты» с каким-нибудь несчастливцем, или бродягой, или разорившимся мошенником. Я нынче позволяю себе казаться хуже, чем я есть. Мне неймется - хочется возбудить твою ревность, чтобы был повод ущипнуть тебя за задницу. В конце концов: что плохого может с нами произойти, пока мы гуляем рука об руку?
Матье молчал очень долго. Потом сказал:
– Нам могла бы прийти в голову вздорная мысль, что мы одни на свете... полностью отрезаны от других... а всего того, что кажется существующим, вообще нет.
– Что же, - вырвалось у Гари, - это ведь почти правда - наша правда!
– Ты говоришь то же, что и я; но, облекаясь в твои слова, это становится непонятным.
– Я говорю не затем, чтобы это было понято. Я говорю безотносительно ко времени. Говорю приблизительно вот о чем: когда-нибудь все люди, которые сейчас гуляют по Ратушной площади, умрут. Но мы с тобой... как что-то... все равно останемся здесь.
– Не мы, Гари,- а те двое...
– Это стоило бы разузнать поточнее - возьмут ли они нас с собой, возьмут ли... в себя.
– Ты в самом деле веришь, что они здесь присутствуют?
Их беседа, заводящая в дебри, неожиданно была прервана. Кто-то к ним приблизился. Гари, без единого слова, отстраняюще махнул рукой.
– Ты производишь на людей потрясающее впечатление,-сказал Матье.
– Я тоже, наверное, один из таких несчастливцев: не лишенных способности видеть и засмотревшихся на тебя.