Это не учебная тревога

Бутылка снова оказывается в моих руках. Я не знаю, что сказать, чем поделиться. Забавно, как мало я в действительности делала из того, что должно иметь значение — я не целовалась, не занималась сексом, не употребляла наркотики. Но я убила человека. Вот что я сделала. Я закрываю глаза, и мозги, кажется, плавятся. Противное ощущение. Однако спиртное притупило боль, и мне это нравится. Обмен равноценен.

— Я никогда… — я пялюсь на этикетку. — Никогда…

— Ты слишком долго думаешь об этом, — торопит Трейс.

— Я никогда не сбегала из дома.

Кэри выпивает. Когда ему было пять лет, — объясняет он. — Ему не хотелось убирать комнату.

Виски снова и снова идет по кругу, вопросы становятся всё более извращенными и дурацкими. Бутылка кажется бездонной, и мне сонливо и жарко, и я часто вру, потому что мне, видимо, не всё равно, что они обо мне думают, хотя я не знаю, почему мне на это не плевать.

Когда Харрисон передает бутылку в черт знает какой уже раз, Трейс впивается в него взглядом.

— Чувак, да что с тобой такое? — вопрошает он. — Ты пьешь, когда не должен бы, и не пьешь, когда должен. Тебе нужно как-то менять свою… — Упс. Это не то предложение, которое стоило бы заканчивать, но, тем не менее, Трейс продолжает: — Жизнь.

— А ты, можно подумать, в четырнадцать был уже во всем искушен, — замечает Райс.

— Ну, я же не говорю, что он уже должен был трахнуть кого-нибудь, — великодушно отвечает Трейс. Его уже развезло. — Я о том, что… Харрисон, ты хотя бы знаешь, что такое поцелуй? Может, кому-то тут нужно объяснить тебе, что это такое, просто на случай, если поцелуй с тобой уже случился, а ты этого даже не понял?

— Господи, Трейс, — вздыхает Кэри.

Из всех нас он самый пьяный. Или самый опытный. Он сидит с поникшими плечами и время от времени клонится вперед, будто потерял равновесие несмотря на сидячее положение.

— Заткнись на хер.

— Я знаю, что такое поцелуй, — шепчет Харрисон.

— Ему четырнадцать, — говорит Грейс, глядя на подавленного парня. — Не доставай его, Трейс.

— Мне пятнадцать, — признается несчастный Харрисон.

— Не бери в голову. — Кэри хватает бутылку. — Подумаешь, поцелуй. Не так уж это и важно.

— Важно. Я никогда… никогда не делал ничего такого. И со мной никогда не делали ничего такого…

— Конец игре, — громко объявляет Кэри. Он набирает виски в рот, перегоняет из стороны в сторону, смакуя, и только потом глотает. — Давайте перейдем на новый уровень и будем просто пить.

Харрисон сжимает губы и упирается ладонями в пол. Он не смотрит на нас, и я впервые вижу, как он действительно, по-настоящему, старается сдержать слезы — его тело подрагивает от усилий. Даже Трейс притих, видя это. Он пытается всё исправить, когда уже слишком поздно:

— Харрисон, я просто прикалывался.

— Нет. Так и есть. Я думал, она наладится, ну, постепенно. — Он наконец смотрит на нас. — Моя жизнь. Я думал… и остался ни с чем.

— Заткнись, пожалуйста, а, — стонет Кэри.

— Но я по-прежнему хочу, чтобы она наладилась, — не слушает его Харрисон. По его щеке течет одинокая слеза. — Глупо, да? Теперь уже слишком поздно менять в ней что-либо.

Кэри опускает лицо в ладони. Долгое время никто ничего не говорит, а затем Грейс пододвигается к Харрисону. Ее нос и щеки покраснели от виски. Она обнимает его одной рукой, и он начинает рыдать.

— Не плачь, — успокаивает его она. — У тебя полным-полно времени.

— У меня его нет.

— Есть.

— Нет.

— Есть! Правда, есть. Смотри…

И она делает нечто невероятно самоотверженное и противное. Она поднимает подбородок Харрисона и нежно накрывает его губы своими. Поцелуй длится достаточно долго для того, чтобы Харрисон прочувствовал и ответил на него. Трейс с гордостью взирает на свою сестру. Когда поцелуй заканчивается, Харрисон ошарашенно таращится на Грейс, но плакать перестает.

Она такая милая.

Кэри брезгливо фыркает и пытается встать. Его качает.

— Что ж, всё было зашибись, пока Харрисон не начал плакать. Хотя чего я удивляюсь, он ведь только что и делает — плачет. Спасибо тебе, Харрисон.

Его слова приводят Харрисона в чувство:

— Я не…

— Ты, да, Харрисон. Всё время ноешь.

— Какого хрена ты прицепился к нему? — злится Трейс. — Пусть себе плачет.

— Да он только и ревет! Я не хочу расклеиваться и плакать. — Кэри трет глаза. — Я так устал. Хотел просто напиться и…

— И напился, — замечает Райс.

— Он просто поделился с нами своими мыслями и чувствами, — говорю я. — Это всё, что он сделал.

— Да, но не … — Кэри машет рукой в сторону Харрисона и теряет равновесие. На секунду его опасно кренит, но он выпрямляется. — Не так же. Зачем нам было всё это выслушивать? Я не хочу этого слушать. Это так чертовски жалко…

— Прости, — извиняется Харрисон. — Я не хотел…

— Он может рыдать сколько ему влезет, если ему того хочется, — говорит Трейс. — И я никогда не видел, чтобы ты плакал.

— О, дай угадаю, — вскидывается Кэри, — дальше ты скажешь что-нибудь о своих мертвых родителях и о том, что я убийца, потому что убил их.

— Да, что-то в таком духе. А точнее — именно это и скажу.

Они смотрят друг другу в глаза. Я наблюдаю за Трейсом. Он выдерживает взгляд Кэри, не моргая. Кэри первым уступает, и таким образом, какого я не ожидала, какого никто из нас не ожидал. Он прижимает ко лбу кулак и говорит:

— Вы думаете, что я этого хотел.

— Кэри, не начинай, — просит Грейс.

— Нет, послушайте. Вы думаете, что я этого хотел, — повторяет он. — Вы на самом деле считаете, что я хотел остаться с вами без них? — Он смеется. — Считаете, я этого хотел? Правда? — Кэри делает шаг назад. — Нет. Я этого не хотел. Мне нравилось то… то, что они с нами. — Он опускает руку. — Это не должны были быть они. Это должен был быть…

Он смотрит на нас, потерянный, а я жду, что он закончит предложение, прекрасно осознавая, что он никогда этого не сделает. «Это должен был быть я». В эту секунду Кэри для меня становится мной. Из парня, офигенно успешного по части выживания, он превращается в парня, считающего, что он должен был умереть.