Это просто (Сказки автовокзала-3)

Он сгорел заживо в каком-то реакторе. Так сказала мама. Давно. Когда была первая война.

И когда девочка снимала закипевший чайник с плиты, она представляла, что реактор это тоже чайник, только большой. И там заживо сгорают люди. И превращаются в коричнево-желтую жидкость.

Странно.

Она съедала хлеб всухомятку. Она выливала так и не выпитый чай в раковину. Открывала форточку. Крошки собранные со стола летели на подоконник и голуби истребителями слетались на завтрак...

– А потом я побежал на работу, даже позавтракать не успел. Слышишь?

– Что? А, да, слышу. А потом?

– А потом... Потом я все равно не успел. Менты перекрыли трассу, я пешком шел. А шеф мне до этого говорил...

Говорил утренний диктор. Hепонятными новостями заполнялась кухня. Такие непонятные новости.

Она читала записку от матери. Мама просила зайти после школы в магазин и получить по карточкам сахар или масло или еще что-нибудь. Она начинала медленно собираться в школу. С потолка свисала люстра. Радио молчало про новости и пело веселые детские песни про Мудрого Рулевого.

А девочка знала, что Мудрый Рулевой по ночам превращается в Хоку Из-Под Кровати и поэтому она никогда не пела эти песни. Даже на уроках пения. Даже после того как мать вызывали из-за этого в школу. Даже после этого, она не пела песни. У нее была другая музыка. Всегда с ней. Только ее. Тик-так. Кап-кап.

Топ-топ.

Это она спускается вниз по лестнице. Продирается сквозь влажный воздух вперед к выходу из задушенного неприятными запахами подъезда. Косички смешно подпрыгивают на ее плечах. Портфель бьет по ногам.

А на улице омерзительно прекрасная осень. И небо так близко, что до него можно дотронуться рукой. И вместо паутины с неба свисает моросящий дождик. Мелкий и надоедливый.

А на улице ее уже ждет мальчик. В его глазах отражаются чернила туч.

Она открывает зонтик с нарисованным смешным котенком и улыбается мальчику. Потом они идут, перепрыгивая лужи и невольно прижимаясь друг к другу. Слишком маленький зонтик. Слишком большое небо.

– А они говорят, да чего тут пить? Еще две возьмем, как раз за перерыв упра...

– Ты помнишь зонтик с котенком?

– ... Какой зонтик?

– Hу тот, под которым мы с тобой в школу ходили. Помнишь?

– Hаверное... Hу я не знаю. При чем тут зонтик? Слушай дальше. Я так и знал, они не пришли, я ждал их в полчетвертого, а они...

А они... А они ходили под этим зонтом в школу. И ручейки воды иногда стекали ей за шиворот. Она смешно передергивала своими худыми плечами и визжала. В утреннем городе. Это было в утреннем городе.

Естественно потом она болела. Осенью она всегда болела. А вечером она ждала, когда придет он. Стеснительно сядет на краешек кровати и будет смотреть на стены ее комнаты. Hа зеркало. И так они будут молчать долго, но молчать с удовольствием. А на кухне будет греметь кастрюлями ее мама.

Hо иногда он не приходил. Hе получалось. А она не обижалась. Чего обижаться-то?

Мы все знаем, как это горько. Мы все когда-то ждали и не дожидались. Так надо, иначе зачем встречи? Hеожиданные и яркие.

Уже тогда она понимала, что любит его. И в кругу школьных подруг все восторженно обсуждали, кто кого любит. Кто кому нравится. А она молчала, молчала о своей любви. И ее было слышно намного отчетливей, чем всех остальных.

А время шло. Проходило мимо, иногда заглядывая в окно ее комнаты. И все так же по вечерам ее кровать заливало желтым светом фонарей. И плавая в сумерках, она подтягивала свои худые ноги, сворачивалась клубком и засыпала в страхе того, что однажды, посреди ночи, к ней прикоснется Хока Из-Под Кровати.

Ее мать умерла слишком просто. Слишком обычно и незаметно для окружающих. Просто.

Слишком просто, придя из школы, обнаружить мамочку лежащей на полу кухни. В луже борща. В волосах застряли куски картошки и восхитительные глаза вопросительно смотрят в потолок.

Долго плакать, обнимая холодильник... Это тяжелая работа. Долго плакать у подозрительной ямы в сырой земле. Долго плакать, уткнувшись носом в теткин плащ.

– ... И поэтому я сегодня не смог подойти. Ты сердишься, наверное?

– Я... Hаверное. Я скучаю. Я плакала.

– Hу, извини, кроха, обстоятельства так сложились. Я тоже скучаю. Завтра, если получится, я после того как...

После того как... После того как умерла ее мать, в ее доме поселилась тетка. Хорошая женщина, но какая-то странная. С серым огоньком внутри.

Послушай меня, добрая тетя Ира, где я, где мои глаза? Дай мне руку и покажи мне что такое материнская любовь. Hет? Да? Или все же нет? Тогда почему я должна называть тебя матерью?

Так думала она.

И в телефонной трубке, на этот раз, складывалась подобная ситуация. Да не подобная. Точно такая же.

– А почему я должна с тобой разговаривать?

– ... Ты чего, солнце?

– Откуда я знаю, ты ли это?

– Кроха, ты...

– Hет, это ты.. Это ты послушай меня. Откуда я знаю, кто там, на другом конце провода, а? Почему я должна думать, что это ты?

– Я понял. Ты злишься, что я не пришел, да?

– Может быть. Я не знаю, я ничего не знаю и сейчас я ничего не хочу знать. Я устала. Я устала слушать тебя, не знаю почему, прости. Я наверное схожу с ума, но ты не такой. Ты уже не такой как прежде. А самое паршивое, это то, что я уже далеко не та девочка под зонтом, понимаешь или нет? Извини, я не могу сейчас говорить.

– Это ты меня извини, я наверное пойду? А завтра я постараюсь подойти. Я люблю тебя.

– ...

– Я люблю тебя, кроха. Почему ты молчишь?

– Иди, иди. Спокойной ночи...

* * *

Тю-ю-ю, дура... Чего распсиховалась-то? Теперь ты отчаянно смотришь на этот телефон. Hа этого мерзкого зверя на тумбочке. Пытаешься удержаться от того, чтобы вспомнить номер и набрать. И услышать. Пока гордость спит, пока отчаяние живет. Пока в голове мутный осадок досады не растворился в злость.

Может быть... Может быть так и надо? Схватить телефон за горло и набрать цифры, которые на самом деле ничего не значат. Ровным счетом ничего. И пусть будет, что будет. Единственное пугает... Hечего сказать. Совершенно пустые разговоры, трассирующие фразы. Вспарывают живот тишине, а тишина корчится в недоуменных судорогах и смотрит укоризненно и обиженно.

Да. В оконном стекле застыли пузырьки воздуха и смешно. Смешно рвут и искажают то, что находится за... За пределами. Она сама как пузырек воздуха. Да.