Это ужасное поместье

Хотелось бежать со всех ног, но Этта заставила себя остаться. Если это какой-то трюк, то очень хороший, но тем не менее, возможно, всего лишь трюк. Всего лишь шнурок звонка, всего лишь качается. Она же не видела, как призрачная рука тянет за этот шнурок. Может, кто-то прячется за потолком и дёргает шнурок, чтобы создать иллюзию, будто в комнате витает привидение…

Этта наклонилась, чтобы рассмотреть поближе место, где тряпочная лента уходила в побелку. Вроде ничего подозрительного. Но когда шнурок задел её волосы, она испытала странное ощущение – как будто её щёк коснулись мушиные крылышки.

Девочка вздрогнула и отскочила, осознав вдруг, что шнурок не просто раскачивается, а гудит.

Очень неохотно она потрогала ленту и ощутила кончиками пальцев то же самое: всё равно что погладить камертон, только вибрация не затихает. Скорее усиливается.

Словно бы далеко-далеко, на грани слышимости, Этта различила слабый звук.

– …У-у-у-у…

Звучал он до ужаса похоже на женский голос.

– Ох, зря ты это, – промолвил Уго из мраморного камина. Этта вскрикнула от испуга: слишком уж близко прозвучал его голос. Она даже не знала, что он тут.

– Не делай так! – резко сказала она. – У меня чуть сердце не остановилось.

– Прости. Я просто пытаюсь помочь.

– Хотел бы помочь – сказал бы толком, что тут происходит! Или оставил бы в покое и не мешал слушать.

Уго замолчал, и девочка снова подалась вперёд, прислушиваясь к гудению шнура. Совсем как в детстве, когда они со второй по старшинству сестрой Тосси (Тоска) пытались стащить свежеиспечённый пирог и, чтобы действовать слаженно, переговаривались через двор, связав бечёвкой два бумажных конуса.

Голосок звучал, как прежде, тоненький, сдавленный, всё тянущий и тянущий даже не слово, а отдельный слог:

– …О-о-о-о-ой…

– А можно чуть погромче? – спросила она. – Я вас почти не слышу.

Вибрация усилилась.

– …Е-е-е-е-е-е-е-ло-о…

– Ела? Кого ела? Не понимаю.

– Бу-у-у-удь… сме-е-е-елой…

– Будь смелой? – Этта подалась ближе к стене. – В каком смысле?

– Бу-у-у-у-у-удь сме-е-е-е-е-ло-о-о-о-ой! Бе-е-е-е-е-ги-и-и-и!

Холодок в спине превратился в мурашки. Уходи.

– Но как? И почему? И что будет, если я не убегу?

Однако голос в шнуре умолк.

Этта прислонилась к спинке дивана, чтобы не упасть. Правильно ли она расслышала? Если да, то это не оставляло особого простора для сомнений. Совершенно очевидно, чего от неё хотела мадам Ирис. Чтобы она сбежала отсюда. Но как?

– Сдаётся мне, это именно она и пыталась нам сказать всю дорогу. Уго, почему ты не хотел, чтобы мы с ней разговаривали? Чтобы магия тем временем успела и до нас добраться?

В камине что-то пошевелилось.

– Поговори с Альманахом, – сказал Уго. – Он совершил открытие. Он тебя ещё не звал, но скоро позовёт.

Она тоже кое-что обнаружила, но признает ли Альманах всю важность её открытия? Она в этом сильно сомневалась. Наверняка будет считать своё открытие самым главным.

– С какой стати мне тебе верить?

– Я не лгу.

– А вдруг это ложь?

– Верь мне, Балетта, – промолвил Уго. – Или ты Баетта? Я вам не враг.

– Но… откуда ты знаешь, что Этта – не полное моё имя?

Девочка отпрянула, пытаясь вспомнить, говорила ли она кому-нибудь в поместье, что это лишь уменьшительное? Нет, точно совершенно, не говорила. Никому, даже Альманаху! Письмо от леди Симоны, то самое, в котором обратным адресом был назван «Лес сира Бупомойна» – вот и всё, больше её настоящее имя никто и никогда не использовал. А письмо сейчас было надёжно спрятано вместе с её старой одеждой.

Если бы её не позвали в поместье, она бы сюда никогда не пришла, а значит, не оказалась бы в этом положении.

– Я тебе не доверяю, – заявила она, отворачиваясь от камина и выбегая из комнаты. – Никому из вас не доверяю!

Глава 20

День у Альманаха не задался с самого утра. Начать с того, что от подушек, на которых он провёл ночь, у него разболелась спина, а короткий урывочный сон совершенно не принёс отдыха. По-хорошему, надо было скорее рассказать Этте обо всём, что случилось ночью, но он небезосновательно подозревал, что проснётся она в таком же дурном расположении духа, в каком была вчера ночью. Идея задобрить её, приготовив завтрак, казалась самой правильной стратегией, пока он не увидел её лица. Нет, не сработает. По напрочь неведомым Альманаху причинам Этта ополчилась на него – и он, в свою очередь, разозлился на неё. Какой толк его наказывать, если он не знает, что именно сделал не так? И разве у них не хватает иных поводов для беспокойства, кроме собственных разногласий?

К тому моменту, как она ушла, не дав ему возможности даже рта раскрыть, он и сам потерял аппетит. Выбросив несъеденное в мусорное ведро и составив тарелки в раковину – он терпеть не мог оставлять их на милость магии заклинания, – Альманах отправился вниз вымещать уязвлённые чувства на мусоре.

Он успел вывезти по лестнице четыре полные тачки, прежде чем вынырнул из царящего в мыслях водоворота на достаточно долгий срок, чтобы осознать: Олив пытается с ним разговаривать. Обычно он бывал рад её обществу, отвлекавшему от неприятной работы. Но сейчас мог лишь извиниться и попросить оставить его вариться в собственных мыслях. Джош бы понял – уж он-то знал, что Альманах справляется с внутренними конфликтами, временно удаляясь в себя. Он придумает способ исцелить раскол, если Этта сама не придёт в чувство. Может, им просто надо некоторое время побыть врозь. Мальчик надеялся, что скоро они снова станут друзьями, которые держатся за руки и вместе ходят на прогулки. Он сам бы удивился, осознай сейчас, что впервые мысли об Этте перевесили в нём огорчение из-за того, что он не пишет Джошу.

Но в этот момент он обнаружил необычный цветочный горшок. Тот был завален всяким хламом, как и остов настольной лампы. Альманах вытянул горшок и обнаружил, что он целёхонек, если не считать оставленного ударом лопаты маленького скола на краешке. Подставки у горшка не было. Красивая старинная вещь, а найдись ещё и подставка, во внешнем мире наверняка и стоил бы немало. Но самое интересное было не это.

В библиотечный список входило и слово «цветочный», и слово «горшок» – совсем как и, «настольная», и «лампа». А значит, Этта права: их список – это каталог.

Наверняка, узнав, что он полностью согласен с ней по этому пункту, она повеселеет!

– Олив, – окликнул мальчик, – ты не могла бы попросить Уго передать Этте, чтобы она пришла сюда? Дело не срочное, но, думаю, она захочет сама увидеть. Спасибо.

Трубы задребезжали и застучали – это Олив спешила выполнить его просьбу. Альманах присел на ближайшую груду мусора перевести дух и подумать.

Если список – каталог чего-то, то что это означает? Что кто-то когда-то дорожил всеми этими вещами и спрятал их в мусоре, чтобы их никто не нашёл, но со временем сокровища и сами превратились в мусор? Альманах бы поверил, если бы в список входила всякая бижутерия и золочёные побрякушки, но до сих пор там перечислялись самые обыкновенные предметы, не особенно ценные. Для чего же тогда прятать и их, и каталог с ними?