Этот большой мир. Тайна пятой планеты

— … Я принял решение эвакуировать персонал из каверны. закончил Леонов. Тяжёлое оборудование будет законсервировано, энергопитание отключено. — Человек-легенда, первый человек в открытом космосе, он всего три дня, как вернулся на «Лагранж» с Земли, где проходил курс лечения и реабилитации. На станции говорили, что ему предлагали аналогичную должность на Марсе, на строящейся станции «Берроуз» — Леонов отказался, предпочёл вернуться на прежнее место. В системе Сатурна он царь, бог и воинский начальник — здесь ему, кроме «Лагранжа» подчиняются и станция «Гюйгенс», кружащая по орбите Титана, и небольшой флот из трёх орбитальных грузовиков, «Гершель», «Койпер» и «Кассини» последний был специально оборудован для изучения Колец. Поговаривали о планах подвесить над плоскостью колец ещё одну станцию, малую, подобную «Гюйгенсу» — если это случится, она тоже окажется в подчинении Леонова. Подчинённые в шутку называли его «вице-королём» системы Сатурна — забавные картинки на эту тему то и дело появлялись на доске объявлений в станционной кают-компании. Они впрочем, никогда не носили характера недоброжелательного — Леонова на станции любили, уважали и искренне радовались его возвращению.

— Всё из-за тебя! — Таня Пичугина ткнула Серёжу в бок острым локотком. — Что тебе стоило пальнуть на метр левее ничего бы тогда не нашли!

«Юниоры», все трое, сидели на предпоследнем ряду и вытягивали шеи, стараясь не упустить ни слова.

— Неизвестно, надолго ли они закроют Дыру?. — кипятилась Татьяна. — А вдруг больше, чем на два месяца? Тебе-то хорошо, ты уже был на Энцеладе — а нам каково? Так и улетим домой, не побывав внизу!

Серёжа потупился. Не то, чтобы он чувствовал себя виноватым — но ведь это после его лучевого выстрела испарившийся в жаре лазерного выстрела ледорит открыл крошечный, не больше пары квадратных сантиметров, участок металлической поверхности. Зурлов подвёл «омар» вплотную к стенке и Серёжа, орудуя молотком-ледорубом (такие висели у каждого из них на поясе) расчистил участок побольше — и обнаружил на нём выпуклые символы, очень похожие на те, что покрывают «звёздный обруч».

Ну и завертелось: Зурлов доложил о находке Пьявко; планетолог прибыл на место на втором «омаре», оснащённом струйным парогенератором и за сорок примерно минут освободил ото льда находку — плоский, стоящий вертикально металлический объект прямоугольной формы. Это оказалось не так уж непросто: струя перегретого пара отбрасывала «омар» от стены; управлять же дюзами и одновременно орудовать парогенератором Пьявко не мог, не хватало опыта пилотирования. Пришлось Зурлову «подпереть» буксировщик планетолога, компенсируя реактивный эффект паровой струи тягой своего движка. Серёжа при этом висел на грузовой решётке «омара» и по рации корректировал действия напарника, ничего не видевшего в облаках пара и разлетающегося ледяного крошева.

Расчищенный объект имел вид металлической пластины размером три на четыре с половиной метра; в его центре красовался овальный люк, достаточно широкий, чтобы пропустить человека в скафандре. Вскоре выяснилось, что никакая это не пластина, а передняя стенка вмёрзшего в лёд то ли контейнера, то ли чего-то в этом роде. Металл, до чрезвычайности напоминающий материал «звёздных обручей», был гладким почти полированным — через стекло гермошлема Серёжа видел в нём своё отражение, словно в огромном зеркале. В полуметре от левого края обнаружилась рельефная табличка, сплошь покрытая знакомыми символами — именно в неё пришёлся первый Серёжин выстрел.

— Что ты такое говоришь, Тань? — прошептал Егор, третий из их маленькой группы. — Только представь, что может оказаться за этим люком! Библиотека, приборы, машины, действующие на неведомых физических принципах… да что угодно!

— Ага, зеленокожие пришельцы в криогенных ваннах! Или серокожие, в фиолетовую крапинку! — насмешливо прошипела Татьяна, и Серёжа отметил, что одногруппница чересчур увлекается фантастикой. — Но сначала люк нужно открыть, а что-то никто с этим не торопится. Вот объясни, зачем для этого сворачивать все работы? Металл не слишком толстый, просвечивание ультразвуком дало меньше полутора сантиметров — вспороть плазменным резаком, да и делу конец!

— То-то что конец! — Егор не желал сдаваться. — А если там что-нибудь взрывоопасное? Или наоборот, записи какие-нибудь, звёздные карты? Они же бесценны для науки, а твой резак превратит всё в кучку пепла!

— А на «Заре» что, ключ привезут, отмычку? Они, если хочешь знать, первые резак в ход и пустят, а наши, на «Лагранже», просто боятся брать на себя ответственность!

— Это Леонов-то боится? — возмутился Егор. — Ты думай, что говоришь, хоть иногда!

Из переднего ряда зашипели, и спорщики умолкли. Что-то они в последнее время часто стали ссориться из-а ерунды, подумал Серёжа — Егор явно неравнодушен к Татьяне и проявляет свои чувства таким вот образом. Ох, наплачется он с этой вздорной девицей, если, конечно, не выкинет дурь из головы и не займётся чем-нибудь полезным. Например, поможет подготовить буксировщики. «Заря», как объяснил Зурлов, прибудет не своим ходом, а через станционный «батут, и на этой стороне его будут встречать все четыре 'омара» — встретят, зацепят клешнями и аккуратно отведут от станции на положенные три километра. Потом развернут в Пространстве и снова подведут, но уже не к «батуту» а к центральному стыковочному узлу. Операции сложные, техника должна быть в идеальном порядке — а потому они уже вторые сутки возились в ангарах, по нескольку раз проверяя каждый узел, каждый механизм, каждое вспомогательное устройство.

— … Таковы ближайшие задачи. — подвёл итог начальник «Лагранжа». — Консервационная группа отбывает на «Энцелад» через два часа, на «Гершеле». Андрей Львович, — он повернулся к Полякову, — посадите корабль поближе к колодцу.

— Можем сесть прямо на дно Дыры. — ответил тот. — А дальше на террасу сами запрыгнут высота всего ничего!

— Да, так будет лучше. — кивнул Леонов. — За работу, товарищи. «Заря» вот-вот прибудет, а сделать предстоит ещё очень многое.

IV

— Гарнье, что бы про него не говорили, гений. Его давно уже следовало выдвинуть на Нобелевку! Собственно, и выдвигали, раза два или три — но он всякий раз ухитрялся разругаться с теми, кто проявлял инициативу…

— Да уж, характер у него непростой. — согласился я. — Это если деликатно выражаться. А если неделикатно — склочник и скандалист, удивляюсь, как с ним люди работают!

Мы с Леднёвым сидели в сквере перед десятиэтажным зданием комплекса Центра Подготовки. Совещание закончилось полчаса назад; до следующего оставалось ещё минут сорок, и я, спустившись в холл, встретил там Валеру. Погоды стояли летние, но нежаркие, с приятным тёплым ветерком, мы устроились на скамейке в сквере и принялись беседовать.

— Среди нобелевских лауреатов по физике хватает непростых личностей. — заметил Леднёв — Один Эйнштейн чего стоил, или тот же Оппенгеймер…

— Гейзенберг вообще был нацистом. — усмехнулся я. — А Оппенгеймер свою Нобелевку так и не получил, хотя характер имел ещё тот, здесь ты прав.

— Это верно. — Валера кивнул. — Но все они по сравнению с Гарнье сущие ангелы — это при том, что его научные достижения как бы и не меньше, просто их ещё не оценили. Вот увидишь — лет через пять его будут превозносить наряду с Нильсом Бором и тем же Эйнштейном! И Нобелевка от него никуда не денется…

— Если раньше не пристукнут. — отозвался я. — Ты уже морду ему бил, найдутся и другие.

Мой собеседник мечтательно улыбнулся. Действительно, имел место в его биографии такой факт — ещё на станции «Лагранж», когда они с французским астрофизиком поспорили в очередной раз. Для Леднёва дело тогда закончилось домашним арестом в собственной каюте — Леонов взял сторону его оппонента, справедливо рассудив, что негоже кандидату наук чистить физиономию профессору, да ещё и своему руководителю. Гарнье же получил от начальника станции карт-бланш на изучение «звёздного обруча» — и, судя по результатам, неплохо им распорядился.

— Его работа по резонансным явлениям в тахионном поле высокого напряжения — это переворот, прорыв, принципиально новый подход! — продолжал меж тем Леднёв. — Даже первые практические результаты, вроде методов блокировки «обручей» крупнейшее достижение в этой области, а ведь он пошёл гораздо дальше! До сих пор всё, что связано с «батутными» технологиями было для наших физиков-теоретиков чем-то вроде чёрного ящика: известно, что на входе, ясно, что будет на выходе, а вот что внутри, никто толком не понимал. А Гарнье этот ящик вскрыл — и можно не сомневаться, оттуда немало всего появится!