Этюды, картины с целины

И тут мышь начала профессионально красться вдоль стены. Перекат — замереть — осмотреться. Ещё перекат. Её дохлая тушка двигалась как спецназовец на задании.

Добравшись до кабеля, она вцепилась в него с остервенением. Её периодически било током — шерсть дыбом, усы искрили, но ей было уже по барабану. Она ж дохлая! Идеальный суперсолдат…

БА-БАХ! Сработала сигнализация, «Око» пару раз мигнуло и погасло.

Приказ: пасть смертью храбрых! Родина тебя не забудет, боец! Мышь тут же раскинулась у перегрызенного кабеля лапками кверху. Я спокойно прошёл через контрольную точку, пока со всех сторон сбегались встревоженные техники.

— Да чтоб их! Опять эти твари! — доносились возмущенные возгласы. — Третий раз за месяц провода грызут!

— Надо сетку ставить… Или ядом травить…

— Да толку-то? Нужно в стену провода замуровывать.

Я неспешно шёл по коридору, с трудом сдерживая торжествующую ухмылку. Забавно получается — новейший артефакт, последняя разработка имперских умельцев, сверхчувствительные сенсоры… А от простой дохлой мыши защиты не предусмотрели.

* * *

Следующий день выдался особенно изматывающим. Три пары подряд у мастера печати. Я мрачно наблюдал, как преподаватель в очередной раз вызывает кого-то к доске.

Две пары уже позади, и, казалось бы — интересный материал, все активно практикуются, чертят печати, ошибаются, учатся на своих ошибках. Все, кроме меня! Этот злопамятный тип старательно делал вид, что меня не существует. Хотя я сидел прямо перед ним и даже демонстративно тянул руку пару раз.

Подумаешь, случайно вызвал монстра из бездны! Я раздраженно постукивал карандашом по парте. С кем не бывает? В конце концов, никто же не пострадал… серьезно. Но я же не специально!

Звонок на третью пару прозвенел как приговор. Преподаватель картинно поправил очки и торжественно объявил:

— Записываем новую тему: магические печати медитации. Обычно их рисуют на полу, — продолжал он, выводя на доске затейливый узор. — Садитесь в центр печати, и она открывает канал, связывающий вас с недрами земли, где залегает чистейшая руда маны. — Он сделал эффектную паузу, обводя аудиторию взглядом. — Существуют, конечно, и другие печати медитации — для укрепления, усиления и увеличения ядра. Но этот материал будет позже. Пока рано.

Да неужели? В некоторых линиях угадывались знакомые символы из моего мира.

— А теперь перейдем к практике, — препод хлопнул в ладоши. — Кто не успеет — доделывает в общежитии.

Первый доброволец — Топольский, отличник с первой парты — вышел к доске. Его линии получились ровными, символы четкими, хоть сейчас в учебник.

— Ну надо же! — преподаватель просиял. — Хоть кто-то может начертить правильную печать! — он демонстративно покосился в мою сторону. — В отличие от некоторых… особо одаренных.

Один за другим студенты выходили к доске. У всех получалось — кто-то чертил лучше, кто-то хуже, но базовую структуру все ухватили верно. А я сидел и прикидывал… что теоретически, если правильно модифицировать узор, можно создать канал не только к мане, но и к… более интересным источникам.

— К черту это! — я резко поднялся, грохнув кулаками по парте. — Я тоже ученик! Или у нас теперь избирательное обучение? Мне нужна практика, как и остальным.

Иванченко замер. По аудитории прокатился удивленный шепот.

— В прошлый раз ваша… «практика», — он поджал губы, как от зубной боли, — едва не уничтожила аудиторию! И… и не отправила на тот свет учеников!

Я молча подошел к доске, бесцеремонно выдернул мелок из рук одногруппника и стер его художества рукавом. Злость придавала движениям четкость — линии печати ложились ровно, символы выходили четкие, как по линейке.

Опять дал нам самую примитивную печать с таким узким каналом, что она будет по капле сосать ману до следующего семестра. Я прекрасно видел возможности для усовершенствования — чуть изменить угол здесь, добавить пару линий там, развернуть внутренний контур… Но нет, обойдется. А то еще инфаркт хватит.

— Нарисовал! — я демонстративно положил мелок на край доски. — Извольте проверить.

— Сейчас подойду, — лениво протянул Иванченко, демонстративно копаясь в каких-то бумагах.

Я встал у доски, переглянулся с Костей. Тот вдруг занервничал и начал делать какие-то странные жесты глазами и бровями, словно припадочный.

Чего? — я не мог понять, что ему от меня надо.

Костя закатил глаза и начал тыкать пальцем куда-то мне за спину.

— Да обернись ты, дубина! — не выдержал он наконец.

— Константин! — рявкнул Иванченко. — Немедленно прекратите этот балаган! Я запишу вас в рапортичку как злостного нарушителя порядка! Это уже десятое замечание, а значит, я жду ваших родителей.

Я наконец соизволил обернуться — у моей печати стоял Топольский, первый отличник и главный любимчик преподавателей. Этот самодовольный индюк быстро провел рукой по нижнему краю рисунка и, как ни в чем не бывало, отошел к своей парте.

Иванченко тут же подлетел к доске — словно только и ждал момента. Исправить уже ничего не успею — препод буквально дышал мне в затылок, придирчиво изучая каждую линию.

Вот же… И как теперь объяснить, что это не я накосячил?

— Профессор! — начал я. — Топольский только что испортил мою печать!

— Не выдумывайте, Волконский, — поморщился Иванченко. — Господин Топольский — образцовый студент и надежда факультета. Он бы никогда…

И тут печать начала светиться. Не привычным спокойным голубоватым светом, а ослепительно белым, как миниатюрная сверхновая. По аудитории пронесся порыв ветра, срывая конспекты со столов и растрепывая волосы, и появился столб света.

— Да твою ж мать… — пробормотал я.

Печать вспыхнула нестерпимо ярко. Опять? Вы серьезно?

Глава 16

Из печати вышел ослепительный белый столб света. Ничего особенного — просто ровный луч, как прожектор, только гораздо ярче. Настолько яркий, что пришлось щуриться. Но самое интересное творилось вокруг…

От столба света дул сильный ветер. Сначала он просто трепал тетради и конспекты, но с каждой секундой становился всё сильнее. Листы бумаги, ручки, карандаши — всё летало по аудитории. И что характерно: если что-то залетало в луч — обратно не вылетало.

Я с интересом наблюдал за происходящим. Чисто теоретически, если что-то заходит и не выходит, значит, где-то должен быть другой выход. Вопрос — где именно? И главное — что там на другой стороне?

Ученики спешно эвакуировались. Но… хех, как всегда, остались только мы трое: я, Костя, который нервно косился на светящийся столб, и этот гад Топольский, бледный как простыня. Тупили, откровенно говоря.

Иванченко метался между нами, как раненый зверь. Одной рукой он судорожно придерживал парик, который так и норовил слететь, а другой тыкал в меня пальцем, чуть не попадая в нос: