Этюды, картины с целины

— Как тебе Казань? — спросил я у брата.

— Пока не понял, — сказал он. — Вроде и на наши города похоже, а вроде и нет. Церкви, вон, строятся, а и этих… Башенок полно.

Мечети и впрямь были почти на каждом шагу. Как на заказ, муэдзины один за другим принялись созывать всех на молитву. Мы с братом переглянулись. Татары начали покидать улицу. Я же понял, что до окончания намаза нет никакого смысла идти в гости, и мы принялись пока бесцельно шататься по незнакомым улочкам. Нынешняя Казань лишь смутно напоминала ту, которую я помнил, с оравами туристов, водителями-лихачами, неоновыми огнями и киосками с чак-чаком.

Но Казанка и Волга по-прежнему находились на своих местах, кремль всё так же возвышался над остальным городом, а город рос и богател, оседлав крупнейшую водную артерию страны. Если бы Казани на этом месте не существовало, её стоило бы построить, и Иоанн Васильевич наверняка знал, что делал, когда шёл войной на Казанское ханство.

Вот только здешние жители этому совсем не обрадовались, а значит, мне придётся их убедить. Не мытьём, так катаньем, но мне придётся навести тут порядок. Просто чтобы доказать и себе, и царю, что мне любая задача по плечу.

Глава 8

На подворье Амира Газиева, одного из немногих татар, сотрудничающих с Москвой, мы прибыли уже после того, как закончился намаз. Кто-то назвал бы этого человека предателем и коллаборантом, но я считал его просто разумным человеком, прекрасно понимающим сложившуюся ситуацию.

К тому же Москва издавна ставила в Казани своих ханов. Османы и крымцы ставили своих, Москва снова ставила своих, и это перетягивание одеяла тянулось аккурат до завоевания города. Одно время Казань даже была вассалом Московского царства, потом стала вассалом Османской Порты. Ну и в конце концов русский царь не оставил казанским татарам выбора, раз уж они не могли сами определиться.

И молчаливое большинство простых татар спокойно воспринимало факт завоевания, тем более что русский гарнизон никого не притеснял и не угнетал. Татары были вольны жить, как им угодно, почти как встарь, за исключением работорговли и набегов на Русь.

А вот крикливое меньшинство пострадавшей татарской знати истекало ядом, громко заявляя о своих попранных правах и обидах, учинённых им лично воеводой, царём, русскими купцами и всем Московским государством в целом.

Зато православные татары, кряшены, горные и луговые марийцы, чуваши и прочие народы бывшего Казанского вилайята вздохнули теперь спокойно.

Прижать бы ещё и Крым, и было бы совсем хорошо. Но даже так восточные рубежи царства теперь жили гораздо спокойнее.

— Проходите, гости дорогие! — вышел к нам сам Газиев после того, как мы продемонстрировали его охранникам печать воеводы и сказали, что пришли по важному делу.

Говорил он по-русски с едва заметным акцентом, выглядел достаточно пожилым и опытным человеком. Лицо изрезано морщинами, на висках белела седина, но бороды он не носил, только тонкие усики.

— Здрав будь, — поздоровались мы с Фёдором по очереди.

Я заранее попросил брата не демонстрировать среди татар знание их языка, в надежде, что они сболтнут что-нибудь лишнее.

— Гость в дом — радость в дом! Как говорил Пророк, да благословит его Аллах и приветствует, пусть не ждёт добра тот, кто не оказывает гостям должного приёма! — зачастил татарин.

— Мир дому твоему, многоуважаемый! — с улыбкой произнёс я. — Князь Воротынский указал на тебя, как на достойнейшего из казанцев, и мы пришли, чтобы выказать тебе своё уважение!

Восток — дело тонкое, и самая грубая лесть способна здесь работать не хуже тонких дипломатических методов. И моя лесть Газиеву явно пришлась по душе. Ещё и признание воеводой его заслуг ему наверняка понравилось, так что он пригласил нас в дом, где уже накрывали на стол.

Он усадил нас на почётные места, принимая со всем уважением. Две женщины, постарше и помладше, поставили перед нами пиалы с водой. Такую же поставили перед Амиром, и он насмешливо глядел на нас, улыбаясь и ожидая, что мы будем делать. Фёдор, очевидно, посчитал, что это питьё, взял пиалу, но я толкнул его коленкой под столом, а потом окунул пальцы в воду и омыл руки согласно обычаю. Брат поспешил сделать так же, а затем и татарин, пробормотав хвалу Аллаху, омыл руки, прежде, чем начать трапезу. Шалость его не удалась.

Нам подали густой мясной суп, напоминающий шурпу, и мы, по обычаю перекрестившись перед приёмом пищи, начали есть. Отказаться мы не могли, наносить обиду гостеприимству татарина не хотелось. Нам, наоборот, требовалась его поддержка и помощь.

Никогда не был фанатом татарской и вообще азиатской кухни, я всегда предпочитал наши родные котлетки с пюрешкой, но ради такого дела можно было и шурпы похлебать, и айрана выпить, и перемячами закусить.

О делах во время еды не говорили. Я время от времени выказывал своё восхищение блюдами, заставляя татарина улыбаться, но про дела — ни слова. Восточная традиция долго и занудно ходить вокруг да около, не переходя к сути дела, меня изрядно бесила, но в чужой монастырь со своим уставом не ходят, и я вынужден был подстраиваться под местные реалии.

Но когда на стол поставили сладости, я понял, что пора бы уже переходить к делу. Сладкое в меня уже не полезло, а чая к нему, увы тоже не было. Вместо чая пили какой-то травяной сбор, из которого я достоверно узнал только чабрец. Фёдор так и вовсе объелся так, что не мог даже пить. Хозяин поглядывал всё с той же насмешливой улыбкой.

— Мы зашли не только чтобы выказать тебе своё уважение, почтенный, — сказал я. — Из Москвы мы прибыли по важному делу, а князь Воротынский сказал, что ты сможешь нам помочь.

— Как нынче в Москве? — татарин вновь попытался увести разговор в сторону.

— В Москве обеспокоены тем, что на восточных рубежах начинаются волнения, — сказал я.

Амир Газиев закивал, оглаживая выбритый подбородок.

— Ничего не укроется от взора русского царя, да продлит Аллах его дни, — сказал татарин.

Я внимательно посмотрел на него, но, похоже, он говорил серьёзно. Если он вёл дела с Москвой и при хане принадлежал к московской партии, то ему, наверное, можно доверять.

— И я здесь, чтобы быть его глазами и ушами, — сказал я.

— Большая честь — принимать в своём доме такого человека, — закивал Амир.

— В Казани я человек новый. И мне нужна помощь кого-нибудь из местных, — сказал я.

— Блажен тот, чьими руками творится благо, и горе тому, чьими руками совершается зло, — сказал татарин. — Так говорил Пророк, да благословит его Аллах и приветствует.

— Безграничная мудрость в этих словах, — сказал я. — Если бы нашёлся верный человек, который указал бы мне на зачинщиков этих беспорядков, уверен, государь высоко оценил бы его старания.