Этюды, картины с целины

Мальчишка оказался куда более ценным источником информации, заложив абсолютно всех, и своих нанимателей, и своих товарищей, оставивших его стоять на стрёме. Похоже, Шефер не имел никакого представления об опричниках. А вот парнишка успел наслушаться всякого, и теперь выслуживался как только мог, пытаясь спасти свою жизнь.

И, что самое ценное, он раскрыл имя того, кто платил им за устранение опричников. Это оказался один из бояр, а если точнее, то боярин Хлызнев из рода Колычевых. Богдан Никитич Хлызнев-Колычев. И пусть это имя я слышал впервые, а мальчишка вполне мог назвать первого попавшегося боярина в попытке выгородить себя, всё равно стоит эту наводку проверить.

Глава 21

На следующий же день я почти с рассветом прискакал в Кремль. Бояр в Москве много, и Колычевых немало, но Хлызнев был только один, и я знал, где мне подскажут, кто это такой, и где можно его найти.

Я снова приехал в Разрядный приказ. Дьяки при моём появлении затихли, испугались, будто я снова пришёл за одним из них, но я поспешил их успокоить.

— Здравы будьте, уважаемые, — произнёс я, широко улыбаясь и почтительно снимая шапку. — Я по делу.

— Какому такому делу? — настороженно спросил один из них, Иван Клобуков, мой старый знакомец.

— Узнать хотел кое-что. А вы, вестимо, о каждом служилом ведаете, — сказал я.

Дьяки заметно расслабились, но мой визит наверняка ещё на пару недель выбил из них желание брать взятки или ещё как-то нарушать закон.

— Конечно, спрашивай, Никита Степанович, — закивал Клобуков, всем видом демонстрируя готовность к сотрудничеству.

— Хлызнев-Колычев меня интересует, — сказал я.

— Который? — спросил дьяк.

— Э-э-э… А их много? — спросил я.

— Ну… У Бориски Хлызня старшой сын Иван, у того сын тоже Иван, новиком записан, Никита Борисыч под Казанью сгинул, у того сын Богдан… — начал расплывчато перечислять Клобуков.

Способности местных так ловко разбираться в хитросплетениях родственных отношений, в общем-то, абсолютно чужих людей, я откровенно завидовал. Я пока так и не научился. А ведь это только о живых, о текущем поколении. Местные умудрялись ещё и помнить родословные на несколько поколений назад.

— Богдан, — сказал я.

— Ну этот в Звенигороде служит, у князя Старицкого, — сказал Клобуков, обращаясь к огромной толстой книге. — Дай-ка гляну… Вроде бы как сотником…

— Этого достаточно, спаси Христос, — кивнул я.

Стоило бы догадаться, чья тень режиссирует весь этот спектакль. Кто стоит за нападениями. Опричники нынче всем этим мразям стоят поперёк горла, и нечистые на руку бояре всеми способами будут пытаться нас устранить. Либо интригами отодвинуть от государя, либо уничтожить физически. Когда эти варианты не сработают, то будут пытаться проникнуть в наши ряды и развалить изнутри, но пока я жив — я этого не позволю.

— Ну ты это, заходи, если что, спрашивай, всегда поможем, подскажем, — затараторил Клобуков.

— Конечно, конечно, — улыбнулся я.

Звенигород, значит. Ближнее Подмосковье, хотя по нынешним меркам, не совсем ближнее. Но рядом. За день обернуться можно.

Сразу я туда не поехал. Нужно было всё обдумать, поразмыслить, как сделать так, чтобы не спугнуть ни Хлызнева, ни его хозяев. Вместо этого я отправился к царю. Иоанна стоило поставить в известность, прежде чем ехать за людьми Старицких, иначе может получиться такая неловкая ситуация, что Старицкие, по требованию царя живущие в Москве, сделают свой ход, пока мы ездим в Звенигород. В Москве у них тоже есть свои люди, и при царском дворе тоже.

Государя удалось застать в Кремле, и он принял меня незамедлительно, в последнее время я нечасто беспокоил его своими визитами. И раз уж я напросился на приём, то ситуация должна быть как минимум незаурядной.

Он принял меня в присутствии своего лекаря, который мазал Иоанну колени какой-то жирной мазью.

— Здрав будь, государь, — чуть поклонился я и покосился на совершенно лишнего здесь врачевателя.

— Вишь, над тем и работаем… — мрачно пошутил царь. — И тебе не хворать, Никитка. С чем пожаловал?

— По делу… Особому, — сказал я.

— Говори, он по нашему не разумеет всё равно, — махнул рукой царь.

Лекарь и впрямь даже ухом не повёл, с каменным лицом продолжая втирать мазь.

— Do you speak English? — обратился я к лекарю. — Sprechen Sie Deutsch?

— Ja! — улыбнулся вдруг лекарь и разразился быстрой тирадой на немецком.

Ни слова не понял.

— Мы же с немцами воюем, — удивился я, наблюдая за реакцией лекаря.

Тот быстро покосился на царя, видимо, чтобы проследить за его реакцией.

— С Ливонией, — исправил меня Иоанн.

— Врёт твой лекарь, всё он разумеет, — кисло произнёс я.

Царь нахмурился, оттолкнул немца от себя, заглядывая ему в лицо. Немец заметно испугался.

— Nein! Nein! — зачастил он.

— Нет, говорит, не разумеет, — перевёл я.

— Вот ведь… — проворчал Иоанн, явно жалея о том, что успел при этом лекаре сболтнуть. — А ну, пошёл прочь, собака!

Это он тоже понял без всякого перевода. Спешно засобирался, сгребая свои склянки и микстуры.

— Василий! — царь кликнул рынду, в покои вбежал охранник, готовый к любому приказу. — Дохтура уведите. Под стражу взять его.

— Слушаюсь! — гаркнул рында, крепко схватил врача за локоть, потащил прочь.

Тот почти не сопротивлялся.

— Всё-то переполох вокруг тебя, Злобин… — недовольно произнёс Иоанн.

— То не моя вина, государь, — пожал я плечами.

— Знаю, — сказал он. — Ну, с чем пришёл?

Я помолчал секунду, подбирая слова и думая, с чего начать. Старицкого царь уважал, в конце концов, это был его двоюродный брат, с которым они вместе прошли через многое. Владимир Старицкий и в походы с ним ходил, и на богомолья, и в Думе неизменно занимал сторону Иоанна, и в Москве вместо царя оставался во время его отлучек. И во время болезни царя беспрекословно присягнул малолетнему царевичу, хотя большинство приближённых отказались целовать крест на верность маленькому Дмитрию. Короче говоря, прилежно играл роль верного союзника и сподвижника.

— Хлызнев-Колычев супротив нас, опричников, татей нанял, — сказал я. — Одного убили. Меня убить пытались.

— Хлызнев? Сын? Или внук? — насторожился царь.

— Богдан Никитич, — сказал я. — Владимира Старицкого человек.

Иоанн Васильевич откинулся назад в кресле, вздохнул, провёл рукой по лицу. Услышать такое известие должно быть неприятно.

— Точно ли он? Может, Ивашка Хлызнев? — уточнил царь.

— Как нам тать поведал, так я тебе и говорю, государь. С его слов, — сказал я.