Этюды, картины с целины

На торге от меня, к счастью, не шарахались, как от чумного, но пару-тройку косых взглядов я всё же заметил. Не всем по душе была новая опричная служба, некоторым она была как серпом по яйцам, особенно тем, кто крепко связывал свои дела и чаяния со старой аристократией. Все, однако, хорошо понимали, куда дует ветер и чего хочет государь.

Некоторые, наоборот, завидев моё чёрное одеяние и саблю на поясе, широко мне улыбались. Пара торговцев даже попыталась меня угостить с разницей буквально в пару минут, калачом и яблоком, но я отказался и от того, и от другого. Не потому что был сыт, а из-за банальной подозрительности и паранойи. Принимать пищу из рук незнакомцев мне теперь строго запрещено, иначе жить я буду очень и очень недолго, потому что одной только клеветой мои противники не ограничатся.

Я прошёл несколько рядов, лениво разглядывая товары на прилавках, вышел к персидским купцам, которые могли теперь свободно торговать в Москве, поднимаясь вверх по Волге и обходя стороной османские владения. Кроме ковров и причудливых ваз на их прилавках лежали украшения из золота, и я остановился напротив, разглядывая кольца и серьги, поблескивающие в свете высоко стоящего солнца.

Да, пожалуй, можно и развязать мошну. У меня как раз скопилось немного свободных денег, так что я приобрёл у смуглокожего торговца золотую подвеску с камнем. На кольцо я так и не решился, полагая, что торопиться не стоит.

Не то чтоб я боялся женитьбы. Я понимал, что здесь мне придётся провести остаток жизни, до самого конца, и лучше провести это время с верной супругой, но меня останавливало то, что мои враги сразу же нацелятся и на неё. А надёжно защитить молодую жену я не всегда буду способен. Я не всегда буду рядом.

На другом прилавке я купил чудесный цветастый платок, завернул подарок в него, вновь отправился к Кремлю. К царицыному терему. Хоть я и понимал, что Евдокия сейчас не желает со мной разговаривать, я надеялся, что смогу её хотя бы увидеть.

Всё тот же рында, завидев меня, подходящего к калитке, усмехнулся, но путь всё равно перегородил.

— Нельзя. Сам понимаешь, — сказал он.

— Понимаю, — сказал я, поправляя саблю на поясе. — Я и не вхожу. Вот здесь постою, рядышком.

— Это можно, — понимающе улыбнулся охранник.

В конце концов, все мы люди. Даже дворцовые рынды. Возможно, для дворянина и служилого человека было позором стоять вот так, дожидаясь хоть малого шанса увидеться с девушкой, но пусть попробуют сказать мне это в лицо. Буду, как хитроумный идальго дон Кихот Ламанчский, мочить каждого, кто усомнится в красоте и изяществе моей Дульсинеи. То есть, Евдокии.

Так что я встал неподалёку от калитки, приняв полную достоинства позу и положив руку на саблю. Даже если она сама меня не увидит, другие царицыны слуги наверняка ей скажут. На благосклонность её я даже и не надеялся, но передавать подарок через третьи руки не хотел. Уж лучше сделать всё самому.

Вскоре стоять так стало жарко, но я взглянул на рынду, который, как ни в чём не бывало, нёс службу в железной шапке и бахтерце, и мысленно поставил себя на его место. Я, бездоспешный, явно не так сильно жарился, как он в своей броне, так что это придало мне сил.

Мимо нас то и дело проходили слуги. Истопники, водоносы, конюхи и прочие обитатели терема, поддерживающие повседневное его существование. Мелькали знакомые лица, кто-то даже почтительно со мной здоровался. Значит, и Евдокия скоро обо мне услышит. Сплетни разносятся моментально, на сверхзвуковой скорости.

Ждать пришлось даже не так долго, как я рассчитывал. Евдокия вышла за ворота, налетев на меня разъярённой фурией.

— Ты зачем меня позоришь? — прошипела она.

— Разве? Вроде просто стою, — с наигранным недоумением сказал я.

— И зачем ты тут стоишь? — фыркнула она.

Я покосился на рынду. Тот ухмылялся в бороду, но в целом делал вид, что его это не касается.

— Погода сегодня хорошая. Красота вокруг. Почему бы и не постоять? — сказал я.

— Дурак! — фыркнула Евдокия, резко поворачиваясь, чтобы уйти.

— Постой! — попросил я.

— Чего ещё?! — скривилась она, но всё же остановилась и развернулась ко мне.

— Поговорить я хотел. Прощения попросить, — тихо сказал я.

Слова эти дались мне нелегко, и я бы с куда большей охотой поскакал с саблей в руке на превосходящие силы противника. Мне вспомнилось вдруг, как средневековые поэты и авторы рыцарских романов сравнивали общение с прекрасной дамой с осадой крепости. Вранье, осада крепости занятие крайне унылое и однообразное.

Евдокия вздохнула, посмотрела по сторонам. Вести такие беседы у самых ворот — идея не самая лучшая. Мы неторопливо пошли прочь. Подальше от любопытных взглядов разного рода сплетниц, наверняка глядевших на нас из окон царицыного терема. Уж они-то с большим удовольствием послушали бы.

— Ну, говори, — холодно произнесла она, когда мы немного прошлись в тишине.

Я немного помолчал, подбирая слова.

— Прости, Евдокия, — сказал я, не найдя ничего лучше.

— За что? Ты ничего не сделал, — фыркнула она.

— Вот за это и прости, — сказал я. — Служба не отпускала никак.

Она молча дёрнула плечами, поправила выбившийся из-под платка локон.

— Я уж думала, сгинул ты где-то… Хоть бы весточку какую послал, записку, — пробормотала она.

— Посылал, — сказал я.

Не поверила, похоже. Мы ещё немного прошлись в тишине. Разговор не клеился.

— Каждый день о тебе думал, — решился я на небольшую ложь.

— Кабы думал, так зашёл бы, — нахмурилась Евдокия. — Сколько ты в Москву приезжал? И только сейчас сподобился.

— Служба, Евдокия, служба… Порой вздохнуть времени нет, — сказал я.

— Да, сказывали мне… Больше так не пропадай, ладно? — попросила она.

— Не буду, — пообещал я, доставая из-за пазухи свёрток с подарком. — Держи. Это тебе.

Она недоверчиво приняла подарок, развернула, удивлённо вскинула брови, залилась румянцем.

— Ой, красота какая… Это мне? — не поверила она.

— Тебе, душа моя, — улыбнулся я.

Она, никого не смущаясь, вдруг порывисто обняла меня, тут же вспыхнула, отстранилась. Соскучилась, хоть и не хотела этого сама признавать. Я понял, что тоже по ней соскучился. По её румянцу, смущённой улыбке, блеску в глазах, живой мимике, ярким эмоциям. Мне этого не хватало. Последние несколько месяцев я был окружён сплошь бородатыми суровыми мужиками.

— Соскучился я по тебе, Евдокия, — признался я.

— И я… — тихо выдохнула она.

Будь мы наедине, в интимном полумраке тесной комнатки или в просторной прохладе дворцовой светлицы, возможно, что-то бы и получилось. Что-то большее, чем просто подержаться за руки. Но мы находились посреди оживлённой улицы, и я не мог рассчитывать даже на поцелуй. Срамно.

Да и вообще, до свадьбы от честной девушки, какой, без сомнения, и являлась Евдокия, ждать ничего не стоит. Блудить — грешно, и себе это позволяли, в основном, вдовы. Хотя, само собой, бывало всякое. Особенно если помнить, что в бане парились все вместе, мужчины и женщины.