Евангелие от Джимми

— Он, однако, позволил себе два выпада в мой адрес, — улыбнулся Брюс Нелкотт, который, с тех пор как свершилось его «посвящение» (в возрасте тринадцати лет), снисходительно относился к стихийным противникам гомосексуализма: они поддерживали в нем чувство собственного эмоционального превосходства.

— Бессознательное неприятие мирской власти, которую вы воплощаете, — определил Энтридж, погладив свою лысину. — Не усматривайте в этом ничего личного.

— Тем хуже, — обронил президент и перевел лукавый взгляд на шефа оперативного отдела ФБР: все-таки приятнее смотреть, чем на этого зашоренного очкарика из ЦРУ. Агент Уоттфилд ответила ему улыбкой и снова повернулась к экрану, где наплывало крупным планом лицо Джимми. Энтридж вошел в раж, размахивая пультом точно кастетом.

— Обратите внимание на его челюсти: он расслабился. А ведь только что ему сказали, что он — клон. За какие-то десять секунд он усваивает, допускает, приемлет. Смотрите, я прокручиваю в замедленном темпе: он даже как будто успокоился. Что же произошло? Фантазм заполнил пустоту в психике брошенного ребенка. Он больше не дитя природы: он создан искусственно.Это все меняет! Он считал себя нежеланным и вдруг узнает, что его хотели.Поистине потрясение основ, которое нельзя недооценивать в нашей с ним последующей работе.

— Да, хорошо, — кивнул Нелкотт, взглянув на часы, — но из всего этого не следует ответ на вопрос, согласится ли он работать на Соединенные Штаты.

Поджав губы, Энтридж указал президенту на координатора, который сосредоточенно рисовал в своем блокноте человечков.

— Вы одобрили мой синопсис, сэр, — отозвался Купперман. — Проблем не будет.

— А если он вздумает бежать от нас, уедет, скроется?

— Не забывайте о микрочипах, которые остались в порах кожи его ладоней, когда он читал свое досье, — приосанился судья Клейборн.

Тут подала голос агент ФБР: господин советник, заявила она, использовал средство слежки, противоречащее третьей поправке к новому закону о личных свободах, и ее ведомство поэтому снимает с себя всякую ответственность, однако она может подтвердить, что smart dust,чудесный порошок, изобретенный в университете Беркли, действительно указывает местонахождение объекта с помощью компьютерных датчиков.

— И потом, даже если он отмоет руки щелоком и вы его потеряете, — добавил Бадди, — вот увидите, он явится в Вашингтон не позднее чем через двадцать четыре часа. С сегодняшнего вечера с ним начнет такое твориться, что он просто не сможетжить дальше один: сам прибежит как миленький просить нас о помощи.

— Вам известны мои возражения на этот счет, — напомнил доктор Энтридж президенту, но тот не обратил на него внимания: стратегия, разработанная Бадди на шести страницах синопсиса, нравилась ему все больше.

— Как вы истолкуете его отказ клясться на Библии? — спросил епископ Гивенс.

Психиатр ухватился за вопрос советника по делам религий и вновь оседлал любимого конька: чеканя слова, он развил идею о заторможенности христианской составляющей коллективного бессознательного как реакции на легкомысленное обращение со Священной Книгой, которой приходится прикрывать столько лжи, вероломства и клятвопреступлений.

— Да, но когда он говорит, что…

Богослов не закончил фразу, лишь указал подбородком на экран, где безмолвно разорялся Джимми. Энтридж включил звук.

— Я в гробу видал святых отцов, докторов и судейских!

Остановив кадр, психиатр поспешно пустился в объяснения:

— Имеются в виду религиозные учреждения, медицинская система и судебные власти, которые, напомню, приговорили Иисуса к распятию по причине его чудесных исцелений и вызванной ими политической нестабильности.

— Надо будет все же поработать с его речью, — вставил пресс-атташе.

— А его реакция на упоминание крови Христа, — заговорил наконец Ирвин Гласснер, которому от всего этого разговора, заснятого без ведома Джимми на пленку, было очень не по себе. — По-вашему, доктор, в нем что-то сработало в ответ на откровение или он просто не поверил?

Психиатр из ЦРУ прокрутил пленку до нужного места, где Джимми интересовался, из какой марки церковного вина его клонировали.

— Инстинктивная самоцензура Сверх-Я, отрицающая отношение крови в смысле генетическом и сексуальном к символике таинства причастия, — прокомментировал он.

— А это, часом, не юмор? — серьезно спросил Бадди Купперман делано встревоженным тоном.

— То, что вы называете «юмором», — всегда окно, открытое подсознанием.

— Вы, верно, нечасто проветриваете.

— И еще, когда отец Доновей напоминает ему об их знакомстве, — продолжал Гласснер, — а Джимми не помнит…

— А вот это притворство! — торжествующе воскликнул Энтридж, увеличивая изображение. — Посмотрите на его глаза. Их проверили оптическим детектором лжи: он узнал священника, но не хочетпризнаться в этом. Не хочет воспоминаний, нахлынувших в результате психологического шока, спровоцированного мной. Я категорически утверждаю: с этого момента он ломает комедию.

— Даже когда плачет?

— Это когда он в одиночестве читает досье? Что ж, смотрите. Обратите внимание, Ирвин, как он сидит. Он позирует. Знает, что его снимают.

— Не могу с вами согласиться, — сухо возразил богослов. — Эти слезы — настоящие, как слезы Иисуса на Масличной горе. Слезы внезапного прозрения, сомнения, страха…

— Реминисценция это или самовнушение, — веско произнес духовный наставник, — процесс идентификации с Христом пошел. Это я подтверждаю.

Его преосвященство благосклонно взглянул на молодого аскета, корейца, которому президент Нелкотт считал себя обязанным всеми своими победами, и в спорте, и в политике. Авторитет беспристрастного гуру Белого дома укрепил позиции советника по делам религий, и он не преминул напомнить присутствующим о таинстве Святой Троицы: человеческая природа Христа, неотделимая от его природы божественной, была единственной возможностью спасти людей, поняв их изнутри:как и они, Христос страдал, сомневался, боялся — эти чувства Святой Дух мог испытывать лишь через воплощение…

— Согласен, но вы посмотрите, над чем он плачет, — возразил доктор Энтридж и показал крупным планом бумаги в руках Джимми. — Это он. Его детские фотографии. Подавленные воспоминания вдруг всплыли, и с этой минуты он думает лишь об одном: бежать. Как в шесть лет. Скрыться от прошлого, которое его настигло, избавиться от креста, чересчур для него тяжкого. И он вводит нас в заблуждение. Выдает шутовскую реакцию, спрашивает, может ли он, будучи дубликатом Христа, иметь детей. Он хочет шокировать нас, чтобы мы сами отказались от мысли использовать его в неясных ему целях. Не забывайте, что, когда он узнал тайну своего рождения, в нем могла проснуться и другаяпамять — память генов. Иисус возродился в нем. Отсюда психическая травма: ему мучительна мысль, что он должен повторить судьбу оригинала, — ведь в таком случае жить ему осталось меньше года.