Евангелие от Кирилла
Шрифт:
И возникла улочка. Выбитые в скале ступеньки тянулись от единственного источника вверх. Пыльная улочка между глиняными домиками с плоскими крышами и торчавшими деревянными балками и столбами. Веревки тянулись между ними, и одежда из льна и шерсти сушилась там.
Маленькие взъерошенные дети, одетые в лохмотья, которые едва прикрывали их худенькие загорелые тела, играли в камешки у невысокого крыльца. Они были похожи: грязные потеки на смуглых лицах, кудрявые длинные волосы, большие карие глаза. И громкие, пронзительные голоса. Дети ссорились, размахивали руками, сидя на корточках. Вдруг
Но тут еще один мальчик, старше их года на два, выскочил из дома неподалеку и бросился к куче барахтающихся тел. Босые ноги его тонули в пыли.
Подбежав к детям, мальчик стал их раскидывать, растаскивать, пока не поднял самого маленького, всего серого от пыли.
– Тебе не больно, Иаков? – встревоженно говорил он, теребя того, полузадохнувшегося и молчавшего.
Ошеломленный Иаков был не в силах ни дышать, ни говорить, только тряс головой, и пыль и камешки сыпались из его кудряшек.
– Что вы делаете, неразумные? – мальчик обернулся к другим детям, отскочившим подальше, но не разбежавшимся. – Он же меньше вас всех, зачем вы его обижаете!
– Сам без разума! – бойко выкрикнул старший мальчик, немногим меньше его самого. – Тоже мне, бар Иосиф!
– Бар Пандера, Бар Пандера!
Сын Иосифа вздрогнул, словно от удара, закусил губу, сдерживаясь. Он даже не сжал кулаки, хотя и был явно сильнее всех тех, кто дразнил его. Он только переступил ногами, посмотрел на Иакова и начал стряхивать с него пыль.
– Идем домой, – сказал он мальчику, уже пришедшему в себя. – Не играй больше с ними.
– Они нечестно забрали мои раковины, те, которые ты собрал для меня в Гиппосе.
– Ну и что? Я поеду туда с отцом и еще наберу много ракушек для тебя. Господь призывает нас к миру.
В это время в мальчиков полетел первый камень. Он, брошенный еще неуверенной рукой, упал в пыль позади младшего мальчика.
– Я видел, я видел, это кинул Михей-криворукий. Михей-криворукий.
Тут второй камень ударил в спину старшего мальчика. Тот медленно повернулся. Третий камень попал ему в грудь и стало так больно, что мальчик схватился за это место обеими руками.
– А ну-ка пошли. Безбожники. Пророка Елисея и его медведиц на вас нет.
Проходивший мимо пожилой мужчина поднял свой посох наподобие копья и стал им размахивать во все стороны до тех пор, пока сорванцы не разбежались, устрашенные.
– А ты, Иисус, не стой так, тоже возьми камень.
Иаков быстрее пращи принялся исполнять совет и кидать вслед маленьким сорванцам увесистые булыжники.
– Я не могу, – ответил Иисус, одергивая Иакова. – Я же старше их.
– Вот и надери им уши. Будь я моложе, я бы не отстал.
– Они еще неразумные, дядюшки. Нельзя на них обижаться.
– Ох, и глупым ты растешь. Ну да ладно. Скажи лучше, Иисус, когда будет готова моя новая дверь.
– Сегодня мы с отцом закончим вырезать орнамент, и к завтрашнему утру все будет готово.
– Хорошо, я
пришлю сына.– Я сам принесу вам, не нужно трудиться.
– Добрый ты мальчик. И все-таки я пришлю сына. Передай от меня поклон отцу.
– Спасибо, дядюшка. Доброго вам дня.
– До завтра, сынок.
Мужчина ушел, а два мальчика остались стоять посреди пыльной улицы.
– Послушай, брат, – начал говорить младший из них. – Тебя зовут бар Иосиф, как взрослого, это понятно. Но почему тебя дразнят бар Пантера? Наш же отец не пантера. Он совсем не похож на пантеру. Или он все же пантера?
– Нет. И не говори так. Пошли домой.
– Но ответь мне. Почему ты мне никогда не отвечаешь?
– Не привязывайся. Я не хочу отвечать.
– Почему? Пантера, это что, плохо?
– Да. Это неправильно. Они все глупые. Они не знают ничего.
– Чего? А ты это знаешь? Тогда скажи мне.
– Отвяжись.
– Ты мой лучший друг. Я люблю тебя больше папы, больше мамы и даже больше Бога.
– Не говори так. Бог превыше всего.
– Ты мой Бог.
– Не греши.
Бар Пантера – стояло в ушах у мальчика. И как это часто бывает у подростков, развязка наступила гораздо позже. Был уже вечер, когда он забрался в сарай, где сохли доски, привезенные из Гиппоса. И тут его прорвало.
Все семейство уже село обедать, когда заметили, что в доме нет старшего сына. Иаков рвался было искать его, но отец остановил его, справедливо решив, что потом придется искать уже двоих.
Мать сама пошла на улицу. Но там было пустынно. Иисус никогда не убегал, не спросившись. Немного поразмышляв, мать вернулась назад и, пройдя во внутренний дворик, осмотрелась.
Сарай и раньше притягивал впечатлительного и мечтательного старшего сына. Войдя в него, она сразу заметила ссутулившуюся маленькую фигурку.
Подойдя к сыну, она села на доски и обняла склоненные плечи.
– Пойдем, я сварила твою любимую чечевицу. Похлебка остынет и станет не вкусной.
Мальчик не шевелился.
– Тебя обидели? Ну, ответь мне.
Мальчик как застыл, только напрягал спину, сопротивляясь маминым рукам.
– Что с тобой, сынок?
Мальчик не шевелился по-прежнему.
Мать обнимала его все крепче, прижимая к себе его плечи и голову, и шепча сотни ласковых слов. Мальчик едва терпел. Но он был мал, а обида была большая. Наконец его прорвало. Сначала слабо, потом сильнее начал он вырываться, отталкивая от себя ее руки. В его душе кипела борьба. Он винил мать во всех своих бедах. И обида наконец вплеснулась наружу, а так как мальчик от природы был добр и мягок, эта вспышка ограничилась громким плачем и словами:
– Пусти меня, пусти.
– Да Господь Всемогущий, что же с тобой?
– Мне плохо, неужели не видишь!
– Кто тебя обидел? Ответь мне. Скажи, и я сама оторву ему уши.
– Всем не оторвешь. Они говорят мне такое…
– Что говорят?
– Не могу повторить, мне стыдно.
– Да скажи. Если не мне, сейчас позову Иосифа.
– Не надо, не зови его. Они говорили про тебя. О, мама, как мне больно!
Мать Иисуса замерла, теперь уже сама прижимаясь к сыну. И заплакала, тихонько вздрагивая при каждом вздохе.