Эволюция

Сейчас лес был почти безмолвным. Многие птицы и стада крупных травоядных давно исчезли, мигрировав на юг, в более тёплые и лёгкие для жизни места, забрав с собой свои неумолчные крики. Гудящие рои насекомых разгара лета превратились в воспоминание, от них остались лишь личинки или глубоко зарытые яйца, спящие без снов. Большие листопадные деревья уже сбросили свои широкие листья, которые лежали в толстом слое мусора на земле, скованные воедино продолжительными морозами. Голые стволы и безлистные ветки не покажут ни единого признака жизни до тех пор, пока через несколько месяцев не вернётся солнце. Под ними растения вроде наземных папоротников отмерли до самых корней и корневищ; вскоре они окажутся запечатанными под землёй под крышкой, над которой потрудились мороз и снег.

Виды, обитающие здесь — возникшие из предковых групп, приспособленных к приятным условиям тропиков — должны были внести в свою жизнь суровые корректировки, чтобы выживать в экстремальных условиях на полюсе. Любое растение, где бы оно ни жило, нуждалось в солнечном свете ради энергии и роста, и в течение бесконечных дней лета благодаря широким угловатым листьям растительность упивалась светом. Но теперь приближался сезон, когда на протяжении целых месяцев не будет никакого света, кроме света Луны и звёзд, бесполезного для роста: если бы растения продолжили расти и дышать, они сожгли бы свой запас энергии. Поэтому флора впала в растительную спячку, каждый вид в соответствии со своей собственной стратегией.

Даже растения спали.

Стая нотарктусов насчитывала около тридцати особей, и они забились в ветви большого хвойного дерева. Они напоминали большой пушистый плод, во время сна их руки и ноги цеплялись за ветки, морды были спрятаны на груди, а на холод были выставлены спины. Мороз искрился на их новых зимних шубках, а там, где виднелись морды, поднимались облачка пара, отсвечивающие голубовато-белым.

Нот проспал все удлиняющие ночи; его шерсть поднялась дыбом, окружённая теплом тел остальных членов стаи. Иногда ему снились сны. Он видел падение матери в челюсти мезонихид. Или он был один на открытом месте, окружённый хищниками со свирепыми глазами. Или он снова ощущал себя детёнышем, изгнанным из стаи взрослыми зверями, более крупными и сильными, чем он сам — изгнанным в силу правил, о которых он не имел никакого врождённого представления. Но иногда сны заканчивались, и он впадал в своего рода оцепенение, пустоту, которая была прообразом долгих месяцев грядущей спячки.

Однажды ночью он проснулся, дрожа; его мускулы невольно сжигали энергию, чтобы поддержать его жизнь.

Спящий мир был полон света: полная Луна стояла высоко в небе, и лес был расцвечен голубовато-белым и чёрным. Длинные резкие тени ложились полосами на лесную подстилку, а вертикальные стволы лишённых листвы деревьев придавали сцене пугающую геометрическую точность. Но переплетённые ветви наверху представляли собой более замысловатое и мрачное зрелище — словно голые кости, мерцающие инеем, резко контрастирующие с тёплым зелёным светом листвы в разгар лета.

Это было по-своему красивое зрелище, и большие архаичные глаза Нота хорошо служили ему, позволяя увидеть подробности и тонкости цвета, которые были бы невидимы любому человеку. Но Нот всем телом чувствовал, что ему многого не хватало: света, тепла, пищи — и ещё в этой группе незнакомцев не хватало родственников, кроме сестры, тело которой, всё ещё продолжающее расти, было спрятано где-то в глубине сбившейся в кучу стаи. И на глубоком клеточном уровне он знал, что скоро должна была начаться настоящая зима — долгие, растянутые месяцы своего рода медленной агонии, когда его тело поедает само себя, чтобы поддерживать в себе жизнь.

Он начал извиваться, держась за ветку и пробуя протолкнуться поглубже внутрь группы. Все взрослые звери знали, что ради общих долгосрочных интересов они должны по очереди занимать место на краю группы, на короткое время оказываясь на холоде, чтобы защитить остальных; было бы крайне невыгодно иметь в группе отщепенцев, которые погибнут от обморожения. Но невысокий ранг Нота по-прежнему работал против него: когда другие самцы почуяли его запах, они объединились, будучи ещё сонными, и вытолкнули его из кучи тел обратно; всё закончилось тем, что он остался почти на том же самом месте, с которого хотел уйти.

Он поднял морду вверх и с силой выдохнул, издавая печальный крик.

Эти приматы не могли ощущать комфорта от присутствия сородичей вокруг. Нот испытывал удовольствие от обыскивания — но лишь от своих собственных физических ощущений, и от эффекта, который оно оказывало на поведение другой особи по отношению к нему, но не в том, что чувствовали другие. Другие нотарктусы были для него просто частью окружающего мира, как хвойные деревья и подокарпусы, искатели корма, хищники и добыча: они не имели к нему никакого отношения.

Каждый из этих сбившихся в тесную кучу нотарктусов, несмотря на их физическую близость, был более одиноким, чем когда-либо будет любой из людей. Нот был навечно заперт в тюрьме внутри собственной головы, вынужденный в одиночку терпеть свои беды и страхи.

Настало ясное утро, но в лесу висел ледяной туман. Хотя солнце светило ярко, его лучи давали совсем немного тепла.

Нотарктусы вытягивали лапы, застывшие от холода и долгих часов неподвижности. Осмотрительно и осторожно они стали спускаться на землю. В подлеске они постепенно разбрелись по сторонам. Старшие самки двигались по краям просторной поляны, используя запястья, подмышки и гениталии, чтобы подновлять запаховые метки.

Нот ворошил мёрзлый лесной мусор. Мёртвые листья были ему ни к чему, но он научился рыть землю под теми местами, где лежал особенно толстый слой листовой подстилки. Слой листьев мог сохранять влагу и защищать от мороза; там можно было найти росу, чтобы напиться, и незамёрзшую землю, которую можно было раскопать в поисках клубней, корней или даже корневищ выносливых папоротников.

Тишину нарушила серия неожиданно громких ухающих криков, и лес отозвался эхом. Нот огляделся, его вибриссы дрожали.

Возле зарослей подокарпа было какое-то волнение. Нот видел, что из леса вышла группа нотарктусов, странные самки с несколькими детёнышами. Они приближались к подокарпусу.

Огромная и некоторые другие самки выбежали вперёд. Крупный доминирующий самец стаи — которого Нот мысленно называл чем-то вроде Императора — присоединился к волнению, возникшему среди самок. Вскоре они все начали яростные демонстрации, крича и размазывая мускус по своим длинным хвостам. Странные самки отпрянули, но ответили в том же духе. Лес ненадолго наполнился какофонией ссоры.

Кланы самок, основа общества у нотарктусов, были строго территориальными. Но эти странные самки игнорировали пахучие метки, оставленные Большой и другими — явственные предупреждающие знаки для совокупности органов чувств нотарктусов. В это время года еда становилась редкостью; в решающей схватке за пополнение внутренних запасов тела в ожидании суровой зимы густые заросли подокарпа стоили того, чтобы бороться за них.

Самки с детёнышами, цепляющимися за их шерсть, заходили в своих войнах намного дальше, чем были готовы самцы. Они быстро усугубляли конфликт — дело дошло до выпадов и ложных атак, и даже до шрамов, нанесённых клыками. Самки сражались, словно бойцы на ножах.