Евреи в тайге

Сделано это было неспроста: уже известно, что § 5 постановления ЦИК о колонизации Биробиджана предусматривает возможность создания в будущем национальной еврейской территории в Биробиджане. Правда, ЦИК ставит для этого условием успешность еврейской колонизации. А это дело хоть и достижимое, но все же очень трудное. Однако кто-то, повидимому раньше времени опьянев от идеи о «еврейском государстве», начал переселение евреев в тайгу с «коренизации» телеграмм.

Все это похоже на анекдот. Для анекдота это весело, смешно и в меру глупо.

Но это половина анекдота. Вторая половина уже невесела и не смешна.

— Так еврейского телеграфиста посадили, а, например, помещения для переселенцев не приготовили! — сказал Аврум-Бэр. — Вы знаете, что это значит? Это значит, что когда моя партия приехала, — нас прибыло 165 человек, — так мы сошли с поезда, и шел дождь, этот настоящий дождь, и некуда было зайти укрыться, и никто нас не ждал, и барака не было и палатки не было, и ничего не было, и была погибель. Кроме еврейского телеграфиста, ничего не приготовили! Когда мы приехали, так они— Озет, значит, и Комзет и переселенческое управление — они стали хвататься за голову, что с нами делать, куда нас девать?! Хотели поместить нас в школе — не пустили. В клуб — не пустили. А тут дождь не перестает четверо суток, а кушать нечего, а спать негде, а кто болен, так болеть негде. Прямо было неприятно. Мы думали, раз нас везут, — значит, знают, куда везут. А вышло, что мы приехали на свою погибель.

Смешную историю с еврейским телеграфистом я знаю понаслышке. Но вторую, грустную половину анекдота я знаю не по одним только рассказам: я впоследствии нашел в Тихонькой, в делах Оэета, переписку, которая слово в слово подтвердила рассказ Ройтиха: первые переселенцы, приезжая в Тихонькую по нарядам Озета и Комзета, не находили здесь ничего, кроме суматохи, дезорганизации и растерянности. Никто ничего не знал. Говорить было не с кем. Обратиться не к кому было. Местные работники, которым каждый раз подсыпали и подсыпали из России новые партии колонистов, не знали, что делать с этими несчастными, где их разместить, чем их накормить, куда их приткнуть на ночлег. А они все прибывали и прибывали. Я видел телеграммы, относившиеся, повидимому, к группе Аврум-Бэра. Я их списал.

Вот они:

2 мая 1928 года из Тихонькой телеграфируют в Хабаровск:

«Четверг прибывает 165 переселенцев тчк расквартировать невозможно тчк срочно вышлите палатки»

16 мая в четыре адреса:

«Тихонькой скопление переселенцев тчк помещений совершенно нет тчк четвертый день сильный дождь тчк люди болеют тчк настроение крайне напряженное тчк дайте срочное распоряжение занять клубы школы»

И 31 мая третья телеграмма:

«Фуража продовольствия совершенно нет тчк лошади переселенцы голодают.

Люди проехали десять тысяч километров, они провели в душных вагонах месяц, они доверились общественной организации, и вот переписка о помещении и продовольствии для них лишь заводится, когда они четвертый день мокнут под дождем, голодают и болеют.

Плановые переселенцы попадали в положение беженцев, за которыми гонится по пятам слепая и яростная стихия. А стихия эта была все то же обыкновенное головотяпство.

— Я вас только спрашиваю, — закончил свой рассказ Аврум-Бэр, — зачем мне весь той еврейский парад и гвалт с телеграфистом вместе, если здесь была такая неприятность, что это чудо, как мы не подохли?

Аврум-Бэр сказал — «такой неприятность». Он плохо говорит по-русски.

— А почему вы меня не спрашиваете, откуда я еду? — спросил он.

Он, повидимому, решил меня донять.

Мне было известно, что он живет в станице Михайло-Архангельской, километрах в двадцати за Бирским полем. Там, среди казаков, расселилось несколько еврейских семей. Меня все время занимал вопрос, — какой был смысл забрасывать колонистов в беспросветную глушь горсточками? Чего можно ждать от кучки в пять-шесть местечковых евреев, вкрапленных в старожильческое казачье село, прокисшее и провяленное в косности и рутине и прозябающее где-то в бездорожной тайге? Для всякого ясно, что в такой трудной стране, как Биробиджан, колонизационное пионерство должно вестись большими и мощными ударными группами, к тому же хорошо технически вооруженными. Если есть в Союзе место, где крупный колхоз является единственной мыслимой формой освоения земли, то это прежде всего Биробиджан. И начать надо, казалось бы, с участков, наиболее выгодно расположенных в отношении железной дороги.

Но увы, вопреки элементарному здравому смыслу, 800 евреев-земледельцев, осевших в Биробиджане к осени 1929 года, были разбросаны в 12 пунктах. В иные отдаленные места попали кучки в пять семейств.

— А что нам было делать? — сказал Аврум-Бэр. — Мы приехали в Тихонькую и увидели, что ничего нет, что погибель. Большая часть поутекали назад до дому. Другие, у кого есть ремесло, поуезжали в Хабаровск, в Благовещенск, во Владивосток, — работа везде есть. Кто знает специальность, тот на Дальнем Востоке не пропадет. Но есть же такие, которые ремесла не знают и назад вернуться не имеют куда. К примеру, я. В местечко я не могу вернуться, хоть зарежьте меня с ножом. Специальности я не имею. Никто, я вижу, не знает, что с нами делать. Земля или, — как они говорят, — фонды не приготовлены. Жить негде. Что мне было делать? Стоял я на дороге в грязи, и шел дождь, и я плакал, как ребенок, и смотрел по сторонам, и не знал, куда податься. Вдруг, я вижу, едет дядька с бородой. Разговорились, познакомились. «Езжай, — он говорит, — до нас. Там себе квартиру снимешь, и там земли сколько хочешь». — «Куда до вас?» — «У Михайло-Архангельское». — «А где Михайло-Архангельское?» — «А Михайло-Архангельское это всего восемьдесять верствов». Ну, что мне было делать? Я поехал, и нас еще поехало семейств восемь. Вот мы там и живем.

Вот как и вот почему переселенцы рассыпались кучками. Вот почему они живут в 12 местах, из коих 9 старожильческих, разбросанных по всему Биробиджану. Мне раньше казалось, что был неудачно составлен план колонизации, но дело обстояло гораздо менее хлопотно: просто не было составлено никакого плана.

Случайность — вот кто стал во главе биробиджанского строительства.

— А теперь посмотрите, что вышло, — сказал мне еврей. — Вышло, что раз нас рассеяло и развеяло, то Озет уже должен гнаться за нами по всему Биробиджану. В прошлом году агрономы имели одну работу: возить на тракторах продовольствие по всему Биробиджану. Пять человек живут здесь, а еще шесть человек живут еще за двадцать верствов, а там дале снова четыре души забились. Это и была вся работа.

Этот день был третьим днем нашей совместной езды с Аврум-Бэром. Для Аврум-Бэра это был пятый день путешествия: он день шел пешком из своего Михайло-Архангельского до тракторной станции на Бирском поле и еще день ожидал там отправления трактора.

— Зачем вы едете в Тихонькое? — спросил я.

— Я еду в Тихонькое за справкой. Мне надо узнать, прибыли уже лошади из Сибири или нет. Очень мне без коня плохо.

Он и сам, кажется, не отдавал себе отчета в бездарной трагичности своего положения. Между тем, вот простой расчет: Аврум-Бэр потратил пять дней на дорогу в один конец. При удаче — у него уйдет только пять дней и на обратный путь. Итого десять дней уйдут на наведение справки. Был октябрь. В Биробиджане в октябре разгар полевых работ. Десять дней Аврум-Бэра были вырваны из самого дорогого и напряженного месяца, когда надо подымать целину, пахать, сеять и делать все поскорей, поскорей, поскорей.

Плановость ревнива. Она не любит, чтобы ей изменяли. Колонисты тяжело и горько расплачиваются за то, что заселение дикой и необследованной страны было поведено без изучения и без плана.

На поднятие целины, на распашку и вообще на прямые и производительные нужды было за первые два года затрачено меньше тракторной энергии, чем на разъезды по злосчастной дороге, на поддержание связи с далеко раскиданными колонистами, на доставку им продовольствия, строительных материалов, керосина, на развозку их самих и работников администрации.

Там, где нет плана, там царит хаос.

В тот момент мы с Аврум-Бэром еще не знали, что лошади из Сибири не прибыли. Мы узнали это лишь назавтра. Поездка Аврум-Бэра оказалась, ко всему, напрасной. Его дорогое время было выброшено непроизводительно. Бедняга был совершенно безутешен. Даже этот здоровый оптимист проклинал свою судьбу.

Десятки тысяч дорогих рублей валяются вдоль бирской дороги в поломанном и уничтоженном виде. Еще больше уходит на вынужденные, но лишенные смысла разъезды. Если бы часть, только часть этих бесславных затрат употребить на установку хотя бы самого плохенького полевого телефончика или старенького телеграфного аппарата, то и Аврум-Бэр мог бы не гонять впустую десять дорогих дней, и на Бирском поле не сидели бы без керосина, и работники наших организаций не покидали бы свои места на недели, отлучаясь по самым незначительным делам [5] .

5

В 1931 г. все населенные пункты Биробиджана связаны телефоном. В. Ф.