Европа в эпоху империализма 1871-1919 гг.

14 августа 1918 г. собирается спешно коронный совет в главной германской ставке. Председательствует император, присутствуют кронпринц, канцлер Гертлинг, Гинденбург, Людендорф, министр иностранных дел Гинтце. Протокол напечатан [154] . Что же мы читаем в нем? Растерянные рассуждения о необходимости поддержать дисциплину и дух в стране, наказать Лихновского (предложение Людендорфа), заставить выдающихся лиц «произносить пламенные речи» патриотического содержания (предложение Вильгельма) и т. п. Мнение Гинденбурга особенно любопытно: «Нам удастся удержаться на французской земле и в конце концов подчинить неприятеля нашей воле». Нужно попытаться начать мирные переговоры через голландскую королеву, но выждать «первой победы» на западном фронте, — вот результаты совещания.

154

Les origines de I'armistice. Documents officiels allemands. Paris, 1919, стр. 26.

Прибывшие в Германию австрийский император Карл и министр граф Буриан заявили, что Австрия непременно должна заключить мир в этом (1918) году, — дальше воевать она не может никак. Вместе с тем растерянность и полная несогласованность действий между обоими союзниками были таковы, что в одни и те же дни они обращались к врагам с совершенно разными и разным тоном выраженными предложениями.

Так, 12 сентября 1918 г., во время непрерывного бедственного отступления германских армий под убийственным огнем гигантски усилившихся (вследствие подвоза из Америки) неприятельских полчищ, вице-канцлер германской империи фон Пайер произносит в рейхстаге речь, в которой величественно заявляет, что, пожалуй, он согласен возвратить Бельгию, но что на востоке Германия сохранит все, что она там заполучила, «все равно, нравится ли это нашим западным соседям, или не нравится».

А ровно через два дня (14 сентября) министр иностранных дел Австро-Венгрии граф Буриан обращается с мягкой, почти умоляющей нотой ко всем воюющим державам с просьбой не отказать начать «не обязывающие» беседы о мире. Нужно сказать, что этот граф Стефан Буриан был преемником Чернина на посту министра и что назначивший его молодой австрийский император Карл сам сказал о нем: «Все же этот слишком глуп» (der ist doch zu dumm) [155] .

Предложение графа Буриана, конечно, было тотчас же отвергнуто Антантой. «Чего мы хотим? Сражаться, сражаться победоносно, до того часа, как враг поймет, что не может быть уже мирных сделок между преступлением и правом», — заявил в самой яростной речи Клемансо 17 сентября в ответ на предложение Буриана. В таком же роде высказался в Англии Бальфур. Вильсон тоже ответил, что он не примет никакого участия в предлагаемых разговорах.

155

Кarolyi М. Gegen eine ganze Welt. Miinchen, 1924, стр. 358.

Словом, Антанта, уже вполне уверенная в тот момент в близкой и полной победе, не желала и слышать о прекращении военных действий — вплоть до безусловной капитуляции всех четырех еще борющихся с ней держав и впредь до возможности упрочить за собой все завоевания и прибавить к ним новые.

Австрийское предложение было сделано против воли Вильгельма. Вильгельм еще с апреля 1918 г., когда Клемансо опубликовал упомянутое выше письмо императора Карла (переданное Сикстом Бурбонским в 1917 г. президенту Пуанкаре), знал, что Карл его обманывает, что Карл признал права Франции на Эльзас-Лотарингию, лишь бы вымолить мир у Антанты, знал, наконец, что хотя Карл торжественно и публично объявил, будто это письмо (или, точнее, фраза об Эльзас-Лотарингии) есть подлог, но, что, конечно, это заявление есть лишь новая ложь с его стороны [156] . Все это Вильгельм знал (как и все знали это в Германии), но именно поэтому он боялся противиться Карлу, который явно жаждал сепаратного мира для Австрии.

156

Все попытки Чернина и самого Карла оправдаться были безуспешны. Граф Чернин солгал, у императора Карла гнилая совесть (une conscience pourrie), — публично заявил Клемансо. Когда ему заметили (конечно, частным образом и выбрав осторожно добрую минуту), что, может быть, не следует так оскорблять монарха, с которым придется после войны вести переговоры о мире, Клемансо ответил: «Я не устанавливаю отличий между лгунами, все равно разночинцы ли они или коронованные. Впрочем, успокойтесь, мы никогда не будем вести переговоров с императором Карлом». (Laurent М. Nos gouvernements de Guerre. Paris, 1920, стр. 230).

Да и вообще Вильгельм в это время уже не в состоянии был бороться с кем бы то ни было, судя по показаниям наблюдателей.

В Германии имела (и имеет) большой успех книга Карла Росснера «Der Konig, Weg und Wendo» [157] . Второстепенный беллетрист и мобилизованный из запаса поручик, Карл Росснер по обязанностям службы мог близко наблюдать Вильгельма в последнее время войны, и в этой книге, не называя его, под прозрачнейшим обозначением «король», он дает описание настроений и поступков Вильгельма в эти месяцы катастрофы. Курьезно, что хотя Росснер изо всех сил старается представить Вильгельма в ореоле некоего страдальца, непонятого Гамлета, праведника, одолеваемого злым роком и т. п., но ничего из этого не выходит: вопреки воле автора, все эти сентиментальные украшения отпадают сами собой, и пред нами — мечущийся во все стороны, панически перепуганный человек, жаждущий прежде всего спасти свое физическое существование, а затем поскорее на кого-нибудь свалить ответственность за все содеянные нелепости и ошибки. Вот два могучих и постоянных его мотива, две ноты, доминирующие в его душевном строе с тех пор, как после начала неудач несколько меньше стала сказываться третья нота: безмерное самохвальство, похвальба божественным происхождением своей власти и своим будущим окончательным великолепием. И все усилия Карла Росснера окутать своего героя привлекательным романтически-гамлетовским плащом остаются совершенно безуспешными. Ничего, ни единого мотива, кроме двух указанных, ни один способный к критике читатель не усмотрит в душе героя книги Росснера. И не было до самого конца такого момента, когда этот человек перестал бы вводить других в заблуждение и бахвалиться.

157

Rossnor K. Der Konig. Stuttgart, 1921.

11 сентября 1918 г. он говорит речь эссенским рабочим. Угрюмые лица относящихся к нему с недоверием людей окружают его. Он кроток, либерален, демократичен до крайней степени, он уже не говорит, как говорил всю жизнь: «моя армия», «мой флот»: нет — «ваша армия», «ваш флот». Но хвастовство и ложь торжествуют и тут. Почему враги ненавидят Германию? Очень просто: потому, что они (враги) побеждены. «Ненависть обнаруживается только у народов, которые чувствуют себя побежденными». Поэтому, если немцы удивляются ненависти врагов, то напрасно: ненависть объясняется тем, что «враги обманулись в расчетах».

Это говорил во всеуслышание германский император за 23 дня до формального шага Германии к сдаче на капитуляцию и ровно за два месяца до самой сдачи ее на милость победителей, до полного, неслыханного унижения и падения государства.

2. Переход Франше д'Эспре в наступление на салоникском фронте и капитуляция Болгарии. Паника в германской главной квартире. Назначение Макса Боденского канцлером Германской империи. Нажим со стороны армии Антанты. Решение просить Антанту о перемирии. Телеграмма Макса Боденского президенту Соединенных Штатов

Спустя 4 дня после речи Вильгельма к эссенским рабочим на Балканах произошло событие, сделавшее положение Германии окончательно безнадежным.

Еще 17 июня 1918 г. царь болгарский Фердинанд дал отставку Радославову, решительному приверженцу союза с Германией и Австрией, и призвал к власти Малинова, которому немцы очень мало доверяли. В Болгарии, воевавшей почти без перерыва с 1912 г., сказывалось страшное утомление. Правительство Малинова делало тайные, но безуспешные попытки завязать переговоры с Антантой. Войска греческие, сербские, итальянские, французские, английские, находившиеся в Салониках и севернее Салоник под верховным начальством французского генерала Франше д'Эспре, были постоянной угрозой для болгарской армии. 15 сентября Франше д'Эспре внезапно перешел в общее наступление и врезался в болгарское расположение на 30 километров в глубину. Болгарские войска обратились в паническое бегство, сдавались тысячами, бросали оружие, бросались врассыпную, даже еще не видя врага. Обнаруживалось решительное нежелание воевать дальше. 25 сентября Истиц и Кочана были заняты сербами, несколько позже в Струмицу вошли англичане и французы, затем был занят Ускюб. Уже 26 сентября Болгария обратилась к Франше д'Эспре с просьбой о перемирии. Сопротивляться дальше не было никакой возможности, несмотря на спешную присылку германских и австрийских подкреплений.

Два дня болгарская делегация, приехавшая просить мира и состоявшая из министра Ляпчева и генерала Лукова, ждала позволения предстать перед генералом Франше д'Эспре. Генерал, соединявший в себе, по словам знавших его людей, старофранцузское дворянское высокомерие с казарменной грубостью, приняв 29 сентября уполномоченных, с презрением и раздражительностью объявил, что Болгария всецело теперь зависит от его милости или немилости и что он требует беспрекословного и полного принятия всех условий, которые нужны союзникам для успешного продолжения войны. На размышление он дал ровно два часа. Болгары подписали условия, которые были равносильны полной капитуляции. Четыре дня спустя, 3 октября, Фердинанд отрекся от престола в пользу своего сына Бориса и выехал в Венгрию.

Все эти события уже с 24 сентября были абсолютно неизбежны, учтены и приняты Антантой к сведению, Вся Болгария, с ее железными дорогами и всеми средствами страны, поступила в полное распоряжение генерала Франше д'Эспре. Стало возможно и не трудно вторгнуться оттуда в Австрию, принудить ее к миру и идти на Дрезден и на Баварию. Перед Германией появился призрак нового, совсем неожиданного фронта.

Это событие и сломило, наконец, дух германского верховного командования. 26 сентября в Авен, где находились Гинденбург и Людендорф, пришли известия, которые не поддавались уже никакому сколько-нибудь успокоительному истолкованию: генерал Франше д'Эспре прорвал окончательно и непоправимо болгарский фронт, и Болгария усматривает единственное спасение в немедленном заключении перемирия на любых условиях, какие поставит победитель. Капитуляция Болгарии, по мнению военных авторитетов, неминуемо должна была повести к капитуляции также Турции и Австрии. И в те же последние сентябрьские дни маршал Фош усилил в неслыханной степени атаки против всего западного немецкого фронта. В некоторых немецких армиях, в том числе даже в таких избранных, образцовых частях, как первая гвардейская дивизия, определенно не хватало уже снарядов для обороны от яростного, ни днем, ни ночью не прекращавшегося огня наступающих полчищ Антанты [158] .

158

Kronprinz Wilhelm. Указ. соч., стр. 241.

В сентябре американская армия стала играть очень значительную роль в войне, и каждый день, иногда чуть не каждые шесть часов, новые и новые транспорты подходили к Кале и Гавру, выгружая несметный военный материал и свежие подкрепления из Америки. Американцы не только привозили с собой такие чудовищные массы амуниции и продовольствия, что их потом приходилось целыми годами распродавать, но они строили немедленно новые подъездные железнодорожные пути, строили мастерские и целые заводы. Слова Вильсона о войне до последнего доллара и до последнего человека приобретали реальный и грозный смысл. «В этой войне победит тот, у кого нервы окажутся крепче» — таково было изречение фельдмаршала Гинденбурга еще в начале войны. Болгарской капитуляции нервы Гинденбурга и Людендорфа не выдержали.