Европа в средние века
Шрифт:
Падение и искупление. Неотвратимая, бесконечно реальная, затрагивающая всех история. На пороге XI века человечество начинает преодолевать упадок. Оно отправляется в путь, ведомое императором. И произведение искусства приходит ему на помощь, указывая верный путь. Оно исполнено дидактики, и чтобы лучше выполнить свою миссию, использует самый строгий язык, язык искусства Древнего Рима. Между тем те, кому оно адресовано, живут очень далеко от Рима — на границе цивилизованного мира. Совсем рядом с языческими святилищами и жертвенниками скандинавов, приносивших человеческие жертвы. На переднем крае битвы народа Божьего против сил тьмы.
«Обширное безлюдье, простирающееся на границе области Мен и Бретани, давало в то время приют, подобно новому Египту, множеству анахоретов, живших в уединенных кельях, — святым отшельникам, известным отменной строгостью своей жизни. [...] [Среди них был пустынник по имени Петр.] »
«Петр не умел ни возделывать поля, ни выращивать сады; обычной пищей ему служили молодые побеги деревьев; к ним порой добавлялись продукты, которые он зарабатывал токарным ремеслом. Свое жилище, вовсе не большое, он также построил, используя кору деревьев, в развалинах церкви, посвященной Св. Медару, лучшая часть которой была разрушена бурей.[...]»
«Вступая в пределы королевства, купцы уплачивали на заставах, устроенных на дорогах,
«Что же до англичан и Саксонцев, то люди этого племени имели обычай приезжать со множеством всевозможных товаров и припасов. Но когда они видели, как на таможне выворачивали их тюки и мешки, их охватывал гнев; возникали перебранки со сборщиками пошлины, сыпались взаимные оскорбления, шли в ход ножи, и с обеих сторон бывали раненые.»
«В лето 1067 от Воплощения Господа, в царствование Филиппа, короля франков, при жизни Годфруа, епископа парижского, при жизни Эда, настоятеля, и Рауля, прево, а также Герберта, графа Вермандуа, и Вюаслена, стряпчего Витри, крепостные Витри, взбунтовавшись против прево и каноников Пресвятой Девы, заявили, что они не должны делать то, что их предки очевидным образом выполняли, как-то: нести ночную стражу, а кроме того, что они могут без позволения прево и каноников брать в жены любых женщин, каких пожелают. Их упрямое несогласие вынудило нас к участию в тяжбе, в ходе которой они доказывали, что им не требуется разрешение прево и каноников. Однако, когда они уже думали, что с помощью своих доводов им удалось отменить этот обычай, благодаря вмешательству Марии, Пресвятой Матери Господа нашего, их речь смешалась, и то, что они утверждали, полагая, что это послужит к благоприятному для них исходу дела, обратилось против них к полному удовлетворению нашей стороны. Изобличенные таким образом, они признали, согласно приговору эшевенов, вынесенному в соответствии с законом, обязанность несения ночной стражи, в знак чего вручили настоятелю Эду левую перчатку. По закону они отказались и от требования в отношение чужеземных женщин: отныне они смогут жениться на них лишь с разрешения прево и каноников.»
«Придя в укрепленный город Юи на Маасе [Мёз], он раздал нищим полученные деньги и, освободившись таким образом от бремени земных благ, в одной шерстяной тунике и плаще, в лютую стужу он пошел босиком по направлению к Сен-Жилю, сопровождаемый двумя спутниками. Там застал он папу Геласия, унаследовавшего престол после смерти папы Пасхалия и... получил от него право свободно проповедовать, право, подтвержденное папой официально, специальным письмом... [Норберт отправляется в обратный путь, лежащий через Валансьенн, где к нему присоединяется клирик по имени Гуго. ] Норберт и его спутник обходили замки, деревни, крепости, всюду проповедуя слово Божие, утихомиривая враждующих, смиряя ненависть, прекращая самые упорные войны. Он ничего ни у кого не просил, а все, что ему приносили, отдавал нищим и прокаженным. Он был совершенно убежден, что Бог Своей милостью даст ему все необходимое для поддержания жизни. Полагая себя на земле простым странником, как бы совершающим паломничество, он был чужд соблазна честолюбивых устремлений, связывая все надежды свои с Небом. [Вне Христа все представлялось ему низменным.] Он стяжал себе всеобщую любовь и восхищение, которые были столь сильны, что, куда бы он ни направлялся, странствуя со своим единственным наперсником, пастухи оставляли свои стада и устремлялись вперед, спеша объявить народу о его пришествии. Узнав о нем, народ собирался вокруг святого странника толпами и, слушая во время мессы его проповедь, призывающую к покаянию и к надежде на вечное спасение — спасение, обещанное всякому, кто призовет имя Господа, — все радовались тому, что он был с ними, а если кому-нибудь выпадала честь приютить его у себя, то он почитал это за великое счастье. Люди восхищались его жизнью, отличавшейся столь непривычной новизной: он жил на земле, но не искал для себя ничего земного. В самом деле, следуя учению Евангелия, он не имел ни запасной пары обуви, ни туники на смену, довольствуясь несколькими книгами и своим священническим облачением. Пил он одну лишь воду, и только приняв приглашение благочестивых людей, он поступал сообразно их привычкам...»
По ту сторону датских островов, перед теми, кто их преодолеет, открывается совершенно иной мир, Швеция и Норвегия два обширных северных королевства, до сих пор остававшиеся для нас почти неизвестными. Я получил о них сведения от короля датчан, человека весьма ученого: чтобы проехать из конца в конец Норвегию, потребуется целый месяц, что же до Швеции, то и двух месяцев едва хватит, чтобы пересечь ее. «В этом я убедился на собственном опыте, говорил он мне, — когда не так давно, в царствование короля Якоба, я в течение двенадцати лет состоял на службе в этих странах, окруженных весьма высокими горами, особенно Норвегия, охватывающая Швецию своими горными хребтами.» Швецию, однако, не обходили полным молчанием древние авторы Солэн и Орозий. [...] Это очень плодородный край, богатый плодами земли и медом, а сверх того, превосходящий все другие тучностью и плодовитостью своих стад: реки и леса расположены необычайно удачно, и повсюду в стране в изобилии имеются заморские товары. Можно сказать, таким образом, что шведы обладают абсолютно всем, за исключением того, что мы так нежно любим, да что там любим — боготворим: нашей гордыни. Ибо все эти орудия суетного тщеславия — золото, серебро, чистокровные скакуны, бобровый или куний мех, тяга к которым доводит нас до безумия, оставляют их вполне равнодушными.
«Скажем теперь несколько слов о суевериях шведов. Самый почитаемый храм, воздвигнутый этим народом и называемый Убсола, расположен недалеко от города Сиктоны. В этом богато украшенном золотом храме народ поклоняется статуям трех богов; трон самого могущественного из них, Тора, находится посреди триклиниума; по обе стороны от него располагаются Водан и Фригг. Боги эти повелевают различными силами. Тор,
как мне сказали, восседает высоко в небесах, управляет громом и молнией, ветром и дождем, погодой и плодородием. Второй бог, Водан, т.е. гнев, покровительствует войнам и дает воинам храбрость перед лицом врагов. Третье божество, Фригг, доставляет людям мир и негу. [...] Шведы также почитают богов, бывших прежде людьми и получивших бессмертие благодаря своим высоким деяниям; таковы, согласно их жизнеописаниям, Св. Ансгарий и король Эрик.»XVIII. Между тем авары, как полагают некоторые, представляли собой остатки разбитых гуннов. Гунны же произошли от готов, а готы являются выходцами из острова, называемого, как говорит Иордан, Зульца. Название «готы» происходит от имени их вождя, которого звали Гота. Когда некоторые женщины в его войске были в его присутствии обвинены в колдовстве, их выслушали и признали виновными. Однако, поскольку их было великое множество, он воздержался от того, чтобы подвергнуть их наказанию, как они того заслуживали, а изгнал их всех из войска. Покинув лагерь, они удалились в ближайший лес. Будучи окружен морем и Меотийскими болотами, этот лес не имел никакого выхода. Между тем некоторые из женщин были беременны и родили там детей. От них затем родились еще и еще дети; образовалось могучее племя: ведя жизнь, подобную жизни диких зверей, эти люди, чуждые цивилизации и незнакомые с подчинением, превратились в удивительно неутомимых охотников. По прошествии многих веков, в течение которых, живя в этих местах, они не имели ни малейших сведений об окружающем мире, случилось так, что преследуя на охоте лань, они скакали по ее следу так долго, что этот путь, который до того времени не был доступен ни для кого из смертных, вывел их из Меотийских болот, и вот они увидели города, крепости и народы, коих прежде никогда не встречали: тогда они вернулись той же дорогой к себе и рассказали своим соплеменникам обо всем, что видели. Те же, движимые любопытством, толпами двинулись по открытому пути, чтобы удостовериться в правдивости услышанных рассказов. Тогда жители пограничных городов и крепостей при виде этой невообразимой толпы, этих дикарей, внушавших страх своей одеждой и необузданным видом, обратились в бегство, думая, что перед ними демоны. Те же, напротив, с удивлением и восхищением взирая на новый для них мир, вначале удерживались от убийств и грабежей; однако никто не устоит перед искушением наложить руку на то, что доступно и беззащитно; и вот, истребив множество людей, они взялись за вещи и не пощадили ничего. Захватив огромную добычу, они вернулись на свои земли. Видя, однако, что дело для них поворачивалось иначе, они пришли на следующий раз с женами, детьми и всем своим варварским скарбом, опустошили все земли вокруг, населенные соседними народами, и наконец начали оседать в Паннонии.
XVIIII. Они были, однако, разбиты Карлом Великим, оттеснены за Дунай, но огражденные гигантскими укреплениями, ори избежали привычного для побежденных народов исчезновения.
«Приведем в качестве примера случай, каковой, произойди он среди варваров или скифов, был бы подвергнут бесспорному осуждению этими людьми, насмехающимися над законом и забывшими Бога. По субботам, когда жители окрестностей со всех сторон сходились в этот город на рынок, горожане расхаживали по рядам с чашами, мисками или другими сосудами, наполненными сушеными овощами, зерном или любыми другими плодами, как бы для продажи, и вот находился крестьянин, нуждавшийся в таких продуктах, который обещал купить их по условленной цене. «Идем со мной, говорил продавец, дома я покажу тебе остальной товар, который ты собираешься купить, чтобы ты посмотрел и взял его». Покупатель шел за ним, а когда они подходили к сундуку, почтенный торговец, подняв и придерживая крышку сундука, говорил: «Наклонись и пощупай товар, дабы не было сомнений в том, что он ничем не отличается от образца, который ты видел на рынке.» Когда же покупатель, перегнувшись через край сундука, висел на животе, а голова вместе с плечами оказывалась внутри сундука, славный торговец, стоявший у него за спиной, схватив ничего не подозревавшего клиента за ноги, внезапно заталкивал его в сундук и захлопывал у него над головой крышку; и держал он его взаперти в этой темнице, до тех пор, пока тот не заплатит выкуп.
«Такие вот вещи происходили в городе, а наряду с ними и многие подобные им. Воровством, а точнее сказать грабежом, прилюдно занимались нотабли и их подчиненные. Тысячи опасностей подстерегали всякого, кто осмеливался выйти из дому ночью: он рисковал быть либо ограбленным, либо захваченным, либо убитым.»
«В ту пору никто не мог потреблять еду и питье по своему обыкновению; против обычая съедали [при случае] в один присест весь тот хлеб, который до наступления голода обыкновенно расходовался в течение нескольких дней. У бедняги, набившего утробу сверх всякой меры, излишек съеденного и выпитого растягивал внутренности до неестественных размеров и природные силы его оставляли. Грубая и неперевариваемая пища обессиливала людей, непрестанно мучимых голодом вплоть до того момента, когда они испускали последний вздох. Много было и таких, у кого пища и напитки вызывали тошноту, хотя их и было в достатке, люди от них, однако, пухли.
«Во время этого голода, на Пост, видели людей из наших мест в окрестностях Гента и рек Лейе и Шельды; у них совершенно не было хлеба и они ели одно мясо. Некоторые из них, направлявшиеся к городам или замкам, чтобы добыть там хлеба, не пройдя и полпути, умирали от голода прямо на дороге; вблизи владений и усадеб богатых множество бедняков, проделавших изнурительное путешествие, чтобы испросить милостыню, умирали, вымаливая подаяние. Вещь невообразимая: ни у кого в наших краях не сохранился привычный цвет лица; всех отличала та особенная бледность, которая свойственна мертвецам. Одинаковая слабость охватывала больных и здоровых; в самом деле, от зрелища страданий умирающих заболевали и те, чье тело оставалось здоровым.»
В последующий период голод стал распространяться по всей земле, угрожая почти полным исчезновением с ее лица человеческого рода. Действительно, климатические условия настолько пошли в разрез с обычным течением времен года, что погода постоянно противилась севу, а в особенности по причине наводнений была крайне неблагоприятной уборке урожая. Казалось, стихии сводят меж собой какие-то счеты, а кроме того, не было никаких сомнений, что они посланы были наказать человечество за его гордыню. В самом деле, нескончаемые дожди так сильно напитали землю, что на протяжении трех лет невозможно было засеять ни одной борозды. В пору жатвы бесполезные плевелы и другие сорные травы занимали все поле. На самых урожайных нивах мюид семян давал лишь сетье зерна нового урожая, а сетье едва приносил горсть. Это мстительное бесплодие земли вначале объявилось на Востоке. Голод опустошил Грецию, перекинулся в Италию; проникнув оттуда в Галлию, бедствие затем настигло все племена, населяющие Англию. И вот голод сомкнул свои объятия, в которых оказались люди всех племен и званий: богатые и зажиточные ходили с побелевшими от голода лицами так же, как и бедняки. Бесчестные уловки сильных потонули во всеобщем бедствии. Когда на продажу выставлялась какая-либо снедь, продавец мог свободно, подчиняясь одной лишь своей фантазии, повышать цену или довольствоваться ранее установленной. Действительно, во многих местах мюид стоил шестьдесят су, а в другом месте сетье шел за пятнадцать су. Между тем, когда был съеден домашний скот и птица, люди дошли до того, что вырывали друг у друга падаль и прочие отвратительные отбросы. Некоторые, спасаясь от голодной смерти, ели лесные коренья и водоросли — все напрасно! Нигде нет спасения от карающего гнева Божьего, кроме как в себе. Страшно теперь и рассказать, до какого падения дошел тогда род человеческий. Увы! О ужас! Случилась вещь ранее почти вовсе неслыханная: обезумевшие от лишений люди были доведены до того, что решились есть человеческое мясо.»