Эйфельхайм: город-призрак
Шрифт:
— Jа, — сказал Дитрих, посмотрев на него. — Jа. Я имел в виду такого, как Готфрид-Лоренц.
— Но я думаю, Гроссвальд не считает это большой заслугой. — Терезия была расстроена и встревожена.
— Нет, не считает, — ответил он. — Для него осторожность и прощение лишь слабость и глупость. Тот, за кем сила, пользуется ею; тот, у кого ее нет, подчиняется. Но я верю — всякий жаждет справедливости и сострадания, что бы ни было записано на «атомах его плоти». Мы спасли шестерых из них — может, семерых, но в отношении алхимика я не уверен.
— Справедливость и сострадание? — переспросил Грегор. —
— Отец, — внезапно спросила Терезия, — можно ли одновременно любить и ненавидеть одного человека?
Пчела отыскала путь в дом и старательно засновала между цветков, которые девушка растила в небольших глиняных горшочках на подоконнике.
— Я думаю, — сказал Дитрих наконец, — что это может быть скорее не один человек, а сразу два: тот, каков он сейчас, и тот, каким был прежде. Если грешник искренне раскается, то умрет в момент покаяния, и родится новый человек. В этом смысл прощения, ибо бессмысленно обвинять одного человека в том, что содеял другой.
Он испугался, не став развивать мысль далее, и вскоре покинул дом травницы вместе с Грегором. Снаружи каменотес рассеянно потирал свой ушибленный палец.
— Она прекрасная женщина, хотя и простоватая. И, возможно, она не очень-то ошибается насчет демонов. Может, как сказал Иоахим, это испытание свыше. Но кого испытывают? Или мы направим их к смирению, или же они нас направят к отмщению? Зная людей, боюсь, более вероятно второе.
За завтраком на следующее утро Скребун откупорил фляжку, лежавшую в его мешке, и вылил оказавшийся внутри мутный бульон в овсяную кашу. Он вставил пробку на место, но сидел, застыв с фляжкой в руке какое-то время, прежде чем вернуть ее в мешок. Крэнк поднес ложку к губам, замер, затем вылил все обратно в миску и оттолкнул кушанье от себя. Дитрих и Иоахим обменялись недоуменными взглядами, и монах поднялся со скамьи проверить кашу в котелке на вкус.
— Наполняет, но не насыщает? — спросил пастор в шутку, вспомнив о словах Грегора.
Скребун ответил неподвижностью, в такие мгновения его племя, казалось, обращалось в камень. Дитриха всегда беспокоило это состояние, но внезапно он понял его смысл. Некоторые животные замирают подобным образом, реагируя на опасность.
— Что не так? Скребун перемешал кашу:
— Мне не следует говорить об этом. — Священник ждал, а Иоахим, нахмурившись, озадаченно взирал на них. Он зачерпнул каши в миску, и, хотя ему пришлось тянуться через Скребуна, крэнк не пошевелился.
— Я слышал, как некоторые из вас, — сказал, наконец, крэнк, — говорили о голоде, который случился много лет назад.
— Около тридцати лет назад, да, — уточнил Дитрих. — Я только что прошел рукоположение, а Иоахим еще даже не родился. На протяжении двух лет лили сильные дожди, и урожай пропал на полях от самого Парижа до болот Польши. Непродолжительный голод случался и прежде, но в те годы нигде в Европе не было хлеба.
Скребун с усилием, медленно потер ладони друг о друга.
— Мне говорили, люди тогда ели траву, — продолжил он. — Хотели набить желудок — но трава не насыщала их.
Дитрих бросил есть и уставился на крэнка.
— Что? — спросил Иоахим, опускаясь на скамью. Дитрих почувствовал направленный в его сторону взгляд существа, внешне остававшегося погруженным в свои мысли, и спросил:
— На сколько еще хватит ваших собственных запасов?
— Мы перебивались ими кое-как поначалу, но капля по капле однажды опустошит даже самое большое море. Некоторые питаются «надеждой», но их путь труден, возможно, слишком труден для некоторых из нас. Приятно, — добавил он, — что ваша «весна» наступила до того, как все закончится. Я буду скучать по виду ваших распускающихся цветков и оживающих деревьев.
Дитрих
посмотрел на своего гостя с ужасом и жалостью:— Ганс и Готфрид, может, все же починят… Скребун заскрежетал:
— Та корова со льда не стронется.
Выпросив лошадь у Эверарда, священник поспешил в лагерь крэнков. Он нашел Ганса, Готфрида и четырех остальных в нижнем помещении странного корабля — те столпились вокруг изображения «контура» и яростно чирикали.
— Правда ли, — спросил Дитрих, ворвавшись внутрь, — что ваш народ скоро умрет с голоду?
Крэнки замерли, и Ганс с Готфридом, на которых была упряжь для переговоров, повернулись лицом к двери.
— Кто-то сказал тебе, — произнес Ганс.
— У кого-то «рот не на замке», — прокомментировал Готфрид.
— Но это правда? — настаивал пастор.
— Правда, — подтвердил Ганс— Есть определенные… вещества — кислоты, на языке ваших алхимиков, — которые необходимы для жизни. Может, восемьдесят из них встречаются в природе — а нам нужна двадцать одна для того, чтобы жить. Наши тела производят естественным образом девять, остальные мы должны получать из еды и питья. В вашей пище есть одиннадцать из двенадцати. Недостает единственной, и наш алхимик не нашел ее ни в одном из исследованных им продуктов. Без этой особой кислоты, речь идет о… я бы сказал «первенце», так как это первый строительный кирпичик тела, хотя, полагаю, он должен носить одно из ваших греческих названий.
— Proteios, — выдохнул Дитрих. — Proteioi. [238]
— Что ж. Меня всегда ставит в тупик, почему вы пользуетесь разными «языками», говоря о разных предметах. Греческий — для натурфилософии; латинский — для всего, касающегося вашего господина-с-небес.
Дитрих схватил крэнка за руку. Грубые шипы, бежавшие по предплечью Ганса, прокололи ему ладонь, выступила кровь.
— Это неважно! — закричал он. — Так что с этим протеином?
238
Proteioi — белок, белки, протеины. Буквально означает «удерживающий первое место», «первоначальный» (греч.).
— Без этой кислоты не могут образовываться протеины, а при его недостатке наши тела постепенно разрушаются.
— Значит, мы должны найти ее!
— Как, мой друг? Как? Арнольд днями и ночами искал ее. Если она ускользнула от его зоркого глаза, что сможем сделать мы? Наш врач искусен, но он практик, а не ученый-исследователь.
— Так поэтому вы жевали розы у Прыжка Оленя? Поэтому ограбили монастырь Св. Блеза?
Взмах руки.
— Думаешь, эту кислоту можно определить на вкус? Да, некоторые из наших пробовали то и это. Но лучший источник протеина находится в конце нашего пути. Недостающая кислота содержится в нашей пище, ею мы перебивались, добавляя к той, что дали нам вы. — Ганс отвернулся. — Корабль уплывет, прежде чем голод станет нестерпимым.
— Что в бульоне, который не стал есть Скребун?
Ганс не повернулся, но его голос зашептал в ухе Дитриха, словно крэнк стоял рядом:
— Есть еще один источник, содержащий тот самый протеин, его запас пока не иссяк.
Дитрих довольно долго не мог понять, что он имеет в виду. Готфрид пояснил:
— Сие есть тело мое, которое за вас предается. Твои слова вселили в нас надежду… — и тогда весь ужас положения странников обрушился на священника, чуть не раздавив своей тяжестью.