Эйнштейн

– Вот я об этом и говорил на выступлении. Мы должны заходить дальше чем видим, только тогда нам откроется вселенная в том виде, в котором она существует на самом деле. – На одном дыхании произнес Эйнштейн. – Вы же сами только, что сказали, что вам понравилась моя речь на церемонии, или вы ее не о не слушали.. – Его глаза заискивающе смотрели на великана. Как бы ему хотелось добиться понимания у такого именитого и прославленного ученого. Но тот сидел, держа аристократическую дистанцию.

Возникла пауза. Они сидели молча пару минут, каждый глядя в свое окно. Когда им принесли чашки и булочки, Резерфорд оптимистично выдохнул и начал говорить с Эйнштейном, будто объяснял маленькому ребенку таблицу умножения, он явно не воспринимал молодого ученого в серьез, и хотел его переубедить.

– Послушайте. Память формируется связью нейронов в определенную сеть, и чем более запутаннее и многочисленнее эта сеть, тем она более прочная, и тем более устойчивой является информация, которая их образует. Таким образом, зубрение и фрагментальное запоминание есть не что иное, как ниточка между двумя нейронами, которая легко порвется. Чтобы запоминать большие объемы быстро и надолго необходимо встраивать новую информацию в систему либо знакомых систем явлений, либо в структуру таких же не знакомых явлений. Запоминаются проще не ниточками, а именно сетями, тут количество определяет качество. Вот это все научно и уже доказано учеными. То есть чем больше имеет связей новый элемент с тем, что вам уже знакомо – тем прочнее он впишется в вашу память, поэтому иностранные слова легче запоминаются не отдельно по словарю, а в контексте разговорных фраз. Определите категорию нового элемента, найдите его аналоги знакомые вам, представьте на что она похожа, чем она была в прошлом и может стать в будущем, где она находится постоянно или от случая к случаю, определите ее возраст, вес, рост и т.д. Чем больше связей – тем лучше память, связываете даже то, что невозможно связать. Некоторые говорят что запомнить – это значит понять, то есть встроить неизвестное явление в свои известные рамки. Запоминается легко то, что рисуется в сознании наглядно, старайтесь не запоминать отдельные детали, а рисуйте в воображении наглядную целостную картинку из этих деталей. Мне казалось, что в своей речи вы имели в виду это, ну или что-то похожее на это. Но не как ни то, что вы сказали только что. Поймите, объяснять движение мысли с помощью пространства и времени ненаучно. Это фантастика.

– Но я ведь не отрицаю и не опровергаю эту теорию, я просто хочу ее расширить, исходя из своих гипотез и видений мира на основе пространственно-временного континуума. – Залепетал Эйнштейн улыбаясь.

– Как вы не поймете, вам не хватает научности. Воображение, да, это очень хорошо. Это прекрасно! Но, дети тоже много о чем мечтают, но нельзя же сказать, что это научно. Ваши идеи красивы, да бесспорно, элегантны даже, но в них так мало формул и фактов, что иногда кажется, что читаешь сказки Андерсена. Вы уж меня простите за такую откровенность. – Он прижал ладонь к груди, как бы таким образом извиняясь. – Невозможно было вообразить строение атома, без моих экспериментов, никто бы не догадался об этом никогда. Понимаете? Строение атома – важная составляющая физики, новой квантовой физики.

– Вы мне не поверите, но строение атома я себе именно таким и представлял в детстве, до ваших экспериментов. – Эйнштейн широко улыбался, глядя на Резерфорда, который не мог скрыть своего ужаса. – Мне сразу стало понятно, что все в мире подобно друг другу, а значит и атом должен быть похож на строение нашей Солнечной системы. Что в центре должно быть подобие Солнца, а вокруг вращаться подобия планет. Так оно и оказалось, именно это меня поразило в ваших экспериментах, так как они точно повторили то, что я представлял до этого еще в раннем детстве, играя один в песочнице.

– Ну вы меня поражаете, может вам известно вообще все на свете? Воображение не научно, на него нельзя опираться, точнее на него можно опираться, но доказывать его нужно экспериментально. И точка. – Резерфорд был взволновал тем, что ему приходилось повторять такие прописные истины, человеку который только что получил самую значительную награду в области физики. Его это раздражало.

Эйнштейн покачал головой, но так что было не понятно, толи он соглашался, то ли не соглашался с ним. Глаза его упали как два маленьких шарика куда-то глубоко вниз, вспоминая свое прошлое, голос его стал мягким и немного жалобным. Тоска его была не кричащей, а скрывающей одиночество и непонимание.

– Ни одну из своих теорий я не смог доказать экспериментально. У меня никогда не было лабораторных условий для подтверждения своих умозаключений. Все, что у меня было – это мое воображения, которое я хранил и берег. И тогда и сейчас, я знал, что космические явления, мы никогда не сможем доказать в силу их огромности, а квантовые явления, в силу того, что они слишком крошечные. Поэтому все, что нам остается – предполагать. Все мои гипотезы высмеивались профессиональными физиками, как только я их публиковал, потому что я не мог подтвердить их экспериментально. Однако, когда со временем другие ученые и новые технологии подтверждали мои гипотезы косвенно или прямо, мои теории тут же становились значимее. Но для меня они были такими всегда, начиная с того самого момента, когда я до них додумался. Я не могу сказать, что все мои мысли оказались стоящими, но я точно знаю, что так же нестандартно не мыслит больше никто. Большинство людей мыслят, так же как большинство, – без воображения и бесполезно. – Он отвернулся к окну, и Резерфорду показалось даже, что он плачет.

Тоска исходящая от спины Эйнштейна накрыла волной тело Резерфорда, и тот успокаивающе заговорил:

– Ну хорошо, вы меня убедили. В ваших идеях есть что-то научное, но это что-то еще нужно разглядеть. Да я понимаю как вам тяжело работать без лаборатории, да и вообще без ресурсов. В свое время мне было тяжело найти финансирование для своих экспериментов, но мои идеи опирались на фундаментальную науку, а ваши витают в облаках. У меня кстати есть связи в финансовых кругах, и я бы мог вас с ними свести, для реализации своих грандиозных идей. Но имейте в виду, что если вы их не переубедите сами, то я вам ничем не помогу. Вы должны быть максимально научными, чтобы заручиться их поддержкой. Им нужно прибыль и отдача с капитала, а не пустая трата времени и денег, надеюсь вы это понимаете. Думаю, ваши проекты могли бы их заинтересовать, но я не уверен в этом. – Резерфорд почесал подбородок.

– Это было бы слишком здорово, я об этом и мечтать даже не мог. Если это возможно, я был бы очень рад, господин Резерфорд. Есть у меня грандиозные идеи, на которые требуется слишком много денег, одна из них поразит, вас – я хочу расщепить атомное ядро, и достать из него его колоссальную энергию. Это открытие позволит человечеству получать практически бездонную энергию, спасая от бедности, нищеты и темноты целые народы по всему миру. Только представьте не нужно будет больше нефти, угля, механических вращений, – колоссальная энергия практически из ничего. – Эйнштейн развел руками.

Что-то в том, что рассказывал молодой ученый Резерфорда удивило, но не сама идея, о которой он говорил, а скорее та увлеченность, которая вдохновляла его на новые свершения. Видимо именно так же он мыслит с самим собой, когда мотивирует себя на работу. В этом молодом ученом что-то есть, и ему показалось, что тот не просто хороший ученый и прекрасный ученик, а вероятно более велик, чем он сам – Резерфорд. И его это насторожило, получается, что он сначала его недооценил. Этот молодой ученый может потеснить его скоро со всех пьедесталов науки, к которым он так долго и упорно шел. А если он его познакомит со своими спонсорами, то очень скоро он завоюет все их внимание, и перетащит все финансирование на свои проекты. Нет, на это Резерфорд был не готов, даже из любви к физике, и всему научному прогрессу. Сам Эйнштейн уже дрожал изнутри, предвкушая что скоро появятся необходимые средства для реализации его безумных проектов, над которыми раньше только смеялись. Под поручительство такого великого ученого как Резерфорд ему никто не сможет отказать. Это уникальная для него возможность сделать еще множество открытий, о которых он и не мечтал сидя дома за скрипящим от нажима столом. За всю свою карьеру он не провел ни одного эксперимента, все только с помощью своего воображения, которое как известно было бесплатным, но ограниченным с точки зрения развития механических технологий. А теперь перед ним открывается новый мир, подпитываемый большими капиталами, эта мечта любого физика.

– Когда вы могли бы познакомить меня со своими инвесторами? – Скромно, как бы издалека и с дружеской уже улыбкой спросил Эйнштейн, Резерфорд отшатнулся от этого неожиданного вопроса, будто он его обжег. Он задергался на месте, и стал оглядываться на барную стойку, будто выглядывая там кого-то.

– Да как вам будет угодно. – Выдохнув произнес Резерфорд, не сводя суетливого взгляда с барной стойки. – В любое удобное время. Хоть завтра. Удобно будет, часов в 10? – Кивая в растерянности головой.

– Да, конечно удобно. Где мы встретимся тогда? – Разгоряченный Эйнштейн хотел узнать все детали.

– Сейчас, минуточку. – Собеседник протянул ладонь к лицу молодого ученого, остановив его. – Я пойду – узнаю, почему мне так долго не несут десерт. – Уже не глядя на Эйнштейна спешно произнес Резерфорд, и поднялся резко из-за стола, двинулся в сторону барной стойки. Там он очень долго о чем-то разговаривал с официантом, то раздвигая свои руки, то их сужая. Эйнштейн так размечтался, что отвернулся к окну и глядя на небо, снова улетел в космос. Оно махало ему рукой. Ему показалось, что совсем скоро, он создаст такие установки, которые смогут отправить людей на Луну или Марс. Да он верил, что это возможно, и чувствовал, что это очень скоро осуществиться. Он хотел побыстрее перейти к практическим инженерным сооружениям, которые бы меняли жизнь человечества прямо, а не косвенно как его теории. Осталось только согласовать время и место для завтрашней встречи с инвесторами, и все завертится по-другому. Он оглянулся на барную стойку, но там никого не было, она была пуста, официант куда-то ушел. Он смотрел на нее около получаса, но она была по-прежнему пуста, как и его надежды, которые остыли как его кофе. Резерфорд пошел на минутку к официанту, а исчез на целую вечность. Больше Эйнштейн его не видел.