Эйнштейн

Приглашениями его завалили: Париж, Лейден, Мадрид. Вейцман звал в Еврейский университет. Милое бы дело согласиться, но Эйнштейн отказал, сославшись на ссору с Иудой Магнусом. (Один из ученыхевреев, которого хотела приютить Палестина, - Габер: ему тяжело жилось в Европе. Но по дороге в Палестину он умер от разрыва сердца. Эйнштейн писал его семье: «Трагедия немецкого еврея - трагедия неразделенной любви к родине».) 21 апреля он вышел из состава еще одной Академии наук - Баварской. А 10 мая его книги вместе с тысячами других были сожжены под всеобщее ликование в сквере перед Государственной оперой - Геббельс любил подобные шоу.

Он прочел несколько лекций в Брюсселе, съездил в Цюрих повидаться с Эдуардом, привез ему скрипку, играли вместе, сфотографировались, но контакта не вышло, как он докладывал Эльзе. (Увы, неизвестно, пытался ли отец забрать сына в Америку и если да, что тот на это сказал.) Еще письмо Эльзе: «Немецкие коллеги, бывшие друзья даже не приближаются к границе Германии, потому что гнев против меня вышел изпод контроля… уж очень там боятся конкуренции со стороны „башковитых“ евреев. Наша сила обременяет нас больше, чем наша слабость». В июне он поехал в Оксфорд, где состоял в должности приглашенного научного сотрудника в колледже Крайст Черч; в Ливерпуле зарегистрировался уже не немцем, а швейцарцем. 10 июня прочел Спенсеровскую лекцию, говорил о квантовой теории: «Я все еще верю в возможность построить такую модель реальности… которая выражает сами события, а не только вероятности». 20 июня - лекция об ОТО в Глазго. Потом в Лондоне вступил в очередную организацию - Международный комитет спасения, предназначенный обеспечить экстренную помощь беженцам и лицам, страдающим от войн или преследований (эта организация работает до сих пор).

26 июня Эйнштейна избрали членомкорреспондентом Французской академии наук, на 1 июля он был приглашен в Москву - на празднование столетия Института машиностроения. Отказался: в данный момент он опять был антисоветчиком. Из речи, которую он прочел в Комитете друзей Европы: «Сегодня основы достойного существования в опасности. Работают силы, которые пытаются разрушить европейскую традицию свободы, терпимости и достоинства. Опасны гитлеризм, милитаризм и коммунизм, которые, хотя и поразному, приводят к порабощению личности государством и угрожают ликвидировать терпимость и свободу личности. Без такой свободы не было бы ни Шекспира, ни Гете, ни Фарадея, ни Пастера. Без нее не было бы ни удобных домов, ни железных дорог, ни телеграфа, ни защиты от эпидемий, никакой культуры. Только люди, которые могут творить свободно, делают жизнь стоящей того, чтобы жить».

Пайс: «Среди всей этой суеты Эйнштейн и Майер ухитрялись все же заниматься физикой и закончили две статьи о полувекторах, которые послали в Голландию для публикации…» По поводу Майера из Принстона так и не дали ответа: не был им нужен Майер, и Эйнштейн пошел на прямой шантаж, угрожая Флекснеру, что примет предложение Мадридского университета. В итоге Майер получил должность «ассистента»; это было единственное назначение такого рода за историю Института перспективных исследований. 20 июля к Эйнштейну обратился бельгийский пацифист Альфред Наон - просил высказаться в поддержку бельгийцев, отказывающихся от военной службы. Эйнштейн долго думал и ответил сразу всем пацифистам 10 сентября в «НьюЙорк таймс»: «То, что я скажу, крайне удивит вас… Представьте себе оккупацию Бельгии нынешней Германией. Все будет значительно хуже, чем в 1914 году, хотя и тогда было плохо. Вот почему я откровенно говорю вам: если бы я был бельгийцем, я бы в данной ситуации не отказался от военной службы; более того, я бы охотно пошел в армию с верой в то, что помогаю спасению европейской цивилизации. Это не значит, что я отказываюсь от своих прежних принципов. Я искренне надеюсь, что еще наступит такое время, когда отказ от военной службы вновь станет действенным способом служения делу прогресса человечества». Пацифисты обиделись. Но он разослал аналогичные письма всем европейским пацифистским организациям и просил их впредь на него не ссылаться.

По итогам состоявшихся 5 марта 1933 года выборов НСДАП получила исторический максимум: 43,91 процента. У СДПГ - 18,25; у КПГ - 12,32 процента. Поскольку НСДАП так и не набрала абсолютного большинства, то поступила просто: аннулировала мандаты всех коммунистов и половины социалдемократов. 24 марта рейхстаг принял «Закон в целях устранения бедствий народа и государства», коим правительству предоставлялось право издания законов, «в том числе таких, которые могут уклоняться от конституции». 14 июля был издан закон, объявлявший НСДАП единственной партией и вводивший уголовную ответственность за попытку создания других партий. Профсоюзы были запрещены, вместо них создали «Германский трудовой фронт» во главе с нацистом Р. Леем. Но что же делали те 56 процентов немцев, которые не голосовали за НСДАП, ведь их было большинство, почему не боролись? А как? Безоружные, разобщенные? Когда все запрещено, чуть что брякнешь - и в гестапо? Ничего, жили както, ворчали на кухнях, попрежнему в театры ходили, отдыхали в теплых странах, уговаривали себя, что такой идиотский режим не протянет долго…

В конце июля Эйнштейн еще раз ездил в Англию по приглашению члена парламента Оливера ЛокерЛэмпсона, который представил его Черчиллю и Ллойд Джорджу; с филантропом Дэвидом Дэвисом учредили Общество содействия международному закону и порядку, Черчилля избрали президентом этой организации. Ее главная идея была - создать международную армию с ударным «кулаком» в виде ВВС - похоже, эйнштейновскому пацифизму совсем капут пришел… А дома Гитлер воздвиг памятник убийцам Ратенау…

Что касается евреев: сперва Гитлер, кажется, не имел на уме их физического уничтожения, а лишь грабил и гнал из страны. 27 августа Германский сионистский союз и АнглоПалестинский банк заключили с правительством Германии соглашение, по которому евреи имели возможность эмигрировать в Палестину при условии выплаты рейху половины собственности. За пять следующих лет в Палестину уехали 60 тысяч евреев. Тем временем разворачивалась травля еврейских ученых, организованная министром наук и искусств Пруссии Рустом и министром внутренних дел Фриком. Одних ученых увольняли, другие от угроз и издевательств сами бежали. Только в 1933 году уехали нобелевские лауреаты Эйнштейн, Габер, Джеймс Франк и будущие лауреаты - Макс Борн, Отто Штерн, Феликс Блох, Ойген Вигнер, Ганс Бете, Деннис Габор, медики Борис Хаин и Ганс Кребс; уехали (ах, как недальновидно и глупо, а не только жестоко все делалось) физикиядерщики Лео Сцилард и Эдвард Теллер.

Ленард - тот, с которым поругался Эйнштейн, - стал идеологом «немецкой физики». В «Фелькишер беобахтер» он писал: «Наиболее важный пример опасного влияния еврейских кругов на изучение природы представляет Эйнштейн со своими теориями и математической болтовней, составленной из старых сведений и произвольных добавок. Сейчас его теория разбита вдребезги». В октябре 1934 года он отправил Геббельсу письмо, в котором требовал изгнать сторонников Эйнштейна из всех университетов. Геббельс, однако, не последовал совету: ктото же должен был заниматься физикой, а не болтовней. Соратник Ленарда Штарк, претендовавший на пост президента Немецкого физического общества, был забаллотирован; оппозицию ему возглавил Макс фон Лауэ. Штарк назвал Лауэ, Арнольда Зоммерфельда и нобелевского лауреата Гейзенберга «белыми евреями в науке», а Планка - «еврейским папой». Квантовую теорию Планка Ленард и Штарк объявили ложной. В 1936 году вышла книга Ленарда «Немецкая физика»: в ней не было ни квантовой механики, ни теории относительности. Бедный почтенный Планк пытался заступаться за всех, даже к Гитлеру ходил, но тот на него стал топать и орать. В том же 1936м Ленард объявил его «проводником всех вредных идей». Но Геббельс был не дурак: Ленарда он слегка приструнил, а имя Планка в 1938 году было присвоено Институту физики, где прежде работал Эйнштейн.

ЛеКок слишком близко к границе с Германией, опасно; 10 сентября Эйнштейны отплыли из Остенде в Ливерпуль и поселились в коттедже в Норфолке, а бельгийская полиция объявила, будто они уехали в Южную Америку. В Норфолке им опять дали охрану; прожить там предстояло месяц. 16 сентября Эйнштейн дал интервью агентству «НьюЙорк уорлд телеграм»: «Я демократ. Поэтому я не поехал в Россию, хотя получал сердечные приглашения. Моя поездка в Москву была бы использована советскими правителями для собственных целей. Сейчас я такой же враг большевизма, как фашизма и любой диктатуры». В тот же день лондонской «Таймс» он рассказал, что его «пытались одурачить организации, для которых пацифизм был лишь камуфляжем российского деспотизма… Мне никогда не нравился коммунизм и не нравится сейчас. Мое кредо: „Противостоять любой силе, которая террором подавляет индивидуальность, будь то под фашистским или коммунистическим флагом“». Почему он вдруг так резко переменил отношение к сталинизму? Недавно еще называл себя «другом и сторонником» «любых средств, направленных на преодоление капиталистического экономического хаоса…». Вероятно, потому, что до сих пор он не сталкивался лично с тем, как «террором подавляют индивидуальность», и ему казалось, что это пустячок, лишь бы «капиталистического хаоса» не было, а теперь чтото понял…

25 сентября случилось ужасное: Пауль Эренфест пришел к своему 14летнему сыну, лежавшему в больнице Амстердама с синдромом Дауна, и застрелил его и себя. Похоже, к этому шло давно. За год до смерти в письмах друзьям Эренфест говорил о желании покончить с собой. Он был слишком чувствителен, его убивало все: смерть Лоренца, гонения на евреев, любая несправедливость. Его учитель Людвиг Больцман также убил себя в 1906 году: это связывают с депрессией, вызванной тем, что его идеи в то время не находили понимания. Эйнштейн был убежден, что причина смерти Эренфеста тоже профессиональная: его угнетали неуверенность в себе, ощущение несоответствия занимаемой должности (он был, напомним, преемником Лоренца). В 1934 году Эйнштейн написал об Эренфесте: «Отказ прожить жизнь до конца вследствие нестерпимых внутренних конфликтов - редкое событие среди людей с обычной психикой; иное дело среди личностей возвышенных и в высшей степени возбудимых душевно… Те, кто был знаком с ним так же близко, как довелось мне, знают, что этот чистый человек пал жертвой конфликта совести, от которого в той или другой форме не гарантирован ни один ученый, достигший пятидесятилетнего возраста… все возрастающая трудность приспосабливаться к новым идеям… Не знаю, сколько читателей этих строк способны понять эту трагедию. Но всетаки именно она была главной причиной бегства из жизни». Звучит не вполне убедительно: а сына почему убил? Изза «конфликта совести» ученого? Не хотел оставлять беднягу одного в жестоком мире? Но матьто была жива… Может быть, Эйнштейн не учел в некрологе это обстоятельство потому, что не хотел ассоциаций со своим больным сыном?

3 октября он выступил в Альбертхолле на собрании Фонда помощи беженцам: обсуждали необходимость помочь ученым, бежавшим из Германии, собрали кучу денег, Эйнштейн говорил поанглийски, очень аккуратно, ничего против Германии не сказал. Через несколько дней Илзе, Марго и Марьянов вернулись в Париж: им там нравилось и казалось безопасно. Эльза, Дюкас и Майер отплыли в Саутгемптон, где 7 октября воссоединились с главой семьи. 17 октября с гостевыми визами они прибыли в США. Их встречали Эдгар Бамбергер и Герберт Маас, попечители Института перспективных исследований, вручившие Эйнштейну письмо от Флекснера: «Я совещался с местными властями и с правительственными чиновниками в Вашингтоне, и все они убеждали меня, что для Вашей безопасности в Америке Вам необходимо хранить молчание и воздерживаться от публичных выступлений… Вас и Вашу жену с нетерпением ждут в Принстоне, но, в конечном счете, Ваша безопасность будет зависеть от Вашей собственной осторожности». Репортерам Флекснер сказал, что Эйнштейн «хочет отдохнуть», а тот попросил купить ему газеты и большой рожок мороженого, какого в Европе не делали, и в тот же день отправился в Принстон. (ФБР поставило его на учет - на всякий случай.)

Неделю жили в отеле, потом сняли дом на Лайбрериплейс, новоселье отпраздновали с другими эмигрантами, среди которых набралось много скрипачей; составили постоянный квартет во главе с Фрицем Крейслером. Файнхолл от нового жилья был недалеко. Он напоминал старинные здания Оксфорда и Кембриджа: дубовые перила, камины. Эйнштейну дали один из самых шикарных кабинетов, с восточным ковром и картинами, но он выбрал другой, попроще: письменный стол, большая доска, стеллажи, несколько кресел и кушетка. По соседству с ним располагались еще 18 ученыхбеглецов. Его единственной обязанностью было посещение факультетских собраний - он ее исполнял почти до смерти. Говорил, что чувствует себя неловко, занимаясь только своей теорией, но преподавать так и не стал. Они с Майером продолжали искать новые геометрические языки, могущие выразить их ощущения.