Faciam lit mei mernineris
Шрифт:
– Погнали! – Глаза Ильи загорелись темным пламенем.
– Ебу дал??
– В два голоса возмутились З. и Виктор. – Их же столько же сколько нас, а у тебя рука сломана. – А если у них ножи?
– Похуй! Я бутылку возьму!
Саша сосредоточенно сопел, морально готовясь к битве.
– Когда выйдут из магазина. Пропускаем и бьем со спины.
…Виктор в душе был склонен согласиться с Ильей. Атака нагруженных продовольствием гуков должна была сразу одного-двух сбить на землю, а третий скорее всего удерет за помощью. Тут-то и будет возможность как сделать дело, так и дать проявить себя Саше. По своему опыту натаскивания на кровь молодняка Виктор хорошо знал, что из таких порой получаются неплохие бойцы для традиционного формата «акций» - если дать возможность сполна насладиться беспомощностью жертвы и дать почувствовать
– Идут! Погнали!!!
…За тремя гуками последовал весь коллектив. Виктор нацелился на жилистого азиата в смешной шапке с гребешком с правого фланга, стараясь отсечь драку от проезжей части и прижать жертв к глухой стене дома. По его плану первыми должны были выступить они с З., но планы нарушил яростный Илья. Разбежавшись с пивной бутылкой, зажатой в левой руке, прижав гипс к корпусу, он с разбега атаковал самого здорового гука по центру, метясь бутылкой в затылок. Он всегда выбирал самого опасного противника и бил первым… но не учел свое состояние. Как сказал Федор Емельяненко, проиграв бой Сильве, «с самого начала что-то пошло не так».
Удар с левой Илья слажал, и бутылка скользнула по затылку гука, не причинив ему заметного ущерба; после чего Илья сцепился с гуком в клинче, будучи легче противника и со сломанной рукой. Виктор оценил обстановку, и сделал что собирался – пробил лоукик, и подхватом запустил гука, под ноги Саше. «Ну!!! Прыгни же двумя ногами сверху!» - мысленно напутствовал его Виктор и метнулся в сторону завязшего в драке Ильи, у которого уже было конкретно разбито лицо. Та же самая мысль посетила З., который, несколькими пиздюлями отогнав своего противника, кинулся на помощь Илье. Боковым зрением Виктор увидел, что Саша разок неумело пнул брошенного ему под ноги гука, после чего молча врубил заднюю. Гук успел перекатиться на обочину, и уже тащил оттуда какую-то дубину. Отогнанный З. противник также очень обрадовался: самый страшный и здоровый нападающий только что дал по тапкам!
– Отступаем!!!
– З. не изменил своим привычкам, но тут был совершенно прав. Кое-как растащив толстого гука и Илью, впавшего в состояние берсерка, друзья вдвоем потащили его в ту же сторону, в которую удрал Саша. Догнали они Сашу очень быстро, поскольку бегал тот необычайно хреново, хуже даже Ильи, которого постепенно накрывало полученным в бою нокдауном. На снег обильно лилась кровь, темная улица летела навстречу, впереди была широкая улица с общественным транспортом и неиллюзорными шансами встретить ППСМ, а позади – гуки, которые преследовали наших героев наперевес с большой дубиной и время от времени кидались ледышками.
– Сука, бля! Пидорас, бля! – З. на бегу успевал пинать Сашу под говно, одновременно выражая свою оценку содеянному Сашей и ускоряя его бег. Приближалась крупная улица и остановка общественного транспорта. Виктор, как с ним бывало, несколько потерялся от происходящего, поскольку крайне упорядоченно мыслил и был зависим от того сценария нападения, который просчитывал. Пока что он просто бежал вместе со всеми, благо инициативу взял в свои руки З.
Буквально перелетев через проезжую часть наискосок едущим машинам, З. буквально затолкал Виктора в ларек остановочного комплекса. Гуки были где-то сзади. Очень спокойно и хладнокровно З. попросил продавщицу продать ему минералку и бутылку шампанского.
– Сзади!!! – Прижатый к стенке Виктор увидел знакомую шапочку с гребешком сбоку от ларька.
…Гук успел взяться за ручку двери в киоск и ее открыть… когда его настиг самый прекрасный маэ-гери, который Виктор когда-либо видел за свою спортивную и криминальную карьеру. Сияющий дорогой черной кожей «гетта грипп» с железным стаканом З. влетел в грудину гука, от чего его буквально снесло в темноту, причем вместе с ручкой от киоска, которую тот оторвал. Виктор тем временем уже без всякого стеснения достал нож.
З. с бутылкой
шампанского вылетел на улицу, где около киоска ждали транспорта несколько поддатых мужиков, с потрясающей речью:– Русские люди, блядь! Посмотрите что тут китайцы на нашей земле творят – человек у них закурить попросил, а они ему нос сломали!
Мужики недобро набычились, глядя на еще двух визжащих неподалеку азиатов, а ситуация разрешилась сама собой, когда между сочувствующими мужиками и гуками последние увидели Виктора с ножом в руке. Оценив увеличившееся число противников и нехороший предмет, они исчезли во тьме.
…Пока это происходило, Виктор как-то совершенно упустил творящееся сзади киоска. Картину, которую он увидел там, Виктор запомнил навсегда. Около стенки киоска стоял Илья, прижимая к разбитому лицу носовой платок, рядом с ним метался З., наносящий грамотные пинки по лежащему телу, а на серо-буром от крови снегу с зелеными крапинками от бутылочного стекла, лежал азиат в шапочке с гребешком и хрипел, смешно подергивая ногами. Из-под подбородка гука торчал осколок бутылки, вокруг которого расходились розовые пузыри, а ебало хранило следы разбивания пузыря шампанского об голову с последующим вкручиванием в оное «розочки». Живописную картину завершал Саша, обильно поливающий гука съеденными харчами, среди которых еще можно было распознать разнообразные домашние салатики.
За годы бурного акционирования Виктор конечно насмотрелся всякого, но такого ему не доводилось видеть никогда, ни до того, ни после.
«Еб твою мать! Блядь! Пиздец» - метались в голове разные мысли. Они находились в самом центре Екатеринбурга, в восемь часов вечера посреди довольно оживленного праздничными гуляниями района. С ними были парень залитый кровью с окровавленной рукой в гипсе и еще один, для разнообразия залитый блевотиной. Оба шатаются – один от нокдауна, а второй – от нервного потрясения. Посреди, в виде натюрморта, - очень живописный гук, находящийся где-то на полпути на тот свет, украшенный снаружи, на манер новогодней елочки, битым стеклом, кровью и салатиками.
Как они оттуда унесли ноги, Виктор не вспомнил бы даже если захотел. Какие-то дворы, скверы, гаражи, остановка на троллейбусе под охуевшими взглядами пассажиров, опять дворы, умывание снегом. Все это перед его внутренним взором пролетали картина одна прекраснее другой: вот их принимают по горячим следам, З. отмазывает папа, а они с Ильей сидят в клетке на суде и слушают красноречивые свидетельские показания Саши. Вот Саша приходит домой, и, трясясь от страха, рассказывает папе и маме где он был и что он видел – после чего за Виктором и Ильей приезжают мусора и увозят их в СИЗО №1, а З. отмазывает папа. Мелькнула в голове мысль – а не зарезать ли Сашу сразу же, чтобы не мучиться? Тогда опять же – они знакомы, распечатка звонков, З. отмазывает папа, а они с Ильей едут в СИЗО №1.
…Кое-как им удалось скрыться. Боги ли спасли или черти помогли неизвестно, но через час все четверо сидели на другом конце города у Ильи во дворе. Все очень недобро смотрели на Сашу. Саша даже не пробовал оправдываться, был очень задумчив и тих. Вопреки опасениям Виктора последствия этой истории так никогда и не вылезли наружу, за пределы очень узкого круга.
Илья с Сашей общаться перестал, да и Саша в скором времени совершенно отошел от правой темы. Так где-то и живет этот несуразный человек, который ни до этого, ни после этого и мухи не обидел. Помнит ли он тот вечер? Вспоминает ли его? Как-то эта история изменила Сашу, но каким образом точно сказать сложно. Стал ли он более толерантен и мягок, или наоборот где-то затаил жестокость и злость на всех, и на врагов, и на друзей, и на себя? Этого мы не знаем. Но много лет спустя, в практически идеальном обывательском семействе, у толстого и смешного папы некрасивого ребенка от некрасивой жены будет свой собственный скелет в шкафу. И когда-то могло случиться так, что окажись победа легкой – и не стало бы никакого мирного обывательского счастья, а из Саши бы с годами выросло то же самое, что вышло например из Виктора и отчасти из Ильи. Повезло ему или нет Саша тоже никогда не узнает. История не знает сослагательного наклонения.