Фаддей Венедиктович Булгарин: идеолог, журналист, консультант секретной полиции. Статьи и материалы

Американский историк А.М. Мартин пишет применительно к этой эпохе: «Современный консерватизм в России и Европе был следствием отказа от просвещенческого рационализма и материализма, которые достигли кульминации во Французской революции; это был многоаспектный феномен, полный противоречий. <…> Подрываемый <…> внутренними напряжениями, консерватизм был обычно интеллектуально согласованным и политически эффективным, только когда его приверженцы создавали убедительную антиреволюционную традиционалистскую идеологию и использовали ее для защиты конкретных интересов своей естественной опоры, господствующих классов.

Но попытки русского консерватизма достигнуть такой согласованности были безуспешны из-за революционной динамики государства, которое он намеревался защищать.

Романовы в течение ряда поколений действовали, чтобы искоренить традицию и вестернизировать свою страну по просвещенческому образу. <…> Когда Французская революция в конце концов продемонстрировала подрывные последствия просвещенческих идей, было уже слишком поздно отказываться от них без ослабления идеологических основ русской монархии как таковой.

Кроме того, как следствие Петровских реформ, социальная база консервативного движения – независимое дворянство, традиционная церковь и группы с корпоративными интересами (типа французского парламента или немецких гильдий) – или не существовали в России, или были внутренне тесно связаны с реформирующимся, вестернизирующимся государством» [164] .

Нужно оговорить, что в России просвещенческая идеология испытала определенные модификации. Прокламируемая на Западе просветителями ориентация на общее благо и благо индивидов сменилась у большинства российских просветителей ориентацией на благо государства, так что субъектом распространения знания вместо мыслителей стало государство и его чиновники-педагоги. Поэтому нам представляется некорректным называть противников реформ консерваторами, равно как и их оппонентов – либералами. Понятия эти возникли в рамках принципиально иного общественного строя и обозначали идейные и социальные течения, отсутствовавшие в России. Соответствующие идеи и термины проникли в Россию, но здесь они либо функционировали в качестве чисто идеологических продуктов, никак не связанных с социальной практикой, либо включались в совсем иные смысловые комплексы и, в результате, получали существенно иное значение. Поэтому ниже мы будем использовать термины «консерватор» и «либерал» достаточно условно (как синонимы терминов «реформатор» и «антиреформатор»), употребляя их в кавычках.

164

Martin A.M. Op. cit. S. 4.

Основными проблемными вопросами в первой половине XIX в. были следующие:

– самодержавие (т. е. степень участия населения, прежде всего дворянства, в принятии политических решений);

– общественное мнение (степень свободы его выражения);

– крепостное право (стоит ли освобождать крестьян, а если да, то когда и как);

– воспитание (как основа сохранения/создания национальной идентичности);

– отношение к Западу и западному культурному влиянию;

– угроза православию (неважно, реальная или мнимая) со стороны других религиозных конфессий, прежде всего католицизма и протестантизма.

Последовательными идеологами, призывавшими вернуться в России к допетровским порядкам, были только старообрядцы, но у них не было доступа к печатному станку, они в основном «варились в собственном соку» и лишь в форме устной пропаганды оказывали некоторое влияние, в основном на крестьянство. Несколько приближались к ним по взглядам православные фундаменталисты, по большей части мистического толка – архимандрит Фотий (в миру П.Н. Спасский), митрополиты Серафим (С.В. Глаголевский) и Платон (П.Г. Левшин), – ставившие своей целью противостоять угрожающим православию неправославным конфессиям (католичеству, протестантизму), масонству, деизму и атеизму (путем запрета на их пропаганду и развития православного образования). У названных идеологов сопротивление реформам в основном шло не в социальной и экономической, а в идеологической (теологической) сфере. Близки к ним по взглядам в дворянской среде были религиозно-мистические идеологи, например М.Л. Магницкий, для которых на первом плане находилось укрепление веры для освящения царской власти и борьбы с общественным мнением, свободой книгопечатания, стремлением к революциям и установлению конституционного строя [165] .

165

См.: Собственноручное всеподданнейшее письмо действительного статского советника Магницкого, с поднесением записки о народном воспитании // Сборник исторических материалов, извлеченных из Архива Первого отделения Собственной его императорского величества канцелярии. СПб., 1876. Вып. 1. С. 363–374.

Одним из немногих светских мыслителей, предлагавших если не вернуться целиком к допетровскому образу жизни и допетровским представлениям, то хотя бы прекратить дальнейшее движение вперед и частично реставрировать старое, был А.С. Шишков [166] . Идеям Просвещения он противопоставлял русскую православную традицию, которая в создаваемой им утопической конструкции предстает как твердость в вере, почитание царской власти и законов, культивирование церковнославянского языка. Но даже он признавал, что «возвращаться к прародительским обычаям нет никакой нужды» [167] и что кое-что следует заимствовать у европейцев; он порицал лишь то, что «вместо занятия от них единых токмо полезных наук и художеств стали перенимать мелочные их обычаи, наружные виды, телесные украшения и час от часу более делаться совершенными их обезьянами» [168] .

166

О его взглядах см.: Альтшуллер М. Беседа любителей русского слова: У истоков русского славянофильства. 2-е изд., доп. М., 2007. С. 24–50; Martin A.M. Op. cit. Р. 15–38.

167

Шишков А.С. Рассуждение о старом и новом слоге российского языка // Шишков А.С. Собр. соч. и переводов. СПб., 1824. Ч. 2. С. 461.

168

Там же. С. 251–252.

Шишков положительно оценивал деятельность Петра I за то, что он «желал науки переселить в Россию», и Екатерины II за то, что «просветила Россию» [169] . Он опасался лишь коренного изменения фундаментальных основ народного мировоззрения; «спасение России, с точки зрения Шишкова, заключалось в обращении (возвращении) к исконным истинно русским началам, которые еще сохранились в простом народе» [170] .

На менее радикальных позициях стоял такой влиятельный идеолог, как Н.М. Карамзин. В своей «Записке о древней и новой России…» (1811), не предназначавшейся к печати, он дал последовательную и жесткую критику реформ Александровского царствования, а частично и реформ Петра I. Но при этом он исходил из того, что «просвещение достохвально», признавал, что «Европа от XIII до XIV века далеко опередила нас в гражданском просвещении», и с одобрением писал о том, что в царствование Михаила, Алексея и Федора Романовых россияне «заимствовали, <…> применяя все к нашему и новое соединяя со старым» [171] . Называя Петра I «великим мужем» и «бессмертным государем», он критиковал его лишь за то, что «страсть к новым для нас обычаям преступала в нем границы благоразумия» (с. 31–32). Карамзин признавал, что «сильною рукою [Петра I] дано новое движение России; мы уже не возвратимся к старине!..» (с. 37). Речь у него шла лишь о темпах и характере реформ, учете специфических условий России.

169

Цит. по: Альтшуллер М. Указ. соч. С. 34.

170

Там же. С. 42–43.

171

Карамзин Н.М. Записка о древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях. М., 1991. С. 33, 31. (Далее страницы «Записки» указываются в тексте.)

Карамзин считал самодержавие единственным приемлемым государственным строем для России: «Самодержавие основало и воскресило Россию: с переменою Государственного Устава она гибла и должна погибнуть, составленная из частей столь многих и разных, из коих всякая имеет свои особенные гражданские пользы. Что, кроме единовластия неограниченного, может в сей махине производить единство действия?» (с. 48). Он осуждал не только революции, но и «излишнюю любовь к государственным преобразованиям, которые потрясают основу империи» (с. 64), поскольку «все мудрые законодатели, принуждаемые изменять уставы политические, старались как можно менее отходить от старых» (с. 62).

Даже применительно к крепостному праву Карамзин выступал против перемен: «Не знаю, хорошо ли сделал Годунов, отняв у крестьян свободу <…>, но знаю, что теперь им неудобно возвратить оную. Тогда они имели навык людей вольных – ныне имеют навык рабов» (с. 73).

Другие консервативные идеологи (Ф.В. Ростопчин, С.Н. Глинка и т. п.) главным образом писали о том, что необходимо отказаться от заимствования внешних форм (одежда, развлечения, язык) и вернуться к тому, что они понимали под национальными традициями [172] . При этом исследователи отмечают, что подобные мыслители испытали сильное воздействие просвещенческой идеологии [173] .

172

См.: Мещерякова А.О. Ф.В. Ростопчин: у основания консерватизма и национализма в России. Воронеж, 2007; Мирзоев Е.Б. С.Н. Глинка против наполеоновской Франции. У истоков консервативно-националистической идеологии в России. М., 2010.

173

См., например: Киселева Л.Н. Система взглядов С.Н. Глинки // Учен. зап. Тартуского гос. ун-та. Тарту, 1981. Вып. 513. С. 56.

В целом можно сделать вывод, что в России последовательных консерваторов практически не было (за исключением, может быть, Шишкова), в основном речь шла о замедлении темпа и форм проведения преобразований, а в образовании и воспитании – об отказе от заимствования культурных форм и языка и о приобщении населения к сконструированной этими идеологами «национальной традиции».

Аналогичным образом не было в России и либералов в полном смысле слова. Либерализм – это идеология модернизации общества. В принципе его определяющими чертами являются отстаивание экономической свободы и содействие развитию промышленного капитализма (в экономике), личная свобода индивида, стремление к правовому регулированию общественной жизни (конституционализм) и парламентской демократии (в политике), свобода совести, антиклерикализм (в религии), индивидуализм (в морали), свобода слова и т. д.

Однако в России, как и в ряде других государств Восточной Европы, «основным носителем преобразоват[ельной] программы <…> выступил не средний класс, как на Западе, а скорее само гос[ударство], инструментом ее реализации в значит[ельной] мере стала бюрократия, а методы проведения неизбежно приобрели принудит[ельный] характер» [174] . В результате самодержавное государство реализовывало часть либеральной программы, в то же время жестоко подавляя попытки реализовать другую часть. Не имея альтернативы, большинство «либералов» стремились «вписаться» в существующую систему власти, по большей части становясь чиновниками и осуществляя (зачастую в очень урезанном виде) на практике те пункты либеральной программы, которые не расходились с интересами самодержавного государства.

174

Медушевский А.Н. Либерализм // Российский либерализм середины XVIII – начала ХХ века: Энциклопедия. М., 2010. С. 529.