Фаэрверн навсегда

— Благословите, тэна!

Неожиданно сильные пальцы ощупали мое лицо, погладили по макушке. От твердой, как доска, ладони старой монахини и до сих пор исходила ясно ощущаемая Сила.

— Тамарис, дитя, ты ли это? — прошамкала она, улыбаясь беззубым ртом.

— Это я, мать-привратница, я!

— Встань и пройди в дом! Неспроста ты вспомнила обо мне спустя столько лет, неспроста поймала на пороге смерти!

— Что вы такое говорите, сестра?

— Цыц! В моем возрасте вокруг видно плохо, а вдаль — ясно! Заходи, не стесняйся! Кто это с тобой? Светится, как золотой под полуденным солнцем! Какая яркая вера! Новообращённый?

Ар Нирн посмотрел на неё с ужасом, а я поспешила пояснить:

— Моего спутника зовут Викер. И он удостоился Зова!

— Это я и так вижу… — проворчала Привратница, с трудом поднимаясь по лестнице на крылечко.

Однако, когда паладин попытался поддержать ее под руку, она сердито ткнула его концом сармато в грудь.

— Сама!

Следом за ней мы вошли в просторную горницу. От цветов на окнах, домотканых половичков и кружевных белоснежных салфеток, украшавших предметы интерьера, веяло любовью к собственному жилищу, домашним уютом, теплом сплочённой большой семьи. Однако никого, кроме сестры Кариллис, в доме не было. Подвесная люлька у печки тоже пустовала. Лишь на подоконнике толстая трехцветная кошка, растянувшись во всю длину, лениво вылизывала собственный кулачок.

— Садитесь за стол, — приказала Привратница. В ее голосе до сих пор металлом отдавали нотки, которым невозможно было не подчиниться.

Мы с Викером сели, как примерные ученики, на скамью у окна, сложив руки на коленях. Как ни хотелось мне погладить кошку, под суровым взглядом старой монахини следовало вести себя прилично.

Привратница выставила на стол кружки, крынку молока, хлеб и сыр. Села напротив. Пошевелила бледными узкими губами — молилась Великой Матери. Требовательно посмотрела на меня. Я спешно пробормотала молитву и подалась вперед, ожидая вопроса. И он последовал.

— Зачем ты разыскала меня, сестра Тамарис, отвечай? Говори смело — мои все в саду, урожай собирают. Даже, вон, прапраправнучку с собой утащили! — она кивнула на люльку.

Ощущая, как пересохло в горле, я плеснула молока в кружку, отпила. И сказала:

— Расскажите мне правду об Асси Костерн!

* * *

Викер напряженно ждал ответа старухи. С одного взгляда на нее его внутренний воин признал ее за равную — эту беззубую шаркающую каргу, и от этого несоответствия внутреннего образа внешнему паладину было сильно не по себе.

Сестра Кариллис помолчала, глядя бесцветными от возраста глазами куда-то в пустоту. Затем приказала:

— Тамарис, расскажи мне о Фаэрверне. Правда ли то, о чем болтают люди — будто обитель пала, а сестры мертвы?

— Правда, — спокойно ответила рыжая, но Викер видел, как побелели ее пальцы, с силой сжавшие боевой посох, — нам с Асси удалось спастись… Может быть, выжил кто-то ещё, но я не знаю об этом!

— Где сейчас девочка?

— В Таграэрне, под присмотром мэтрессы Лидии…

— Слава Великой Матери!

— Воистину слава!

— Готова ли ты услышать правду, сестра?

— Давно готова, тэна!

— Доверяешь ли ты своему спутнику?

— Именно от отвез Асси в Таграэрн!

— Что ж… — старуха отставила сармато и сложила руки на столе. — Клавдия была хорошей настоятельницей. Все мы страшились того, что происходит в Вирховене, однако она радела о судьбе страны, как о судьбе ребёнка, которого у неё не было. Проводила долгие ночи в молитвах о сёстрах, о простых людях, о Родине. Однажды я спросила её, для чего истязать себя еженощными молитвами, ничком, на холодном полу нашей часовни, коли Богиня и так знает о происходящем, и она ответила: ‘Если есть хоть малейший шанс напомнить Великой Матери о нашей тревоге через молитву, я хочу им воспользоваться!’ Как ты знаешь, Тамарис, Материнский алтарь почти всегда заперт, и отрывают его только на Великие праздники. Даже ключ от него хранится не у матерей-настоятельниц, а у нас, у привратниц. На рассвете одного из дней мэтресса Клавдия прибежала ко мне в слезах и казалась безумной, требуя открыть алтарь вопреки правилам. Она рассказала, как провела очередную ночь в монастырской часовне, моля Сашаиссу остановить Файлинна и спасти людей от страшной участи, становящейся все более очевидной. Усталость смежила её веки, и она уснула ничком прямо на каменном полу пред алтарём. Во сне она чувствовала себя счастливой, поскольку несла миру любовь, а когда проснулась… услышала за запертыми воротами алтаря детский плач.

Викер с недоумением посмотрел на Тамарис — кто посмел так подшутить над настоятельницей? И поразился бледности рыжей. Будто вся кровь отлила от её лица, оставив кожу белой-белой. Ореховые глаза на таком лице казались яркими, как осенние листья под последним лучом тёплого солнца.

Тамарис медленно поднялась.

— Мэтресса Лидия передала мне — ‘знаки говорят’, - прошептала она, и старуха, опираясь на палку, поднялась тоже. — Значит, это об Асси!.. Она — земное воплощение Сашаиссы!

— Что? — челюсть ар Нирна совершенно неблагородно упала на пол. — Это невозможно, Тами, что ты такое говоришь?

На миг поднялось в душе негодование на отступницу, посмевшую вслух произнести подобные еретические мысли. Всем известно: Бог оттого и велик, что человеку никогда до него не дотянутся. И да будет так, ибо что начнётся, если каждый сможет прикоснуться к нему, говорить с ним, разделять трапезу?

— Ты видел знаки, Викер, — тихо, но твёрдо сказала она. — Знаки, указывающие на запад, то есть на Таграэрн, куда ты отвез Асси! Теперь мне всё ясно… Непонятно только, зачем Клавдия записала её в мою метрику?

Старуха молча покачала головой. Похоже, ответа на вопрос не знала.

А Викер позволил себе маленький грех — пока ни о чём более не задумываясь, поверить в то, что рассказанное Клариссой — правда, и богиня-дитя действительно появилась однажды в Материнском алтаре Фаэрверна. Вот так просто поверить. Как шагнуть с закрытыми глазами в пропасть.

— Я догадываюсь, почему, Тами, — вздохнул он. — Хочешь послушать?

Она обречённо села обратно.

Ар Нирн смотрел на тонкий женский профиль и горел желанием коснуться пальцами её скулы, виска, подбородка, губ… Такая хрупкая и такая цельная, как драгоценный кристалл! Кристалл, осиявший своим блеском его серую никчёмную жизнь. Говорят, что любовь украшает мир, так это неправда! Любовь просто возвращает в него жизнь!

Жизнь Тамарис за последние несколько дней совершала такие кульбиты и выпады, какие не снились и сармато! Так почему бы ей не выслушать, что скажет человек, совсем недавно готовый убить её, а нынче так неожиданно переставший представлять себе дни и ночи без неё?

Викер внутренне улыбнулся, удивляясь сам себе, и произнёс:

— Не знаю, на что надеялась твоя мэтресса, предпринимая такой отчаянный шаг: на силу Великой Матери, на торжество справедливости или на каких-то людей, близких ко двору, имён которых мы не узнаем, но она хотела возвести на трон воплощение Богини!

* * *

У меня перехватило горло, когда я осознала, что паладин, скорее всего, прав! Тётя, тётя, что же ты наделала? Изменяя сразу две судьбы, владелице одной дарила свободу быть собой и жить так, как подсказывает сердце, а другую, маленькую девочку, одаривала тяжёлым и полным опасностей путём, который привёл бы её или на эшафот или в пантеон святых! Насколько сильна была её вера в Великую Мать, что она не побоялась подлога и его последствий!

Невольно задумалась, верую ли я так же сильно… так же слепо… И поняла, что да, верую! Не единожды я видела бирюзу и мёд ЕЁ глаз, не единожды ЕЁ сила проходила сквозь меня, даруя людям жизнь. Как после такого я могу сомневаться?