Алексей Киреев ФАКЕЛ

Повесть, рассказы

Воениздат, Москва, 1966 СУДЬБА КАПИТАНА

Повесть

Героям Советского Союза Захару Сорокину и Михаилу Девятаеву посвящаю

В середине дня пошел снег. Причудливые звездочки-снежинки, кружась в беспорядочном хороводе, мягко опускались на крыши домов, асфальтированную мостовую, на прихваченную первыми заморозками землю и тут же таяли, оставляя мокрые пятнышки-оспинки.

Было довольно холодно. Прохожие, одетые еще в демисезонные пальто, спешили, и лишь один человек, никого не замечая, стоял на набережной. Опершись спиной о гранитный парапет, он подставлял разгоряченное лицо падавшим снежинкам. Растаяв, они ручейками текли по его щекам, попадали в уголки глаз и рта. Время от времени человек смахивал носовым платком холодные ручейки и опять упрямо подставлял лицо навстречу освежающим снежинкам…

Павел Мальцев всего лишь час назад вышел из большого с колоннами дома, что находится на одной из центральных улиц города, и, тяжело опираясь на крепкую дубовую палку с резиновым набалдашником, направился сюда, на набережную, где он любил бывать в хорошие и горькие для себя минуты наедине о собой.

Павел стоял и затуманенными от слез главами смотрел на свою крупную широкую ладонь, в выемке которой покоилась золотая пятиконечная звездочка. На сверкающие грани звездочки медленно падали снежинки, делая ее еще трогательнее и нежнее, еще ближе и дороже сердцу.

–  Ну вот и победила правда, вот и восторжествовала… - шептал Павел, глядя на свою награду.
– Только малость поблекла, кажется, потускнела.

Поднес звездочку ко рту, дохнул на нее, осторожно потер рукавом пальто и опять зашептал:

–  Нет. Это глаза мои потускнели. А она как была, так и есть - настоящий светлячок. Ишь, как играет!

Павел стал перекладывать звездочку с ладони на ладонь, любуясь, как она искрится при свете внезапно вспыхнувшего уличного электрического фонаря.

И в это время в отражении золотых лучиков звездочки, сверкающей то на правой, то на левой ладони, перед Павлом в одно мгновение, год за годом, промелькнула вся его жизнь - не короткая и не долгая, но сложная и трудная, будто горная дорога - с тяжелыми подъемами и стремительными спусками, с крутыми разворотами-виражами.

Глава первая

…Было это в октябре 1941 года. Молодой лейтенант Павел Мальцев вместе с Димой Соловьевым прибыли с Черного моря в Заполярье. На Юге они уже прошли боевое крещение - несколько раз схватывались с немецкими летчиками, прочувствовали, как в солнечном небе пахнет порох, как гремят пушки и стрекочут пулеметы. А здесь, на Севере, летчиков неприветливо встретила заполярная зима ядреными морозами, крутыми снежными зарядами и дикими норд-остами.

–  Ну, кажется, влипли мы, Дима, - сказал Павел, высаживаясь из вагона на небольшой северной станции.
– Загорать придется, а не воевать. Тут небось фронтом-то и не пахнет.

–  Поживем - увидим, - бросил в ответ Дима, настроенный, как всегда, оптимистически.

– Глядишь, и залетит какой-нибудь шалопай.

–  А над Черным морем жарко, ребята дерутся день и ночь, а мы за «шалопаем» вдесятером гоняться будем, - с сожалением вздохнул Павел, забрасывая вещевой мешок за спину.

–  Не ной раньше времени, - возразил Дима.

Они зашагали в сторону небольших домиков и землянок, примостившихся словно ласточкины гнезда на склоне горы.

Шли споро, молча, посматривали по сторонам, и оба думали о Крыме. Там, на Южном побережье, еще тепло. Павел вспомнил, как он несколько месяцев назад купался в Евпатории - изумрудная вода приятно освежала тело, он, фыркая от удовольствия, заплывал далеко в море и, распластавшись на воде, глядел в синь неба.

–  Да, Дима, здесь, конечно, не Крым, - нарушил молчание Павел.
– Березки-карлики да мох на склонах гор. Глаз остановить не на чем.

–  Привыкнешь - расставаться не захочется, - ответил Соловьев.

–  Нет, ты только вспомни, Дима, какие там, ну, скажем, сосны. Крымские сосны. Стоят, смотришь, где-нибудь на самой вершине горы, пустили свои могучие корни в земную твердь - и никакой ветер их не берет, ничто их не страшит. Горделивые и величавые. А секвойи. Да это же гиганты! Тысячелетия живут…

–  Может, убавишь немного, - усмехнулся Соловьев.
– Ведь я тебя знаю: ты любишь «заливать».

–  Тысячелетия! В горах Сьерра-Невада есть секвойи высотой около ста пятидесяти метров, а толщина - ну прямо на коне вокруг не обскачешь. Двадцать метров. Каково? А живут они, товарищ Соловьев, хоть верь, хоть не верь, до пяти тысяч лет!

–  Так это в Сьерра-Неваде, - не унимался Дима, - а в Крыму секвойи - вот как эти березки-карлики.

–  Не скажи, товарищ Соловьев. Ты был в Никитском ботаническом саду?

–  А что?

–  Ну был, я спрашиваю?

–  Был.

–  И что же ты там увидел?

–  Меня больше… бесстыдница занимала.

–  Кто-кто?

–  Бесстыдница, говорю.

–  И как она, ничего?
– Павел расхохотался.

–  Оригинальна.

–  Блондинка или брюнетка?
– Мальцев перекинул вещевой мешок с одного плеча на другое.

–  Шатенка.

–  Стройна, изящна и бела?

–  Да ты не ехидничай. Нежная такая. Я ее даже… погладил. Кожица у нее глянцем отливает, а толщиной - с папиросную бумагу…

–  И она не отвернулась, когда ты ее того… гладил-то?
– вновь засмеялся Павел.

–  Чего же ей отворачиваться? Ведь она… бесстыдница.

Павел остановился.

–  Нет, ты что, шутишь или в самом деле?

–  Разве только ты умеешь «заливать»?
– неопределенно ответил Соловьев.

–  Насчет секвойи? Так это же правда, Дима.

–  А я разве вру? Ведь ты был в Никитском ботаническом?

–  Конечно.

–  Вино там пил, по усам текло, а в рот не попадало?

–  Ей-ей был.

–  Секвойю ты заметил, а бесстыдницу нет. Значит, ты еще нравственно непорочный малый, - съязвил Дима и вдруг насторожил ухо.
– Постой, постой, никак, «мессеры»?

Мальцев тоже прислушался.

–  Нет, это тебе показалось.

–  Да постой же ты!
– крикнул Дима.

–  Кажется, точно, они так гудят, - подтвердил Павел,