Фактор беспокойства

А до полевого аэродрома, куда следует перегнать самолёты, меньше двухсот километров. Это менее часа полёта. Так что, «раньше сядешь, раньше выйдешь». © И во-вторых, автомобиль, обещанный командованием, это очень «сладкая морковка». Пусть выделят и не лимузин из генеральского гаража, а самую затрапезную колымагу, но «лучше плохо ехать, чем хорошо идти» ©, эту солдатскую мудрость я усвоил ещё на своей срочной службе.

Да и случайной встречи с воздушными разведчиками противника не опасаюсь. Наши «Фиаты» на сегодняшний день на этом театре военных действий вполне себе годная «вундервафля» и способны на равных побороться с боливийскими истребителями, а для устаревших бомбардировщиков вообще являются приговором. Новых самолётов у Боливии нет и не ожидаются, а старые английские «Викерс143» уступают нашим «Фиатам CR.20bis» в скорости и маневренности.

Других истребителей, тем более вражеских бомбардировщиков, вообще не опасаюсь. Старьё времён окончания первой мировой войны, давно просящееся на свалку. Разве что американские закупки? Но это маловероятно, по нынешним законам они под эмбарго попадают, так что лечу со спокойным сердцем. Лёгкая прогулка «до гаража», чего уж там? Сяду, сдам самолёт и отчалю в Асунсьон. Что-то задержался я тут, домой хочу!

* * *

По времени уже должны подлетать и стрелка-указатель недвусмысленно на это намекает, сообщая что бензина в баках осталось меньше четверти. Топлива на «авиабазе» не оказалось совсем и летим на остатках того горючего, что заправили в Асунсьоне. Как-то неуютно себя чувствую, не дай бог тут пойти на вынужденную посадку, такого и врагу не пожелаешь. Местность абсолютно безлюдная. Сверху не видно не то чтобы поселений, а вообще никаких строений или других следов цивилизации. Сплошные непроходимые джунгли на всём пути от Буэнос-Айрес до Асунсьона, при перелёте в форт Филадельфия сменились обширными пустошами саванны с чахлой кустарниковой растительностью и редкими рощицами. Под крыльями самолёта просматривалась только унылая холмистая равнина с песчаными пустынными вершинами да редкими болотистыми солончаками между холмов. Местность крайне засушливая и крупных рек здесь нет, а редкие родниковые ручьи, дающие жизнь небольшим рощицам, оканчивают свой путь в немногочисленных солончаковых озёрцах и болотцах. Пустыня и болото — самый отвратительный и мерзкий ландшафт, непригодный для нормального человеческого проживания. Здесь в изобилии водятся только всякие ползающие гады да летающие кровососы, вот для них тут рай.

Но сейчас под крылом моего самолёта вновь мелькают самые настоящие джунгли. Мы летим вдоль начала северо-восточного склона водостока реки Пилькомайо, служащей естественной границей между Парагваем и Аргентиной. Сверху не видно ни одного строения или человеческого поселения и как вчера рассказывал мой новый товарищ, здесь обитают совершенно дикие и кровожадные племена индейцев. В том числе индейцев-каннибалов. Которых опасаются даже «цивилизованные» индейцы-гуарани, составляющие значительную часть парагвайской армии. Но вот внизу пошли проплешины в сплошном зелёном ковре джунглей и вновь начинается савана Гранд-Чако, поросшая редкими деревьями и кустарниками. Замечаю поднятую вверх руку ведущего, этот сигнал предназначается мне и означает «Внимание». Прилетели! Но где же аэродром? Вглядываюсь в скудный ландшафт, но кроме стаи воронья впереди по курсу ничего не вижу. А Порфёненко «дав газу до отказу» правит прямо на эту «стаю». Мать моя женщина… Да это же самолёты! Там что, идёт бой? Хм, какой-то он «неправильный» и к тому же идёт «в одни ворота». Две группы боливийских бомбардировщиков методично бомбят позиции парагвайцев.

Летают «строем фронта», как на параде. Та группа что к нам ближе, разбившись на пять звеньев по три самолёта в шеренгу и встав в круг против часовой стрелки что-то бомбит на земле. Ей помогают три истребителя прикрытия, ставшие штурмовиками и азартно поливающие землю из пулемётов. С холодком в груди опознаю в них американские «Хоук-3» фирмы «Кертис». Млять! Эти истребители-штурмовики мало чем уступают французским «Девуатинам». Откуда они тут? В дальней от нас группе противника истребителей нет и бомбардировщиков поменьше, всего только двенадцать. Нихрена себе «всего»! Да тут, если судить по вчерашним рассказам моего товарища, собралась почти вся боливийская авиация. Тридцать самолётов! А нас только двое… Что-то это мне напоминает: — «Расклад не наш, но мы будем играть!»© А куда деваться-то? Бежать некуда.

Ударная группа бомбардировщиков противника напоминает сборную солянку. Тут и знакомые мне устаревшие французские Бреге-19 и почти новые американские «Кертис-Рай С14R», лёгкие бомбардировщики, получившие в Боливии обозначение «Боливиан Оспрей». Лёгкие-то они лёгкие, но очень уж «кусачие», по два пулемёта имеют. У пилота закреплён неподвижно, а вот у стрелка-бомбардира стоит на турели. Это что-то я погорячился насчёт «лёгкой прогулки до гаража»! Солнце у нас за спиной и враг нашего приближения не замечает, да и опасности не ждёт. Промелькнувший под крылом полевой аэродром с воронками от разрывов авиабомб и догорающими на земле остовами четырёх самолётов наглядно показывает, что парагвайских пилотов застали «со спущенными штанами». Ротозеи! А разобравшись с парагвайской авиацией противник теперь методично «разбирает» укрепления на земле, оставшиеся без авиаподдержки. Но какой же всё-таки анахронизм, это современное «боевое построение». Самолёты летят почти впритык, крыло к крылу. По центру ведущий и два ведомых по бокам. Совсем низко не опускаются, могут и пулю схлопотать, так что летают на восьмистах метрах, но вот нахрен так близко друг к другу прижиматься? Между законцовками крыльев не более десяти-пятнадцати метров. Красиво, не спорю, но для парадов, а не для боя! Что наглядно и доказывает мой ведущий.

Скорость при пикировании с полутора километров набрана приличная и мой командир заходит на ударную позицию почти поперёк курса намеченной цели. Стрельбу начинает сразу с двух пулемётов, и первая очередь практически целиком уходит по правому ведомому, но что-то достаётся и ведущему. Ведомый тут же валится на левое крыло и оставляя широкий шлейф дыма устремляется к земле. А вот ведущий звена, заметив атаку «Фиата» резко отворачивает влево и ожидаемо сталкивается со своим левым ведомым. Два самолёта обломав стойки крыльев и сцепившись расчалками начинают кувыркаться к земле и вдруг вспыхнув огненным шаром взрываются в воздухе. Страшная смерть! С парашютом так никто и не выпрыгнул. По моему настоянию мы летели не «строем фронта», как это сейчас принято в авиации, а более мне привычной «охотничьей парой». То есть Порфёненко впереди, а я на расстоянии полста метров позади него и на тридцать выше. Мне так проще контролировать курс, да и в бою это построение проверено временем. Так что атакую вторую тройку противника.

Меня уже заметили, но поздно. Бомбардир поспешно сбрасывает за борт очередную бомбу и хватается за пулемёт, глаза за стёклами бликующих на солнце очков не разглядеть, но широко разинутый в крике рот с пятидесяти метров виден хорошо. Как и то, что короткая очередь обрывает и его крик, и жизнь его пилота, прервав полёт самолёта. Вторая очередь достаётся уже ведущему звена, а вот левый ведомый почти уходит из-под обстрела резко дав газ и круто задирая нос самолёта. Был бы двигатель «Оспрея» помощнее, может быть и ушёл бы, но так обязательно заглохнет и свалится. Короткая очередь задевает только стрелка и мой «Фиат» проскакивает мимо. Доворачивать по курсу для более точной стрельбы крайне опасно, можно и столкнуться, при расхождении между нами остаётся не более двадцати метров. На прощание салютую обернувшемуся пилоту рукой, показывая жест «пистолет» и как бы намекая, что сейчас встретимся вновь. Но ухожу на «горку» и осматриваюсь.

А мой-то командир разбушевался не на шутку и «вошёл во вкус», пытаясь «расковырять» уже следующее звено, впрочем, «звеньев» как таковых уже нет. Внизу настоящая «собачья свалка» и «не наши собаки» поджав хвост пытаются смыться с этой «негостеприимной помойки». Но в пылу атаки Порфёненко не замечает, что к нему снизу приближаются сразу все три боливийских истребителя, ну, так на этот случай у него ведомый есть! Даю газ до упора и разогнавшись с «горки» догоняю ближайший «Хаук». Опять короткая очередь в упор и очередной ротозей спешит на встречу с землёй. Два его товарища резко раздумывают атаковать моего ведущего и уходят на разворот оставив ему на съедение свои бомбардировщики. Ну, господа… это не спортивно! Да и не уйти вам от меня. Я выше, скорость больше, а вы пока ещё развернётесь? Пилот второго истребителя видимо это хорошо понимает или оказывается более опытным и хладнокровным. Он разворачивается ко мне и идёт в лобовую атаку. Стрелять начинаем одновременно метров с трёхсот, но видимо ему пристрелку «ключница делала». Встречная скорость у нас запредельная и моя очередь с двух пулемётов разбирает двигатель «Хаука» и его крылья на запчасти, а самого отправляет в последнее печальное путешествие «в края вечной охоты».

Шумно выдыхаю воздух. Чёрт, даже не заметил, когда дыхание затаил. Нафиг мне такие «эксперименты»? Случайная пуля… и «пишите письма». Иду на «горку» и осматриваюсь. Дальняя группа самолётов в полном составе улепётывает домой. От нашей «группы товарищей с полосатыми хвостами» осталось только шесть самолётов, и они на полном ходу тоже чешут домой, но как-то медленно и лениво, видимо мой командир их подгоняет недостаточно усердно. Спешу ему на помощь и пристраиваюсь рядом. Поливаю улетающую группу с двух пулемётов, но вдруг правый замолкает, дёргаю рычаг перезарядки и никакого эффекта. Блин! Патроны кончились. Оглядываюсь на Порфёненко и вижу, что он тоже не стреляет. Увидев мой взгляд, командир одобрительно улыбается и показывает, что пора поворачивать назад. Действительно пора, бензина осталось на донышке, а ещё надо найти куда садится.

Из шести «беглецов» ушли только двое. Ещё четверых мы всё-таки ссадили. Два «Бреге-19» загорелись почти сразу, ещё из одного «Оспрея» пилот и стрелок выпрыгнули, покинув не горящий, но видимо повреждённый самолёт и последний «Оспрей» тоже дымил, но летел довольно долго. Из него выпрыгнул только один пилот. Видимо стрелок был убит или ранен, отчего пилот и тянул до последнего, надеясь оторваться от нас и посадить подбитую машину. Садимся на небольшую площадку рядом с разбитым аэродромом и первым делом осматриваю «Фиат». Плоскости и капот без повреждений, но вот в киль руля направления «прилетело» прилично, а я даже ничего и не почувствовал. Интересно, это когда, неужели во время «лобовой»? В груди похолодело и сердце ёкнуло, пройди пуля на тридцать сантиметров ниже, и она досталась бы уже мне. Да… Лобовые атаки надо исключать из перечня боевого применения, слишком опасно. Но ко мне уже спешит мой «командир» и вскоре попадаю в его крепкие объятья.

— Мишка! Ты видел? Я сбил семь самолётов! Семь! Я теперь АС! — из бывшего поручика так и брызжет восторг и эйфория. Да уж… сбылась «хрустальная мечта детства»©. Нашёл же чему радоваться. Вот тому что в бою жив остался, этому и я рад, вот этому стоит радоваться. А звания, статусы? Это всё проходящее, но Владимира Николаевича поздравляю от души. Он это заслужил, отчаянный человек! Пусть порадуется. Мой командир вдруг отстраняется от меня и вытягивается в струнку. Оборачиваюсь и тоже непроизвольно принимаю строевую стойку. К нам подходит небольшая группа офицеров, одетая в полевую форму Парагвая.