Факультет кругосветного путешествия

Миша отвернулся,- стоит ли отвечать такому?

В этот самый момент погонщики внезапно накинулись на Волкова и Рубца, на вьючных мулов и на мулов, шедших порожняком. С треском и ржанием мулы бросились в заросли и сразу встали: дальше было невозможно.

Караван до последнего человека стоял неподвижно. Было так тихо, что Рубец с ушибленным коленом и Волков с разодранной в кровь щекой не стали ругаться. Они удивлялись и негодовали молча.

Вскоре пришло объяснение. Оно вступило в лесные шумы и шорохи нарастающим однотонным ревом. Низко, над самым лесом пролетел желтый аэроплан с трехцветными американскими кругами. Постепенно рев затих. Аэроплан, видимо, ничего не заметил.

Ночевали в лесу без костров, вповалку, с седлом под головой, на примятой траве, с волосяным арканом, кольцом охраняющим спящего от сколопендр и другой насекомой нечисти.

Каркинеца не было. Вместо него командовал некий юноша Хезус Минеро. Хезус — это Иисус, Минеро — значит рудокоп. Волков был в восторге от этой комбинации.

Минеро знал около ста английских слов. Волков за два дня в Никарагуа успел нахватать столько же туземных. Когда слов не хватало, они объяснялись наглядной жестикуляцией.

— Сеньор Каркинец? — вопросительно сказал Волков.

Минеро показал большим, пальцем назад через плечо и сказал:

— Эстанца Велайо, имение Велайо.

— Почему? — изобразил Волков руками и бровями.

— Как знать, — ответил Минеро и, в качестве предположения, очень хорошо воспроизвел звук открываемой бутылки, пьяное покачивание и два, три па танца.

— Он вам дал письмо? — спросил Волков, изобразив конверт из листка записной книжки.

Минеро пожал плечами. Письма не было. Каркинец сказал, что вы хорошие американос, что вас надо отвезти в Акойапе и там повесить. «Повесить» было изображено указательным пальцем, проведенным вокруг шеи и от затылка, стремительно поднятым вверх.

Волков похолодел.

— Что же он сделал с этим письмом?

— Как знать,- спокойно ответил Минеро и ушел спать.

38

Последние два дня пути были очень плохие. Волков почему-то чувствовал себя ответственным за все возможные неприятности, вплоть до повешения, но Миша вел себя философски и спокойно занимался фотографией.

«Хороший Мишка человек, жаль что естественник», — в двадцатый раз думал Волков и затевал споры на ботанические темы. Миша ругал его дураком и от этого на душе становилось спокойнее.

На четвертый вечер пути прибыли в Акойапе. Ехали по единственной улице, города между низкими домами с плоскими, густо поросшими травой крышами. Перед дверями сидели старики и женщины и мирно чистили винтовки. Хозяева винтовок спали, закрывшись широкополыми шляпами.

— Куда едем? — спросил Волков.

— К хефе, к начальнику, — ответил Хезус Минеро. — Здесь,- добавил он, показывая плетью на ворота сада.

В саду между кустов стояли пулеметы и две горных пушки. В глубине на плетеной кушетке лежал, полуотвернувшись, большой медно-красный человек в зеленом френче. Это и был сам хефе Игнасио Хлавес. Вокруг него сидела группа людей в форме и кожаных костюмах. Все молчали.

— Халло, ребята, сейчас я спою вам что-то очень смешное,- неожиданно тонким голосом по-английски и в нос сказал хефе и запел что-то несуразное.

Путешественники были ошеломлены и ждали пока он кончит. Но он вдруг повернулся, и они вздрогнули: рот у него был закрыт.

— Черт, — вскрикнул Волков, — чревовещатель. Вот напугал.

И тут произошла вторая неожиданность.

— Джон. Ты говоришь, по-русски? — медленно и раздельно сказал хефе мягким, почти украинским говором, не прерывая своего пения, и встал. Только тогда друзья увидели стоявший позади его громкоговоритель.

— Да я говорю по-русски, — почему-то так же медленно сказал Волков, задыхаясь от волнения.

— Я тоже, — добавил Рубец.

— Говоришь, как кацап, — веско произнес Хлавес.

— А ты, как хохол, — ответил Волков.

— Я хохол, а ты не кацап, ты американец, мне говорили.

— Мы не американцы, мы из России… советские, — вмешался Рубец.

— Почему я знаю, что ты не брешешь,- сказал хефе и, подумав, добавил: — В Киеве был?

— Нет, — ответили оба.

— А на Полтавщине?

— Нет, мы ленинградские.

— Какие такие?- удивился хефе Хлавес.

— Питерские…

— А гопак танцевать можешь? — внезапно спросил хефе.

Волков замялся, но Миша тряхнул головой, — если надо, он может. Хефе ударил в ладоши, и толпа поддержала. Миша прыгнул вперед.

— Бисов сын? — вдруг закричал хефе, сорвал с себя сомбреро и с громом пустился в пляс. Толпа кричала от восторга, и желтая пыль бурей носилась вокруг плясавших.

— Верно, сынки, — говорил через пять минут задыхающийся Хлавес, — вы с России. Я оттуда еще от царя ушел и здесь хлеборобом. Зовут меня по-нашему Игнат-Хлавно, а у них я хефе, — это как батько.

Батько Хлавно. — сказал Волков: — почти Махно.

И громкоговоритель рассмеялся тонким голосом.

39

В сарае у батьки Хлавно сидело несколько американцев и два немца. Сидели заложниками. Батько дал своим гостям выбрать любой паспорт, — не стесняйтесь. Он старался помочь и шумно радовался, слушая рассказ Волкова о кругосветном путешествии.

Рубец решил стать немцем, его новое имя, удостоверенное паспортом в буро-зеленой обложке, было — доктор медицины Иоганн Мертц. Волков сделался Джеральдом Келли, американцем, по профессии коммерсантом, 24 лет, женатым, но путешествующим без жены. Ему понравилось имя Джерард, и он не хотел другого.

На прощание пили соталь — мексиканскую горилку. Пили и чуть не плакали. Миша терял первого человека, с которым мог говорить в течение последних шести недель. Как знать, когда встретится следующий. Батько горевал, что ему такой никогда не встретится, что испанский язык поганый и что он так и сдохнет, не сказав больше ни одного русского слова. Волков горевал из чувства солидарности.

Уехали ночью. Тропы были крутые и забитые камнем. Из темноты окликали часовые и ржали кони, где-то внизу ревела река и в нее шлепались камни, слева и справа лаяли койоты, а в голове глухо гудела густая мексиканская горилка. Куски неба, засыпанного крупными звездами, мелькали и кружились между черных туч листвы, и казалось удивительным, что у лошадей не кружатся головы, и они могут.

Утром увидели внизу длинное синее озеро, а перед собой на поляне патруль американской морской пехоты.

Проводник, посланный хефе повернул коня и молча пропал в кустах. Патруль защелкал затворами и лег.

— Халло!: — закричал Волков, встал на стременах и поднял руку. Надо было успокоить нервный патруль. — Мы убежали от бандитов Сандино.

Лейтенант был немного оконфужен, но, взглянув на паспорта улыбнулся и дружески похлопал путешественников по спине. Потом отправил их к озеру и на моторном катере в Гранаду.