Фанфарон и Ада (сборник)

Лихачева невольно переглянулась с Еленой Васильевной.

– Дело в том, что я начинала работу помощником Василия Лукича. Как же я могу относиться к нему? Конечно, с уважением.

– Нет, не к нему лично, а к его опыту работы? – настаивал Петров.

– Мне трудно, конечно, ответить на этот вопрос. Верней, скажу так. – Валентина Лихачева сделала глубокий вдох, как бы готовя себя к затяжному нырку в воду. – У Василия Лукича натура горячая, и он верит, что должен и может сам, лично повлиять на подшефных. Он сугубый индивидуалист. А я стою на других позициях. Я за коллективный метод работы с подшефными.

– А именно?

– Ну, я вам рассказывала. Вот план моего района. Смотрите, – Лихачева подошла к стене, на которой висела карта, взяла указку. – Красными кружочками, – она нацелилась указкой, – у меня отмечены дома, где живут подшефные. Как видите, их немало. Что я сделала? К каждому подшефному у меня прикреплен шеф – в большинстве своем это студенты педагогического института.

– Студенты или студентки?

– Студентки. Они охотней дружат с нами. Ребята под всякими предлогами стараются улизнуть от нас…

– Почему? Вы не считаете, что здесь тоже скрыта какая-то проблема?

– Нет, не считаю. – Лихачева непокорно взглянула на Петрова, и лицо ее залилось густой краской. – Девочки, верней – девушки оказывают на подшефных более благотворное влияние. Они мягче, сердечней.

– Вы думаете, хулигану, чтобы он исправился, нужна обязательно сердобольная тетушка?

– Не хулигану, а подшефному подростку, и не сердобольная тетушка, а сердечный, неравнодушный человек. Самое главное – неравнодушный, честный. Вот что я думаю! – Ого, какой у Валентины Лихачевой был сейчас горячий, непримиримый взгляд! Петров искренне залюбовался ею.

– Вы не сердитесь на меня, – улыбнулся Петров, как бы извиняясь перед ней, – я, может, специально говорю все это, чтоб вызвать вас на откровенность. Я и сам считаю, что не только с вашими подшефными, как вы говорите, но и вообще друг с другом люди должны быть сердечными, мягкими, неравнодушными.

– Ох! – рассмеялась неожиданно Лихачева. – А я уж подумала, вы какой-то прямо поперёшный!

– Какой, какой? – продолжал улыбаться Петров.

– Поперёшный! – не объясняя, повторила Лихачева. – Я родом из деревни, – признавшись в этом, она вновь густо покраснела, – ну нас там говорят о тех, кому все не так, все не этак: поперёшный!

– А что, емко говорят, – согласился Петров. – Но вы извините, я перебил вас. Продолжайте.

– Ну так вот, к каждому подшефному у меня прикреплен шеф. Вот видите, голубые кружочки – рядом с красными? Это дома, где живут шефы. Главное, чтоб они жили неподалеку. Чтоб могли не формально интересоваться жизнью ребят, а были бы всегда в курсе их дел. Это раз. (Между прочим, пока Лихачева рассказывала, а Петров слушал, Елена Васильевна что-то все время записывала в блокнот. Надо бы поинтересоваться, подумал без насмешки Петров, о чем это она пишет?) Второе, – продолжала Валентина. Губы ее, нежные, сочные, и пушистые волосы, и чистые глаза, – все говорило почти о детскости Лихачевой, – как это Петров принял ее поначалу за взрослую женщину? Ведь ребенок еще, совсем ребенок, хотя и лейтенант. – Второе, – повторила Лихачева, – наладить контакт с рабочими, с которыми ребята вместе трудятся на заводах. Или с мастерами, или с воспитателями, если они учатся в училищах. Третье – контакт с родителями…

– Родители – на третьем месте? – снова не выдержал Петров.

– А вы знаете одну закономерность: для таких ребят родители не авторитет?! Вот вы, наверное, думаете, что мы призываем родителей воспитывать своих детей? Ошибаетесь! Мы занимаемся воспитанием самих родителей.

– Ага! Здесь вы смыкаетесь с Бобровым, – вставил Петров.

– Здесь – да, смыкаемся. Только работаем в разных плоскостях. Мы хотим начать с родителей, а Бобров стоит на утопической точке зрения: он хочет перевоспитать сразу всех граждан, весь народ.

– Да, тут ваш Бобров явный прожектер, – согласился Петров. Но не без усмешки ли согласился?

– Вы иронизируете или говорите всерьез?

– Да я и иронизирую, и говорю всерьез.

– А все-таки – какая точка зрения ближе лично вам?

– Мне-то? Да я пока не знаю. Честное слово! – Петров приложил руки к груди и улыбнулся. – Я для того и приехал, чтобы разобраться.

– Ясно. – Лихачева словно отмахнулась от Петрова и продолжала дальше: – Четвертое. Дружба с ткацкой фабрикой.

– В чем она проявляется, дружба с фабрикой? – спросил Петров. Надо сказать, он ничего не записывал, только слушал, только спрашивал, как будто корреспондентом был вовсе не он, а Елена Васильевна, которая без конца строчила что-то в блокноте.

– Дело в том, что на ткацкой фабрике работают в основном девушки. Дружба с ними положительно влияет на наших подшефных.

– Да, но вопрос – как их заставить дружить с ними? Ваши подшефные вечером, к примеру, хулиганить собрались, а вы тут как тут с девочками, что ли?

– Честное слово, Владислав Юрьевич, я никак не пойму, почему вы настроены так иронично? Вы что, подвергаете сомнению правильность наших методов? Так я понимаю? – Лихачева смотрела на Петрова без всяких шуток – серьезно и испытующе.

– А что – есть такой прием. От обратного, – улыбнулся Петров. (Видит Бог, ему не хотелось ссориться с Лихачевой: она искренне нравилась ему своей детскостью, незащищенностью, святой верой в незыблемость лично разработанных принципов.) – Знаете такой прием?

– Какой?

– Сократовский. Как он обучал своих учеников? Методом отрицания. Отрицая, вы заставляете противника оттачивать доказательства. Так что, Валентина, не враг я вам, а друг!

– Еще бы вы были врагом! Вас бы тогда и в журнале держать не стали.

– Вот именно. Хотя, между нами говоря, меня давно пора оттуда выгнать.

– Ой, да за что это?! – воскликнула Лихачева. (А Елена Васильевна с каменным лицом все продолжала и продолжала писать.)

– За альтруистический нигилизм.

– Это еще что такое?

– Да вот видите как: из любви к человеку приходится все отрицать. Отрицать, чтобы утверждать. И таким образом отрицание постепенно становится второй натурой. Стали бы вы держать в штате человека, который ни во что не верит?

– В смысле – у себя, в инспекции?

– Да, у вас, в инспекции.

– Таких людей просто не бывает на свете. Которые ни во что не верят. Пока живешь – веришь. Так я думаю.

– Ого, какие афоризмы! – воскликнул Петров. Без насмешки воскликнул.